белую простыню, белое покрывало? Спешите насладиться
белизной мирного и сытого времени, дорогие граждане! Не приемлю также
подушек и перин. Но со стороны Кэтрин было явным свинством ложиться одетой
в чужую постель. Она сонным движением потянула на себя легкое покрывало,
заменявшее мне одеяло. И сразу же окунулась в сон. Ни "здрасте", ни
"извини". Барышня без предрассудков. С этим у них там, видимо, нет
проблем. Где у них? Черт возьми, не надо только приписывать молодой особе
умение проходить сквозь стены. Я мог просто забыть захлопнуть дверь...
Что же ты собой представляешь, существо с жесткими волосами и губками
бантиком? Откуда ты и зачем здесь? Я совсем не знаю тебя, но интуитивно
доверяю. Почему? Быть может, чувствую в тебе нечто не от мира сего?
Нечто... Все красивое с вуалью тайны влечет меня к себе. Чепуха! Самая что
ни есть обыкновенная советская женщина. Вот я тебя сейчас поцелую...
Всю оставшуюся часть ночи я бодрствовал рядом с крепко спящей Кэтрин.
Собирался ее поцеловать, но почему-то не поцеловал. На рассвете, обретя
наконец веру в завтрашний день, я задремал. Не могу знать своей дальнейшей
судьбы, но предполагаю, что в то утро я последний раз уснул со спокойной
душой. Самая что ни есть обыкновенная...
Вскоре я понял, что обманываю себя.
Впрочем, обманывать себя - дело привычное. Другое дело, когда тебя не
посвящают. Просто приходят, одаряют лаской и, получив ответную, уходят без
прощальных слов. Только поцелуют, скользнут в ванную и не вернутся. А я
лежу в постели с открытыми в зашторенную темноту глазами, курю и стараюсь
ни о чем не думать. Если отбросить человеческую гордость и не вспоминать о
неоконченной рукописи во втором ящике письменного стола, можно сказать,
что, в принципе, я не так уж плохо устроился. Скорее даже неплохо. Не
каждый имеет такую Кэтрин. Жизнь прекрасна!
Вот только вспыхивающий в ночи огонек сигареты напоминает мне о том,
что дела вовсе не так хороши. И даже вовсе плохи. Труба дело. Все равно
как саркастический голос с задних рядов, подпускающий дегтя в мед общего
согласия на собрании.
Пятьдесят три дня прожил без сигарет. Почувствовал вкус свежего
воздуха, запах весны. В ту ночь сорвался. Распечатал пачку ленинградского
"Мальборо", которую из принципа держал нераспечатанной. Закурил. И потом
курил "Мальборо" в каждый визит Кэтрин. Пачки хватило ненадолго - Кэтрин
зачастила с визитами. Майские праздники мы встретили вдвоем. Через месяц
отметили мое двадцатипятилетие. Четверть столетия и половина жизни.
Полжизни - ничего не сделано. Такую дату следовало отметить подобающим
образом. Собрались друзья. Подняли бокалы в честь новорожденного.
Торжественная часть длилась недолго. Гитара, которую я держу для умеющих
играть на этом сплачивающем компанию инструменте, прервала нежным плачем
голоса ораторов. Гитара напоминала всем, что на свете существует что-то
более ценное, чем двадцатипятилетие, отмеряющее для больного человека
половину жизни. Гитара пошла по кругу. Гитару мы все любим - даже если не
можем ничего исторгнуть из ее струнной души. Интересно, подумал я тогда,
любит ли Кэтрин гитару? И какие песни любит Кэтрин?
В одиннадцатом часу, когда уже стемнело, гости стали прощаться.
Говорили, что все было хорошо, что я отличный парень и что мне пора
жениться. Да, да, говорил я, всего хорошего. Спокойной ночи. Будьте
здоровы! Непременно. В следующий раз, конечно же, у вас, дорогие и любимые
мои... м-м... чмок!
Я поставил в сервант чайный сервиз, вымытый женщинами перед уходом, и
выскочил во двор с мусорным ведром. Высыпав мусор в бак, остановился у
распахнутых дверей подъезда. Я стоял один: курил и смотрел на звезды.
Облачко сигаретного дыма охватило никотиновой туманностью несколько
звездочек на темном-темном небе. Вон там - или нет, вон там, возле той
звезды, живет Кэтрин. Ходит босыми ногами по щиколотки в плазме, шевелит
короткими пальчиками в плазменных струях, вылавливая там маленькие сгустки
вещества с чудовищной температурой, и думает о гуманоиде, который сейчас
стоит у подъезда безликой многоэтажки, построенной двадцать лет назад в
районе Млечного Пути, на Земле, и грезит о маленьких, с розовыми ноготками
пальчиках Кэтрин. Сейчас Кэтрин выйдет из плазменной заводи и окунется в
межзвездный холод. Усладив тело контрастной ванной, ринется вниз по
незримому лучу, проложенному моим взглядом от Земли к вон той звездочке.
