Который?
Ханна. Томас Лав Павлини.
Бернард. Павлини? Ах да, Павлини...
Ханна. Я обнаружила это в статье об отшельниках и анахоретах. Опубликована в "Корнхиллском журнале" в шестидесятых годах. (Роется в кипах книг на столе, находит журнал.) В 1862 году. Павлини называет его... (Цитирует по памяти.) "Не деревенский дурачок, не пугало для дам и девиц, но истинный ум среди лишенных ума, пророк среди безумцев".
Бернард. Фигура речи.
Ханна (занята поисками). Да-да... Что ты сказал?
Бернард. Ничего.
Ханна (находит нужное место в тексте). Вот. "Мы видели письмо, написанное автором "Аббатства кошмаров" около тридцати лет назад, где говорится об его поездке в Сидли-парк, поместье лорда Крума..."
Бернард. Письмо к Теккерею?
Ханна (застигнута врасплох). Не знаю. Какая разница?
Бернард. Никакой. Прости. (Все его вопросы и недоговоренности рассчитаны на то, чтобы вселить в нее новые - напрасные - надежды. Но Ханна не заглатывает наживку.) Только ведь Теккерей редактировал "Корнхилл" до 1863 года, до самой - как ты понимаешь - смерти. Отец его служил в Ост-индской компании, где Павлини занимал пост ревизора, поэтому вполне возможно, что... если статья написана Теккереем... письмо тоже адресовано... Ладно, прости. Продолжай... Впрочем, Ост-индская библиотека в Блэкфрайерсе располагает почти всеми письмами Павлини, поэтому будет очень легко... Прости. Можно взглянуть? (Она молча передает ему "Корнхилл".) Ну разумеется. Выдрано из середины. Ни имени адресата, ни подписи автора. Может, и стоит... Ладно, продолжай, я слушаю... (Он листает статью и вдруг начинает хихикать.) Ну еще бы! Типичный Теккерей. Никаких сомнений. (Захлопывает журнал.) Невыносимо... (Отдает ей журнал.) Так о чем ты говорила?
Ханна. Ты всегда такой?
Бернард. Какой?
Ханна. Суть в том, что Крумы истинной цены своему отшельнику не знали. Торчит себе и торчит под носом. Целых двадцать лет. Крумы, как я выяснила, нигде о нем не упоминают. И, к сожалению, письмо Павлини - по-прежнему единственный источник. Когда я это прочитала... (Кивает на журнал.) Наверно, у тебя тоже такое бывает... вроде озарения... И ты точно знаешь, о чем будет твоя следующая книга. Отшельник Сидли-парка дл меня...
Бернард. Веха.
Ханна. Явление свыше.
Бернард. Точно. Явление свыше.
Ханна. Его словно поместили в пейзаж. Как фарфоровую статуэтку. Гномика. Так он и прожил всю жизнь - элементом декора. Одной из красот сада.
Бернард. Он чем-нибудь занимался?
Ханна. Даже очень. После его смерти из эрмитажа выгребли множество бумаг. Весь домик был завален бумагами - сотни, тысячи листов. Павлини пишет: все ждали гениальных откровений. Выяснилось, разумеется, что он был чокнутый. Все до последней странички было испещрено каббалистическими закорючками с доказательством скорого конца света. Само совершенство, правда? Идеальный символ.
Бернард. Правда. Только чего?
