Нижняя часть туннеля, по которой они шли до сих пор, была сделана очень грубо, стены остались неровными, потолок кое-где покрывали трещины и выступы. Египтянин так точно все рассчитал, потому что знал — нижние уровни будут затоплены и повреждены водой. Он не стал тратить силы на то, чтобы украшать их.
Теперь же перед ними поднималась широкая лестница. Угол подъема был таков, что вершина оставалась скрытой от глаз. Каждая ступень оказалась шириной в туннель и высотой с ладонь. Лестницу покрывали плиты пестрого гнейса, так отполированные и пригнанные друг к другу, что швы оставались едва заметны. Потолок был втрое выше, чем в нижних частях коридора, и образовывал аккуратный купол, сделанный, как и стены, из синих гранитных блоков, которые располагались удивительно симметрично и точно. Все вместе являло собой величественное, поразительное произведение искусства архитектора. В этом преддверии неизвестного виделись угроза и обещание даров. Простота и отсутствие украшений делали сооружение еще более впечатляющим.
Ройан потянула Николаса за руку, и они вместе поднялись на первую ступень лестницы. Ее покрывал тонкий слой пыли, белой и мягкой, как тальк. По пути вокруг их ног взвивались пыльные облачка, приглушая резкий свет электрической лампы, которую англичанин нес, высоко подняв, в правой руке.
Постепенно перед ними открылась вершина лестницы. Увидев, что ждет их впереди, Ройан впилась ногтями в ладонь Николаса. Ступени оканчивались еще одной площадкой, в конце которой была прямоугольная дверь. Поднявшись наверх, исследователи остановились перед ней. У обоих не хватало слов, чтобы выразить чувства — казалось, они простояли в молчании целую вечность, держась за руки.
Наконец Николас оторвал взгляд от двери и посмотрел на свою спутницу. Чувства, подобные его собственным, отразились у Ройан на лице. Ее глаза светились от счастья. И не было другого человека на земле, с которым Харпер пожелал бы разделить такой момент. Ему хотелось, чтобы он длился вечно.
Она повернулась и посмотрела на баронета. Их взгляды встретились и долго не расходились. Оба понимали, что это вершина их жизни, которая больше не повторится. Ройан еще сильнее сжала руку Николаса и повернулась к двери перед ними. Ее залепили белой речной глиной, обретшей за века цвет слоновой кости. На этой гладкой поверхности не было ни трещины, ни пятнышка, как на нежной и гладкой коже прекрасной девственницы.
Взгляд немедленно привлекли две печати в центре белого поля глины. Верхняя представляла собой царский герб: прямоугольный выступ, увенчанный скарабеем — жуком, который, символизировал великий круг вечности.
Губы Ройан шевелились при чтении надписи, но вслух она ничего не сказала.
«Всемогущий божественный правитель Верхнего и Нижнего Египта, ближний друг Гора, возлюбленный Осирисом и Исидой Мамос, да живет он вечно!»
Под огромной царской печатью была еще одна, поменьше и попроще, — ястреб с безвольно свисающим сломанным крылом и надпись: «Я, раб Таита, выполнил твой приказ, божественный фараон». Под ястребом находилась колонка иероглифов, грозно предупреждающая: «Незнакомец! Боги смотрят на тебя. Ты тревожишь покой правителя на свой страх и риск!»
Снятие печатей с двери было знаковым действием, поэтому, несмотря на приближающийся сезон дождей, ни один из археологов не собирался отнестись к этому легкомысленно. Надо было сохранить записи о каждом шаге, о каждом открытии и нанести во время работы как можно меньше повреждений историческим ценностям.
Николас и Ройан провели один из драгоценных дней за подготовкой к вторжению в гробницу. Естественно, первой заботой Харпера стала безопасность. Он попросил Мека Ниммура поставить вооруженную стражу возле моста через сток в туннеле. Вход в эту зону был запрещен. Только Николас, Ройан, Сапер, Мек, Тессэ и еще четверо отобранных англичанином монахов могли переходить через мост.
Хансит Шериф хорошо проявил себя во время расчистки нижней части туннеля. Он был сильным, умным и старательным, поэтому Николас сделал его своим главным помощником. Именно Хансит нес штатив и прочее оборудование для фотосъемки, пока англичанин фотографировал туннель и дверь. Харпер отснял три пленки, подготовив подробный отчет о находках, и только потом позволил монахам принести инструменты, необходимые для взлома двери.
Сапер передвинул генератор до подземного пруда, чтобы снизить потерю мощности из-за длины кабеля. Потом он установил прожекторы на верхней площадке лестницы и направил их на замазанную дверь.