Она будет скользить к Земле с головокружительной высоты, оставляя во
Вселенной вскипающий след. За мгновения своего пути Кэтрин невольно
создаст еще одну черную дыру, взорвет сверхновую и приведет в бешенство
утихшие магнитные бури. Она ничего не заметит, ибо будет скользить с
закрытыми глазами и замершим сознанием. А я буду ждать ее, заволакивая
звезды облачком сигаретного дыма...
Было хорошо. Только на было Кэтрин. Ее отсутствие обостряло мое
одиночество. Одиночество нахлынуло за пять минут до прихода гостей, когда
я расставил приборы на столе. Одиночество подкралось после ухода гостей,
когда я докуривал сигарету во дворе. Надо было возвращаться в квартиру, в
которой уже ликвидированы следы посещения друзей. Друзья приходят столь
редко, что каждый их визит можно назвать Посещением. Квартира уже
проветрилась после их шумного посещения. Надо вернуться в нее и завалиться
спать.
Тут я услышал мужские голоса. Приглядевшись, различил в разбавленном
светом окон мраке их обладателей. Знаете, этакие баловни судьбы и
родителей. Аккуратные стрижки, узкие брюки и галстуки, печатки. В кармане
- ключи от последних марок "Жигулей". Мусор достатка. Наверняка выпившие.
Послышался смех, своим довольством напоминавший хрюканье. Наступила
тишина. Тишину вспорол женский голос: "Дерьмо!" Вдруг группа молодых людей
распалась. Трое стояли - трое свалились подобно кеглям. Осталась только
женщина. Кэтрин! Перешагнула через одного - того, чье падение я успел
увидеть, словно смотрел быстро прокручиваемую пленку, - и поспешила к
подъезду. Она не видела меня. У подъезда остановилась, вскинула голову и
невольно отпрянула.
- Ах, милый, чуть не столкнулись!
- К счастью. Иначе меня постигла бы их участь.
- Пустяки. Не обращай внимания. Пойдем к тебе?
- Пойдем.
Открывая дверь, спросил:
- Почему ты сегодня не появилась как обычно - вдруг?
- Сегодня нельзя.
- Почему?
- Трудно объяснить.
- Опять женские радости и печали?
- Опять.
- Ол райт, оставим это.
1 2 3 4 5 6
белизной мирного и сытого времени, дорогие граждане! Не приемлю также
подушек и перин. Но со стороны Кэтрин было явным свинством ложиться одетой
в чужую постель. Она сонным движением потянула на себя легкое покрывало,
заменявшее мне одеяло. И сразу же окунулась в сон. Ни "здрасте", ни
"извини". Барышня без предрассудков. С этим у них там, видимо, нет
проблем. Где у них? Черт возьми, не надо только приписывать молодой особе
умение проходить сквозь стены. Я мог просто забыть захлопнуть дверь...
Что же ты собой представляешь, существо с жесткими волосами и губками
бантиком? Откуда ты и зачем здесь? Я совсем не знаю тебя, но интуитивно
доверяю. Почему? Быть может, чувствую в тебе нечто не от мира сего?
Нечто... Все красивое с вуалью тайны влечет меня к себе. Чепуха! Самая что
ни есть обыкновенная советская женщина. Вот я тебя сейчас поцелую...
Всю оставшуюся часть ночи я бодрствовал рядом с крепко спящей Кэтрин.
Собирался ее поцеловать, но почему-то не поцеловал. На рассвете, обретя
наконец веру в завтрашний день, я задремал. Не могу знать своей дальнейшей
судьбы, но предполагаю, что в то утро я последний раз уснул со спокойной
душой. Самая что ни есть обыкновенная...
Вскоре я понял, что обманываю себя.
Впрочем, обманывать себя - дело привычное. Другое дело, когда тебя не
посвящают. Просто приходят, одаряют лаской и, получив ответную, уходят без
прощальных слов. Только поцелуют, скользнут в ванную и не вернутся. А я
лежу в постели с открытыми в зашторенную темноту глазами, курю и стараюсь
ни о чем не думать. Если отбросить человеческую гордость и не вспоминать о
неоконченной рукописи во втором ящике письменного стола, можно сказать,
что, в принципе, я не так уж плохо устроился. Скорее даже неплохо. Не
каждый имеет такую Кэтрин. Жизнь прекрасна!
Вот только вспыхивающий в ночи огонек сигареты напоминает мне о том,
что дела вовсе не так хороши. И даже вовсе плохи. Труба дело. Все равно
как саркастический голос с задних рядов, подпускающий дегтя в мед общего
согласия на собрании.