Ханна. Всего романтического мифа, Бернард! Блефа, в который выродилась эпоха Просвещения. Век Интеллекта, век Разума - сурового, безжалостного, непреклонного - взял и вывернулся наизнанку. Умалишенного подозревают в гениальности! И обрамление достойное: дешевые готические ужасы и фальшивый трепет сердец. Все это великолепно отражено в истории сада. Сохранилась гравюра. Сидли-парк в 1730 году. Прослезиться можно от умиления. Райский сад в эпоху всеобщего Разума. К 1760 году от него не остается и следа. Все, решительно все - фигурно подстриженные кусты, пруды, террасы, фонтаны, липовую аллею, - всю высокую и чистую красоту Дар Браун сравнивает с землей. Накануне трава зеленела у крыльца - теперь она видна разве что на горизонте; лучшая во всем Дербишире живая изгородь из самшита выкорчевана и на ее месте прорыты канавки. Видите ли, изгородь мешала этим болванам притворяться, что Боженька их только что сотворил вместе с природой! А потом является Ричард Ноукс и переиначивает Божий сад сообразно новому понятию о Боге. Когда он закончил, пейзаж выглядел примерно так (показывает на альбом с акварелями). Путь от разума к чувству. То есть полнейший упадок, закат и деградация.
Бернард (оценивающе). Здорово сказано. (Ханна смотрит на него в ожидании подвоха, но он дает серьезную профессиональную оценку.) Выдержит любую критику.
Ханна. Спасибо.
Бернард. Только канавки мне по душе. А ты, похоже, любишь живые изгороди.
Ханна. Я не люблю сентиментальности.
Бернард. Понятно. И это искренне? По-моему, к геометрии сада ты относишься вполне сентиментально. Но про отшельника выстроено славно. Гений в пейзаже.
Ханна (довольная). Книга так и называется.
Бернард. Естественно.
Ханна (уже не столь довольная). Почему "естественно"?
Бернард. Естественно, потому что кем он, собственно, был, пока не стал символом? Кем был гений вне пейзажа?
Ханна. Не знаю.
Бернард. Вот видишь!
Ханна. То есть пока не знаю.
Бернард. И не узнаешь. Что они сделали с его бумагами? Павлини что-нибудь пишет?
Ханна. Устроили большой костер.
Бернард. Вот-вот!..
Ханна. Я еще не просмотрела "садовые книги" леди Крум.
Бернард. Расходные записи или дневники?
Ханна. Там всего понемножку. Пробелов тоже хватает, но период более или менее вырисовывается.
Бернард. В самом деле? А на Байрона ты нигде не натыкалась? Это я так, из праздного любопытства...
Ханна. В библиотеке есть первое издание "Чайльд-Гарольда" и, по-моему, "Английские барды".
Бернард. С дарственной надписью?
Ханна. Нет.
Бернард. А в письмах он не всплывает?
Ханна. С какой стати? В его письмах Крумы тоже не плавают.
Бернард (безразлично). И то правда. Но Ньюстед отсюда не так уж далеко. Слушай, ты не против, если я немножко покопаюсь? Разумеется, только в бумагах, которые ты уже отработала.
Ханна что-то заподозрила.
Ханна. Так кто тебя интересует, Байрон или Чейтер?
В боковую дверь входит Хлоя. Она без обуви, в одних чулках. Несет целую охапку одинаковых с виду гроссбухов в кожаных переплетах. Она зашла за своими туфлями.
Хлоя. Простите... Я на минутку... В буфетной есть чай... Только из кружек, ничего?
Бернард. Благодарю вас.
Хлоя. Ханна вам покажет.
Бернард. Позвольте, помогу...
Хлоя. Нет-нет, я справлюсь... (Бернард открывает дл нее другую боковую дверь.) Вот, решила спрятать охотничьи книги, а то Валентайн хватится, а их нет. Спасибо.
Бернард закрывает дверь.
Бернард. Какая милая девочка.
Ханна. Гм...
Бернард. Что, в самом деле?
Ханна. Что - "в самом деле"?
Дверь снова приоткрывается, показывается голова Хлои.
Хлоя. Забыла сказать... Мистер Солоуэй, не волнуйтесь, если отец разворчится насчет вашей машины. У него бзик... (Вспоминает, что обещала держать фамилию Бернарда в тайне.) Э... Ну как?.. Сюрприз удался? Вы еще не сказали?! Ой, простите!!! Хотите чаю?.. Извините, если подвела... (Исчезает в полнейшем замешательстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Ханна. Томас Лав Павлини.