Собравшиеся на пороге были очень серьезны. Несмотря на то, что гробнице было несколько тысяч лет, они собирались совершить акт осквернения. Ройан перевела иероглифическую надпись-предупреждение Саперу, Меку и Тессэ, и все отнеслись к ней достаточно серьезно.
Николас разметил прямоугольный проем, который намеревался вырезать в штукатурке: достаточно большой, чтобы было удобно заходить, и включающий обе печати — царскую и с раненым ястребом. Англичанин хотел сохранить оттиски, уже видя их мысленным взором на почетном месте в коллекции музея в «Куэнтон-Парке».
Харпер начал с верхнего правого угла. Сначала он использовал длинное острое шило в качестве зонда. Баронет проталкивал его, покачивая и нажимая, через слой глины, пытаясь определить, что находится за ним. Очень скоро обнаружилось, что штукатурку положили на сплетенный тростник.
— Это упрощает нашу задачу, — заявил англичанин. — Эта прослойка поможет вырезать штукатурку, не сломав ее.
Николас продолжал вонзать в дверь шило, пока оно не достигло пустоты, воткнувшись до конца.
— Шесть дюймов, — проговорил Харпер, измерив острие шила. — Таита никогда не скупится, верно? Работа предстоит непростая.
При помощи шила англичанин проткнул все четыре угла отверстия, которое собирался прорезать. Потом он отступил на шаг и подал знак Ханситу принести тяжелый четырехдюймовый буравчик, чтобы расширить дыры. (Таким инструментом рыбаки обычно сверлят лед на озерах зимой.)
Как только буравчик проделал отверстие, Николас нетерпеливо отодвинул Хансита в сторону и заглянул в дыру. За ней царила непроглядная тьма, но до Харпера донеслось дыхание древности — сухой, мертвый, безжизненный воздух, пахнущий прошедшими столетиями.
— Что ты видишь? — теребила его Ройан, стоящая рядом.
— Свет! Несите свет! — приказал Николас. Когда Сапер протянул ему лампу, баронет поднес ее к отверстию.
— Говори! — Ройан аж подпрыгивала на месте от нетерпения. — Что там?
— Цвета! — прошептал он. — Чудесные, неописуемые цвета.
Николас отступил на шаг и, приподняв Ройан за талию, поднес к отверстию, чтобы и она могла заглянуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Теперь же перед ними поднималась широкая лестница. Угол подъема был таков, что вершина оставалась скрытой от глаз. Каждая ступень оказалась шириной в туннель и высотой с ладонь. Лестницу покрывали плиты пестрого гнейса, так отполированные и пригнанные друг к другу, что швы оставались едва заметны. Потолок был втрое выше, чем в нижних частях коридора, и образовывал аккуратный купол, сделанный, как и стены, из синих гранитных блоков, которые располагались удивительно симметрично и точно. Все вместе являло собой величественное, поразительное произведение искусства архитектора. В этом преддверии неизвестного виделись угроза и обещание даров. Простота и отсутствие украшений делали сооружение еще более впечатляющим.
Ройан потянула Николаса за руку, и они вместе поднялись на первую ступень лестницы. Ее покрывал тонкий слой пыли, белой и мягкой, как тальк. По пути вокруг их ног взвивались пыльные облачка, приглушая резкий свет электрической лампы, которую англичанин нес, высоко подняв, в правой руке.
Постепенно перед ними открылась вершина лестницы. Увидев, что ждет их впереди, Ройан впилась ногтями в ладонь Николаса. Ступени оканчивались еще одной площадкой, в конце которой была прямоугольная дверь. Поднявшись наверх, исследователи остановились перед ней. У обоих не хватало слов, чтобы выразить чувства — казалось, они простояли в молчании целую вечность, держась за руки.
Наконец Николас оторвал взгляд от двери и посмотрел на свою спутницу. Чувства, подобные его собственным, отразились у Ройан на лице. Ее глаза светились от счастья. И не было другого человека на земле, с которым Харпер пожелал бы разделить такой момент. Ему хотелось, чтобы он длился вечно.
Она повернулась и посмотрела на баронета. Их взгляды встретились и долго не расходились. Оба понимали, что это вершина их жизни, которая больше не повторится. Ройан еще сильнее сжала руку Николаса и повернулась к двери перед ними. Ее залепили белой речной глиной, обретшей за века цвет слоновой кости. На этой гладкой поверхности не было ни трещины, ни пятнышка, как на нежной и гладкой коже прекрасной девственницы.
