Высокая честь выпала на долю всех нас, призванных к сему великому подвигу, начиная с нашего дорогого брата Николая, сединам которого предназначен почет мученического венца, и кончая моим возлюбленным сыном Эдуардом: хоть он пришел в наш вертоград последним, однако ж удостоен такой же награды, как и те, кто трудился в нем с самой зари. Мужайтесь, дети мои! Я не смею, подобно моим святым предшественникам, обещать вам, что вы будете спасены чудом; и я и вы равно недостойны того особого вмешательства, которое в былые времена обращало святотатственный меч против самих тиранов, его подъявших, устрашало чудесами очерствевшие сердца еретиков и ниспосылало сонмы ангелов для защиты алтарей, воздвигнутых во славу господа и пречистой девы. И все же, с божьей помощью, вы ныне узрите, что ваш аббат и отец не обесчестит митры, возложенной на его чело. Удалитесь же в свои кельи, дети мои, и предайтесь молитве в тиши. Облачитесь затем в стихари и сутаны, как для самых торжественных празднеств, и будьте наготове. Когда большой колокол возвестит своим звоном о приближении врага, выходите величавой процессией врагу навстречу. И пусть церковь откроет свои врата и станет убежищем для тех из наших вассалов, кто из-за участия своего в сегодняшней несчастливой битве или по другим причинам должен особенно опасаться ярости насильников. Скажите сэру Пирси Шафтону, если он спасся…
— Я здесь, высокочтимый аббат! — откликнулся сэр Пирси. — С вашего соизволения, я соберу воинов, уцелевших в сегодняшней схватке, и мы снова будем биться, не жалея своей жизни. Вам, разумеется, все расскажут, какое участие принял я в последних злосчастных событиях. Если бы Джулиан Эвенел соблаговолил последовать моему совету и несколько отвел свои главные силы в сторону — подобно тому, как вы, может быть, заметили, цапля ускользает от стремительно несущегося вниз сокола, стараясь подставить ему свой клюв, а не крыло, — то, мне представляется, дело приняло бы другой оборот и мы смогли бы с большим пылом противостоять натиску врага. Но тут я хотел бы, чтобы меня правильно поняли: я не умаляю заслуг Джулиана Эвенела, который у меня на глазах мужественно сражался и пал, обратив лицо к врагу. Его отвага заставила меня забыть неподобающее выражение «несносный вертопрах», которое он изволил употребить несколько опрометчиво по моему адресу в благодарность за мои советы, так что, если бы всевышний соизволил продлить жизнь этого достойного дворянина, я принужден был бы по долгу чести предать его смерти моею собственной рукой…
— Сэр Пирси, — прервал его аббат, — сейчас не время обсуждать то, что могло бы случиться.
— Вы правы, высокочтимейший аббат и отец, — ответил неисправимый эвфуист, — прошедшее время, как оно именуется в грамматике, менее значительно для смертного человечества, нежели будущее. Главным же образом наши помыслы устремлены на время настоящее. Короче говоря, я готов стать во главе всех, кто пожелает за мной следовать, и буду стоять насмерть, дабы воспрепятствовать англичанам проникнуть в глубь страны, хоть они и приходятся мне соотечественниками. Заверяю вас, что Пирси Шафтон отмерит на земле пять футов десять дюймов своего роста, но не попятится на два ярда, с коих обычно начинается позорное отступление.
— Благодарю вас, сэр рыцарь, — сказал аббат, — не сомневаюсь, что вы сдержали бы слово, но небу неугодно, чтобы мы прибегли к вещественному оружию. Мы призваны терпеть, а не сопротивляться, и не можем допустить напрасного пролития крови наших ни в чем не повинных вассалов. Бесплодное сопротивление не приличествует нашему званию. Я отдал распоряжение бросить мечи и копья. Господь и пречистая дева не благословили нашего знамени.
— Не торопитесь, высокочтимый аббат, отказываться от защитников, которыми вы располагаете! — с горячностью воскликнул сэр Пирси. — На окраине этого селения много удобных для обороны мест, где смельчаки могли бы покрыть себя славой. Я еще потому стремлюсь в бой, что забочусь о безопасности одной прелестной приятельницы моей, которая, я уповаю, не попала в лапы к еретикам.
— Понимаю, о ком вы говорите, сэр Пирси, — сказал аббат, — о дочери нашего монастырского мельника.
