Особенно раздражали меня велосипедисты, не обращавшие никакого внимания на ползущие за ними автомобили. Обогнать их не было почти никакой возможности, вернее – была, но связанная с риском получить лобовое столкновение с выскочившей из-за поворота машиной.
Наконец, показалась будочка паркового смотрителя и шлагбаум. Заплатив пять баксов, мы, наконец, были допущены в лесной рай.
Среди наших знакомых, проживающих в солнечной долине, сложилась традиция проводить пикники в одном и том же месте, около ручья, полноводного весной, но почти полностью пересыхавшего летом. У берега, поросшего кустарником, стояло несколько столов с жаровнями, своеобразная кормушка для оголодавших обитателей соседних городков, которые стекались к ней как олени, пришедшие на водопой, как муравьи, образующие черную струйку эктоплазмы, обвивающую случайно упавший на землю кусочек сахара.
Солнце палило нещадно, даже от ручейка не несло прохладой. Проклиная все на свете, я вытаскивал из багажника начинающие плавиться свертки с бесконечными салатами, ветчиной, вареными креветками, осознавая, что все это изобилие через пару часов неизбежно и бесповоротно исчезнет в желудках приглашенных, но, будто по инерции, метался между столами, создавая иллюзию организованности.
Более всего раздражали меня угли для жаровни. Пользоваться для жарки дровами категорически воспрещалось. В то же время, угли, продающиеся в местном магазине, совершенно не желали разгораться, несмотря на литр керосина, вылитого на них в течение последнего получаса. Я хорошо изучил эту коварную манеру: еще через полчаса они наконец начнут полыхать, тогда их будет невозможно затушить и придется заливать водой. Нормальные угли, пропитанные керосином, и загорающиеся от одной спички, стоили в два раза дороже. Покупка их была бы интерпретирована супругой как вызов семейному бюджету, так что, поливая угли керосином, я тем самым поддерживал хрупкий семейный мир. А худой мир, как известно, гораздо лучше доброй ссоры, по крайней мере, так мне тогда казалось.
– Привет! – Это появился наш первый гость, худощавый парень с рыжими усиками, вот уже третий год подряд обучающийся вместе с супругой на курсах безумно сложного английского языка. – Ну, поздравляю, – он протянул мне стаканчик с плещущейся на донышке водкой. – Чего, не горят?
– Не горят, сволочи.
– Да ты не те угли покупаешь, надо пропитанные керосином брать, знаешь как они занимаются?
– Знаю, знаю, – я мрачно продолжал свою миротворческо-поджигательскую деятельность. Угли дымились, в воздух поднималось мутное облачко ядовитых газов. Алкоголь не сочетался с местным климатом, от жары и керосинового чада сознание начало свои обычные фокусы. Симптомы были мне хорошо знакомы: я занялся поисками смысла жизни.
Пустота. Работа с девяти утра до одиннадцати вечера. Пару раз в неделю дома заканчивается жратва, и приходится ехать в супермаркет, благо он работает двадцать четыре часа в сутки. Как мы только жили в Союзе Советских, Социалистических и не знаю чего еще… Воистину, не хлебом единым жив человек. И еще – какая чертова уйма мелочей необходима человеку для комфорта. Каждый месяц в этом убеждаюсь.
Черт бы все побрал. Все эти сверкающие машины, жадно пожирающие бензин, одноэтажные дома с убогой неоновой рекламой. Неестественный сплав народов мира, среди которых преобладают выходцы из Юго-Восточной Азии и мексиканцы. Такой будет наша планета будущего – гамбургеры в грязных забегаловках, бензин в автомобильных баках, жевательная резинка на расплавленном от жары асфальте.
Господи, ты же понимаешь меня. Где осталась та, хоть немного напоминающая нормальную, жизнь? Где узкие улочки старинных городов, выходящие на ратушную площадь, где эти соборы, переплетением прозрачных кружев протыкающие небо? Где запах кофе, терпкого вина, освещенные разноцветными лампочками бары, воздух в которых клубится сизыми облаками табачного дыма. Лавки букинистов, пахнущие желтой, пыльной, хрупкой бумагой. Падающие на площадь желтые листья, готические шпили, подсвеченные прожекторами, и этот сладкий запах дымка, глинтвейн, разливаемый в глиняные кружки морозным рождественским вечером. Где те безумные вечера, когда на город падает первый снег, и улицы, дома с черепичными крышами, садики и деревья покрываются белым одеялом? Куда делись вы, освещенные окна, музыка, вырывающаяся на улицу, дом с эркерами, темный подъезд, и колокольный звон. Неужели, неужели всего этого уже никогда не будет? Где вы, тусклые внутренности трамваев, искрящие электричеством усики троллейбусов, бюсты классиков в мрачном коридоре, и фортепианные аккорды, завихряющие снежинки, падающие на памятник Петру Ильичу.
Мимолетное воспоминание исчезло. Обливаясь потом и закашлявшись от удушливого чада, я с удовлетворением отметил, что угли наконец начали разгораться. Гости, тем временем, понемногу собирались. Приехали знакомые жены: сухонькая, вертлявая Вика со своей, как две капли воды похожей на нее сестрой, и их высокие, торопливые голоса с южными интонациями вызвали у меня мгновенный, но, к счастью, непродолжительный приступ мигрени. Потом появился мой сослуживец Саша с женой и ребенком одиннадцати лет, сопровождаемый тещей и тестем. Родственники приехали погостить к дочке и, казалось, раздумали уезжать. По крайней мере, они жили у Саши уже около года. Теща со страдальческим лицом уселась на скамейку, извлекла из сумки пластмассовый веер, купленный в китайском квартале Сан-Франциско, и начала им обмахиваться. Тесть нерешительно поздравил меня, немного помялся, совершив пару кругов вокруг жаровни, и, стесняясь, предложил выпить за мое здоровье.