Взгляд немедленно привлекли две печати в центре белого поля глины. Верхняя представляла собой царский герб: прямоугольный выступ, увенчанный скарабеем — жуком, который, символизировал великий круг вечности.
Губы Ройан шевелились при чтении надписи, но вслух она ничего не сказала.
«Всемогущий божественный правитель Верхнего и Нижнего Египта, ближний друг Гора, возлюбленный Осирисом и Исидой Мамос, да живет он вечно!»
Под огромной царской печатью была еще одна, поменьше и попроще, — ястреб с безвольно свисающим сломанным крылом и надпись: «Я, раб Таита, выполнил твой приказ, божественный фараон». Под ястребом находилась колонка иероглифов, грозно предупреждающая: «Незнакомец! Боги смотрят на тебя. Ты тревожишь покой правителя на свой страх и риск!»
Снятие печатей с двери было знаковым действием, поэтому, несмотря на приближающийся сезон дождей, ни один из археологов не собирался отнестись к этому легкомысленно. Надо было сохранить записи о каждом шаге, о каждом открытии и нанести во время работы как можно меньше повреждений историческим ценностям.
Николас и Ройан провели один из драгоценных дней за подготовкой к вторжению в гробницу. Естественно, первой заботой Харпера стала безопасность. Он попросил Мека Ниммура поставить вооруженную стражу возле моста через сток в туннеле. Вход в эту зону был запрещен. Только Николас, Ройан, Сапер, Мек, Тессэ и еще четверо отобранных англичанином монахов могли переходить через мост.
Хансит Шериф хорошо проявил себя во время расчистки нижней части туннеля. Он был сильным, умным и старательным, поэтому Николас сделал его своим главным помощником. Именно Хансит нес штатив и прочее оборудование для фотосъемки, пока англичанин фотографировал туннель и дверь. Харпер отснял три пленки, подготовив подробный отчет о находках, и только потом позволил монахам принести инструменты, необходимые для взлома двери.
Сапер передвинул генератор до подземного пруда, чтобы снизить потерю мощности из-за длины кабеля. Потом он установил прожекторы на верхней площадке лестницы и направил их на замазанную дверь.
Собравшиеся на пороге были очень серьезны. Несмотря на то, что гробнице было несколько тысяч лет, они собирались совершить акт осквернения. Ройан перевела иероглифическую надпись-предупреждение Саперу, Меку и Тессэ, и все отнеслись к ней достаточно серьезно.
Николас разметил прямоугольный проем, который намеревался вырезать в штукатурке: достаточно большой, чтобы было удобно заходить, и включающий обе печати — царскую и с раненым ястребом. Англичанин хотел сохранить оттиски, уже видя их мысленным взором на почетном месте в коллекции музея в «Куэнтон-Парке».
Харпер начал с верхнего правого угла. Сначала он использовал длинное острое шило в качестве зонда. Баронет проталкивал его, покачивая и нажимая, через слой глины, пытаясь определить, что находится за ним. Очень скоро обнаружилось, что штукатурку положили на сплетенный тростник.
— Это упрощает нашу задачу, — заявил англичанин. — Эта прослойка поможет вырезать штукатурку, не сломав ее.
Николас продолжал вонзать в дверь шило, пока оно не достигло пустоты, воткнувшись до конца.
— Шесть дюймов, — проговорил Харпер, измерив острие шила. — Таита никогда не скупится, верно? Работа предстоит непростая.
При помощи шила англичанин проткнул все четыре угла отверстия, которое собирался прорезать. Потом он отступил на шаг и подал знак Ханситу принести тяжелый четырехдюймовый буравчик, чтобы расширить дыры. (Таким инструментом рыбаки обычно сверлят лед на озерах зимой.)
Как только буравчик проделал отверстие, Николас нетерпеливо отодвинул Хансита в сторону и заглянул в дыру. За ней царила непроглядная тьма, но до Харпера донеслось дыхание древности — сухой, мертвый, безжизненный воздух, пахнущий прошедшими столетиями.
— Что ты видишь? — теребила его Ройан, стоящая рядом.
— Свет! Несите свет! — приказал Николас. Когда Сапер протянул ему лампу, баронет поднес ее к отверстию.
— Говори! — Ройан аж подпрыгивала на месте от нетерпения. — Что там?
— Цвета! — прошептал он. — Чудесные, неописуемые цвета.
Николас отступил на шаг и, приподняв Ройан за талию, поднес к отверстию, чтобы и она могла заглянуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167