— Высокочтимый аббат, — ответил сэр Пирси в некотором замешательстве, — прелестная Мизинда действительно некоторым образом является дочерью того, кто механическим способом превращает зерно в хлеб, без коего мы не могли бы существовать, так что ремесло сие высокопочтенно и даже необходимо. Мне еще известно о чистейших чувствах одной благородной души, сверкающей наподобие солнечных лучей, отраженных в бриллианте, и стремящихся, если сие возможно, возвеличить упомянутую дочь мукомольного механика…
— У меня совершенно нет времени выслушивать все это, сэр рыцарь, — прервал его аббат. — Я вам отвечу коротко, и этого будет достаточно: мы решили более не сражаться, применяя мечи, копья и пики. Мы, духовные воины, покажем вам, воинам светским, как должно умирать, не падая духом, — не с оружием в руках, не с гневом и ненавистью в сердце, но сложив руки для молитвы, с христианской кротостью и всепрощением в душе. Воинственное бряцание оружия не будет оглушать наш слух и смущать наши чувства. Напротив, наши голоса сольются в пении «Аллилуйя», «Господи помилуй» и «Богородица, дево, радуйся», и мы будем хладнокровны и безмятежны, как те, что помышляют о примирении с господом, а не о мщении своим ближним.
— Лорд-аббат, — ответил сэр Пирси, — все это не имеет отношения к участи моей Молинары, и я прошу вас принять во внимание, что я не намерен ее покинуть, пока золотая рукоятка моего кинжала не расстанется с его стальным клинком. Я запретил ей следовать за нами на поле битвы, но мне показалось, что она в своем костюме пажа появлялась в тылу сражавшихся.
— Вам надлежит в другом месте искать особу, в судьбе которой вы принимаете столь горячее участие, — сказал аббат. — Я. посоветовал бы вашей светлости справиться, нет ли ее в церкви, где укрылись наиболее беззащитные из наших вассалов. Я хотел бы, чтобы и вы прибегли к покровительству алтаря. В одном вы можете быть уверены, сэр Пирси Шафтон, — прибавил он, — что если вас постигнет несчастье, то пострадает и вся наша братия. Ибо никогда, я в этом убежден, даже самый недостойный из нас не захочет спасти свою жизнь ценой предательства друга и гостя. Теперь оставьте нас, сын мой, и да хранит вас господь!
Сэр Пирси Шафтон удалился, и аббат сразу ушел бы в свою келью, но ему неожиданно доложили, что какой-то незнакомец настойчиво добивается свидания с ним. Когда незнакомца ввели и оказалось, что это Генри Уорден, аббат вскочил с места и гневно воскликнул:
— Как! Неужто немногие минуты жизни, оставшиеся тому, кто, возможно, является последним аббатом здешней обители, должны быть отравлены вторжением еретика?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
— Я здесь, высокочтимый аббат! — откликнулся сэр Пирси. — С вашего соизволения, я соберу воинов, уцелевших в сегодняшней схватке, и мы снова будем биться, не жалея своей жизни. Вам, разумеется, все расскажут, какое участие принял я в последних злосчастных событиях. Если бы Джулиан Эвенел соблаговолил последовать моему совету и несколько отвел свои главные силы в сторону — подобно тому, как вы, может быть, заметили, цапля ускользает от стремительно несущегося вниз сокола, стараясь подставить ему свой клюв, а не крыло, — то, мне представляется, дело приняло бы другой оборот и мы смогли бы с большим пылом противостоять натиску врага. Но тут я хотел бы, чтобы меня правильно поняли: я не умаляю заслуг Джулиана Эвенела, который у меня на глазах мужественно сражался и пал, обратив лицо к врагу. Его отвага заставила меня забыть неподобающее выражение «несносный вертопрах», которое он изволил употребить несколько опрометчиво по моему адресу в благодарность за мои советы, так что, если бы всевышний соизволил продлить жизнь этого достойного дворянина, я принужден был бы по долгу чести предать его смерти моею собственной рукой…
— Сэр Пирси, — прервал его аббат, — сейчас не время обсуждать то, что могло бы случиться.