Бернард. Павлини? Ах да, Павлини...
Ханна. Я обнаружила это в статье об отшельниках и анахоретах. Опубликована в "Корнхиллском журнале" в шестидесятых годах. (Роется в кипах книг на столе, находит журнал.) В 1862 году. Павлини называет его... (Цитирует по памяти.) "Не деревенский дурачок, не пугало для дам и девиц, но истинный ум среди лишенных ума, пророк среди безумцев".
Бернард. Фигура речи.
Ханна (занята поисками). Да-да... Что ты сказал?
Бернард. Ничего.
Ханна (находит нужное место в тексте). Вот. "Мы видели письмо, написанное автором "Аббатства кошмаров" около тридцати лет назад, где говорится об его поездке в Сидли-парк, поместье лорда Крума..."
Бернард. Письмо к Теккерею?
Ханна (застигнута врасплох). Не знаю. Какая разница?
Бернард. Никакой. Прости. (Все его вопросы и недоговоренности рассчитаны на то, чтобы вселить в нее новые - напрасные - надежды. Но Ханна не заглатывает наживку.) Только ведь Теккерей редактировал "Корнхилл" до 1863 года, до самой - как ты понимаешь - смерти. Отец его служил в Ост-индской компании, где Павлини занимал пост ревизора, поэтому вполне возможно, что... если статья написана Теккереем... письмо тоже адресовано... Ладно, прости. Продолжай... Впрочем, Ост-индская библиотека в Блэкфрайерсе располагает почти всеми письмами Павлини, поэтому будет очень легко... Прости. Можно взглянуть? (Она молча передает ему "Корнхилл".) Ну разумеется. Выдрано из середины. Ни имени адресата, ни подписи автора. Может, и стоит... Ладно, продолжай, я слушаю... (Он листает статью и вдруг начинает хихикать.) Ну еще бы! Типичный Теккерей. Никаких сомнений. (Захлопывает журнал.) Невыносимо... (Отдает ей журнал.) Так о чем ты говорила?
Ханна. Ты всегда такой?
Бернард. Какой?
Ханна. Суть в том, что Крумы истинной цены своему отшельнику не знали. Торчит себе и торчит под носом. Целых двадцать лет. Крумы, как я выяснила, нигде о нем не упоминают. И, к сожалению, письмо Павлини - по-прежнему единственный источник. Когда я это прочитала... (Кивает на журнал.) Наверно, у тебя тоже такое бывает... вроде озарения... И ты точно знаешь, о чем будет твоя следующая книга. Отшельник Сидли-парка дл меня...
Бернард. Веха.
Ханна. Явление свыше.
Бернард. Точно. Явление свыше.
Ханна. Его словно поместили в пейзаж. Как фарфоровую статуэтку. Гномика. Так он и прожил всю жизнь - элементом декора. Одной из красот сада.
Бернард. Он чем-нибудь занимался?
Ханна. Даже очень. После его смерти из эрмитажа выгребли множество бумаг. Весь домик был завален бумагами - сотни, тысячи листов. Павлини пишет: все ждали гениальных откровений. Выяснилось, разумеется, что он был чокнутый. Все до последней странички было испещрено каббалистическими закорючками с доказательством скорого конца света. Само совершенство, правда? Идеальный символ.
Бернард. Правда. Только чего?