Пятьдесят три дня прожил без сигарет. Почувствовал вкус свежего
воздуха, запах весны. В ту ночь сорвался. Распечатал пачку ленинградского
"Мальборо", которую из принципа держал нераспечатанной. Закурил. И потом
курил "Мальборо" в каждый визит Кэтрин. Пачки хватило ненадолго - Кэтрин
зачастила с визитами. Майские праздники мы встретили вдвоем. Через месяц
отметили мое двадцатипятилетие. Четверть столетия и половина жизни.
Полжизни - ничего не сделано. Такую дату следовало отметить подобающим
образом. Собрались друзья. Подняли бокалы в честь новорожденного.
Торжественная часть длилась недолго. Гитара, которую я держу для умеющих
играть на этом сплачивающем компанию инструменте, прервала нежным плачем
голоса ораторов. Гитара напоминала всем, что на свете существует что-то
более ценное, чем двадцатипятилетие, отмеряющее для больного человека
половину жизни. Гитара пошла по кругу. Гитару мы все любим - даже если не
можем ничего исторгнуть из ее струнной души. Интересно, подумал я тогда,
любит ли Кэтрин гитару? И какие песни любит Кэтрин?
В одиннадцатом часу, когда уже стемнело, гости стали прощаться.
Говорили, что все было хорошо, что я отличный парень и что мне пора
жениться. Да, да, говорил я, всего хорошего. Спокойной ночи. Будьте
здоровы! Непременно. В следующий раз, конечно же, у вас, дорогие и любимые
мои... м-м... чмок!
Я поставил в сервант чайный сервиз, вымытый женщинами перед уходом, и
выскочил во двор с мусорным ведром. Высыпав мусор в бак, остановился у
распахнутых дверей подъезда. Я стоял один: курил и смотрел на звезды.
Облачко сигаретного дыма охватило никотиновой туманностью несколько
звездочек на темном-темном небе. Вон там - или нет, вон там, возле той
звезды, живет Кэтрин. Ходит босыми ногами по щиколотки в плазме, шевелит
короткими пальчиками в плазменных струях, вылавливая там маленькие сгустки
вещества с чудовищной температурой, и думает о гуманоиде, который сейчас
стоит у подъезда безликой многоэтажки, построенной двадцать лет назад в
районе Млечного Пути, на Земле, и грезит о маленьких, с розовыми ноготками
пальчиках Кэтрин. Сейчас Кэтрин выйдет из плазменной заводи и окунется в
межзвездный холод. Усладив тело контрастной ванной, ринется вниз по
незримому лучу, проложенному моим взглядом от Земли к вон той звездочке.
Она будет скользить к Земле с головокружительной высоты, оставляя во
Вселенной вскипающий след. За мгновения своего пути Кэтрин невольно
создаст еще одну черную дыру, взорвет сверхновую и приведет в бешенство
утихшие магнитные бури. Она ничего не заметит, ибо будет скользить с
закрытыми глазами и замершим сознанием. А я буду ждать ее, заволакивая
звезды облачком сигаретного дыма...
Было хорошо. Только на было Кэтрин. Ее отсутствие обостряло мое
одиночество. Одиночество нахлынуло за пять минут до прихода гостей, когда
я расставил приборы на столе. Одиночество подкралось после ухода гостей,
когда я докуривал сигарету во дворе. Надо было возвращаться в квартиру, в
которой уже ликвидированы следы посещения друзей. Друзья приходят столь
редко, что каждый их визит можно назвать Посещением. Квартира уже
проветрилась после их шумного посещения. Надо вернуться в нее и завалиться
спать.
Тут я услышал мужские голоса. Приглядевшись, различил в разбавленном
светом окон мраке их обладателей. Знаете, этакие баловни судьбы и
родителей. Аккуратные стрижки, узкие брюки и галстуки, печатки. В кармане
- ключи от последних марок "Жигулей". Мусор достатка. Наверняка выпившие.
Послышался смех, своим довольством напоминавший хрюканье. Наступила
тишина. Тишину вспорол женский голос: "Дерьмо!" Вдруг группа молодых людей
распалась. Трое стояли - трое свалились подобно кеглям. Осталась только
женщина. Кэтрин! Перешагнула через одного - того, чье падение я успел
увидеть, словно смотрел быстро прокручиваемую пленку, - и поспешила к
подъезду. Она не видела меня. У подъезда остановилась, вскинула голову и
невольно отпрянула.
- Ах, милый, чуть не столкнулись!
- К счастью. Иначе меня постигла бы их участь.
- Пустяки. Не обращай внимания. Пойдем к тебе?
- Пойдем.
Открывая дверь, спросил:
- Почему ты сегодня не появилась как обычно - вдруг?
- Сегодня нельзя.
- Почему?
- Трудно объяснить.
- Опять женские радости и печали?
- Опять.
- Ол райт, оставим это.
1 2 3 4 5 6