— Вы правы, высокочтимейший аббат и отец, — ответил неисправимый эвфуист, — прошедшее время, как оно именуется в грамматике, менее значительно для смертного человечества, нежели будущее. Главным же образом наши помыслы устремлены на время настоящее. Короче говоря, я готов стать во главе всех, кто пожелает за мной следовать, и буду стоять насмерть, дабы воспрепятствовать англичанам проникнуть в глубь страны, хоть они и приходятся мне соотечественниками. Заверяю вас, что Пирси Шафтон отмерит на земле пять футов десять дюймов своего роста, но не попятится на два ярда, с коих обычно начинается позорное отступление.
— Благодарю вас, сэр рыцарь, — сказал аббат, — не сомневаюсь, что вы сдержали бы слово, но небу неугодно, чтобы мы прибегли к вещественному оружию. Мы призваны терпеть, а не сопротивляться, и не можем допустить напрасного пролития крови наших ни в чем не повинных вассалов. Бесплодное сопротивление не приличествует нашему званию. Я отдал распоряжение бросить мечи и копья. Господь и пречистая дева не благословили нашего знамени.
— Не торопитесь, высокочтимый аббат, отказываться от защитников, которыми вы располагаете! — с горячностью воскликнул сэр Пирси. — На окраине этого селения много удобных для обороны мест, где смельчаки могли бы покрыть себя славой. Я еще потому стремлюсь в бой, что забочусь о безопасности одной прелестной приятельницы моей, которая, я уповаю, не попала в лапы к еретикам.
— Понимаю, о ком вы говорите, сэр Пирси, — сказал аббат, — о дочери нашего монастырского мельника.
— Высокочтимый аббат, — ответил сэр Пирси в некотором замешательстве, — прелестная Мизинда действительно некоторым образом является дочерью того, кто механическим способом превращает зерно в хлеб, без коего мы не могли бы существовать, так что ремесло сие высокопочтенно и даже необходимо. Мне еще известно о чистейших чувствах одной благородной души, сверкающей наподобие солнечных лучей, отраженных в бриллианте, и стремящихся, если сие возможно, возвеличить упомянутую дочь мукомольного механика…
— У меня совершенно нет времени выслушивать все это, сэр рыцарь, — прервал его аббат. — Я вам отвечу коротко, и этого будет достаточно: мы решили более не сражаться, применяя мечи, копья и пики. Мы, духовные воины, покажем вам, воинам светским, как должно умирать, не падая духом, — не с оружием в руках, не с гневом и ненавистью в сердце, но сложив руки для молитвы, с христианской кротостью и всепрощением в душе. Воинственное бряцание оружия не будет оглушать наш слух и смущать наши чувства. Напротив, наши голоса сольются в пении «Аллилуйя», «Господи помилуй» и «Богородица, дево, радуйся», и мы будем хладнокровны и безмятежны, как те, что помышляют о примирении с господом, а не о мщении своим ближним.
— Лорд-аббат, — ответил сэр Пирси, — все это не имеет отношения к участи моей Молинары, и я прошу вас принять во внимание, что я не намерен ее покинуть, пока золотая рукоятка моего кинжала не расстанется с его стальным клинком. Я запретил ей следовать за нами на поле битвы, но мне показалось, что она в своем костюме пажа появлялась в тылу сражавшихся.
— Вам надлежит в другом месте искать особу, в судьбе которой вы принимаете столь горячее участие, — сказал аббат. — Я. посоветовал бы вашей светлости справиться, нет ли ее в церкви, где укрылись наиболее беззащитные из наших вассалов. Я хотел бы, чтобы и вы прибегли к покровительству алтаря. В одном вы можете быть уверены, сэр Пирси Шафтон, — прибавил он, — что если вас постигнет несчастье, то пострадает и вся наша братия. Ибо никогда, я в этом убежден, даже самый недостойный из нас не захочет спасти свою жизнь ценой предательства друга и гостя. Теперь оставьте нас, сын мой, и да хранит вас господь!
Сэр Пирси Шафтон удалился, и аббат сразу ушел бы в свою келью, но ему неожиданно доложили, что какой-то незнакомец настойчиво добивается свидания с ним. Когда незнакомца ввели и оказалось, что это Генри Уорден, аббат вскочил с места и гневно воскликнул:
— Как! Неужто немногие минуты жизни, оставшиеся тому, кто, возможно, является последним аббатом здешней обители, должны быть отравлены вторжением еретика?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142