Ханна. Всего романтического мифа, Бернард! Блефа, в который выродилась эпоха Просвещения. Век Интеллекта, век Разума - сурового, безжалостного, непреклонного - взял и вывернулся наизнанку. Умалишенного подозревают в гениальности! И обрамление достойное: дешевые готические ужасы и фальшивый трепет сердец. Все это великолепно отражено в истории сада. Сохранилась гравюра. Сидли-парк в 1730 году. Прослезиться можно от умиления. Райский сад в эпоху всеобщего Разума. К 1760 году от него не остается и следа. Все, решительно все - фигурно подстриженные кусты, пруды, террасы, фонтаны, липовую аллею, - всю высокую и чистую красоту Дар Браун сравнивает с землей. Накануне трава зеленела у крыльца - теперь она видна разве что на горизонте; лучшая во всем Дербишире живая изгородь из самшита выкорчевана и на ее месте прорыты канавки. Видите ли, изгородь мешала этим болванам притворяться, что Боженька их только что сотворил вместе с природой! А потом является Ричард Ноукс и переиначивает Божий сад сообразно новому понятию о Боге. Когда он закончил, пейзаж выглядел примерно так (показывает на альбом с акварелями). Путь от разума к чувству. То есть полнейший упадок, закат и деградация.
Бернард (оценивающе). Здорово сказано. (Ханна смотрит на него в ожидании подвоха, но он дает серьезную профессиональную оценку.) Выдержит любую критику.
Ханна. Спасибо.
Бернард. Только канавки мне по душе. А ты, похоже, любишь живые изгороди.
Ханна. Я не люблю сентиментальности.
Бернард. Понятно. И это искренне? По-моему, к геометрии сада ты относишься вполне сентиментально. Но про отшельника выстроено славно. Гений в пейзаже.
Ханна (довольная). Книга так и называется.
Бернард. Естественно.
Ханна (уже не столь довольная). Почему "естественно"?
Бернард. Естественно, потому что кем он, собственно, был, пока не стал символом? Кем был гений вне пейзажа?
Ханна. Не знаю.
Бернард. Вот видишь!
Ханна. То есть пока не знаю.
Бернард. И не узнаешь. Что они сделали с его бумагами? Павлини что-нибудь пишет?
Ханна. Устроили большой костер.
Бернард. Вот-вот!..
Ханна. Я еще не просмотрела "садовые книги" леди Крум.
Бернард. Расходные записи или дневники?
Ханна. Там всего понемножку. Пробелов тоже хватает, но период более или менее вырисовывается.
Бернард. В самом деле? А на Байрона ты нигде не натыкалась? Это я так, из праздного любопытства...
Ханна. В библиотеке есть первое издание "Чайльд-Гарольда" и, по-моему, "Английские барды".
Бернард. С дарственной надписью?
Ханна. Нет.
Бернард. А в письмах он не всплывает?
Ханна. С какой стати? В его письмах Крумы тоже не плавают.
Бернард (безразлично). И то правда. Но Ньюстед отсюда не так уж далеко. Слушай, ты не против, если я немножко покопаюсь? Разумеется, только в бумагах, которые ты уже отработала.
Ханна что-то заподозрила.
Ханна. Так кто тебя интересует, Байрон или Чейтер?
В боковую дверь входит Хлоя. Она без обуви, в одних чулках. Несет целую охапку одинаковых с виду гроссбухов в кожаных переплетах. Она зашла за своими туфлями.
Хлоя. Простите... Я на минутку... В буфетной есть чай... Только из кружек, ничего?
Бернард. Благодарю вас.
Хлоя. Ханна вам покажет.
Бернард. Позвольте, помогу...
Хлоя. Нет-нет, я справлюсь... (Бернард открывает дл нее другую боковую дверь.) Вот, решила спрятать охотничьи книги, а то Валентайн хватится, а их нет. Спасибо.
Бернард закрывает дверь.
Бернард. Какая милая девочка.
Ханна. Гм...
Бернард. Что, в самом деле?
Ханна. Что - "в самом деле"?
Дверь снова приоткрывается, показывается голова Хлои.
Хлоя. Забыла сказать... Мистер Солоуэй, не волнуйтесь, если отец разворчится насчет вашей машины. У него бзик... (Вспоминает, что обещала держать фамилию Бернарда в тайне.) Э... Ну как?.. Сюрприз удался? Вы еще не сказали?! Ой, простите!!! Хотите чаю?.. Извините, если подвела... (Исчезает в полнейшем замешательстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26