– А чего, хорошая идея, – поддержал его Саша, и тут же сам собой случился классический тост «на троих».
Несмотря на то, что после выпитого грустное настроение начало уходить, я отметил про себя, что основной костяк приглашенных еще не собрался, и мне надо быть осторожным со спиртными напитками. Практика проведения подобных мероприятий свидетельствовала о том, что каждый вновь приходящий гость обязательно пьет с именинником, что, в сочетании с чадом, поднимающимся от жаровни, оказывает совершенно убийственное влияние на физиологические функции виновника торжества, и обычно заканчивается его полной отключкой и ужасающей головной болью, предательски возникающей на следующее утро.
– Ну, как вам здесь? – из вежливости спросил я Сашиного тестя. – Привыкли уже?
– Да привыкли, привыкли конечно. Только вот супруга жалуется, жарко ей. А так неплохо, парки красивые. Сытно, богато. Машины хорошие.
– Ааа, ну да, – вяло согласился я, почему-то вспомнив Некрасова. Начало этого стихотворения я так и не смог восстановить в памяти, но общий ритм:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Наконец, показалась будочка паркового смотрителя и шлагбаум. Заплатив пять баксов, мы, наконец, были допущены в лесной рай.
Среди наших знакомых, проживающих в солнечной долине, сложилась традиция проводить пикники в одном и том же месте, около ручья, полноводного весной, но почти полностью пересыхавшего летом. У берега, поросшего кустарником, стояло несколько столов с жаровнями, своеобразная кормушка для оголодавших обитателей соседних городков, которые стекались к ней как олени, пришедшие на водопой, как муравьи, образующие черную струйку эктоплазмы, обвивающую случайно упавший на землю кусочек сахара.
Солнце палило нещадно, даже от ручейка не несло прохладой. Проклиная все на свете, я вытаскивал из багажника начинающие плавиться свертки с бесконечными салатами, ветчиной, вареными креветками, осознавая, что все это изобилие через пару часов неизбежно и бесповоротно исчезнет в желудках приглашенных, но, будто по инерции, метался между столами, создавая иллюзию организованности.
Более всего раздражали меня угли для жаровни. Пользоваться для жарки дровами категорически воспрещалось. В то же время, угли, продающиеся в местном магазине, совершенно не желали разгораться, несмотря на литр керосина, вылитого на них в течение последнего получаса. Я хорошо изучил эту коварную манеру: еще через полчаса они наконец начнут полыхать, тогда их будет невозможно затушить и придется заливать водой. Нормальные угли, пропитанные керосином, и загорающиеся от одной спички, стоили в два раза дороже. Покупка их была бы интерпретирована супругой как вызов семейному бюджету, так что, поливая угли керосином, я тем самым поддерживал хрупкий семейный мир. А худой мир, как известно, гораздо лучше доброй ссоры, по крайней мере, так мне тогда казалось.
– Привет! – Это появился наш первый гость, худощавый парень с рыжими усиками, вот уже третий год подряд обучающийся вместе с супругой на курсах безумно сложного английского языка. – Ну, поздравляю, – он протянул мне стаканчик с плещущейся на донышке водкой. – Чего, не горят?
– Не горят, сволочи.
– Да ты не те угли покупаешь, надо пропитанные керосином брать, знаешь как они занимаются?
– Знаю, знаю, – я мрачно продолжал свою миротворческо-поджигательскую деятельность. Угли дымились, в воздух поднималось мутное облачко ядовитых газов. Алкоголь не сочетался с местным климатом, от жары и керосинового чада сознание начало свои обычные фокусы. Симптомы были мне хорошо знакомы: я занялся поисками смысла жизни.
Пустота. Работа с девяти утра до одиннадцати вечера. Пару раз в неделю дома заканчивается жратва, и приходится ехать в супермаркет, благо он работает двадцать четыре часа в сутки. Как мы только жили в Союзе Советских, Социалистических и не знаю чего еще… Воистину, не хлебом единым жив человек. И еще – какая чертова уйма мелочей необходима человеку для комфорта. Каждый месяц в этом убеждаюсь.
Черт бы все побрал. Все эти сверкающие машины, жадно пожирающие бензин, одноэтажные дома с убогой неоновой рекламой. Неестественный сплав народов мира, среди которых преобладают выходцы из Юго-Восточной Азии и мексиканцы. Такой будет наша планета будущего – гамбургеры в грязных забегаловках, бензин в автомобильных баках, жевательная резинка на расплавленном от жары асфальте.
Господи, ты же понимаешь меня. Где осталась та, хоть немного напоминающая нормальную, жизнь? Где узкие улочки старинных городов, выходящие на ратушную площадь, где эти соборы, переплетением прозрачных кружев протыкающие небо? Где запах кофе, терпкого вина, освещенные разноцветными лампочками бары, воздух в которых клубится сизыми облаками табачного дыма. Лавки букинистов, пахнущие желтой, пыльной, хрупкой бумагой. Падающие на площадь желтые листья, готические шпили, подсвеченные прожекторами, и этот сладкий запах дымка, глинтвейн, разливаемый в глиняные кружки морозным рождественским вечером. Где те безумные вечера, когда на город падает первый снег, и улицы, дома с черепичными крышами, садики и деревья покрываются белым одеялом? Куда делись вы, освещенные окна, музыка, вырывающаяся на улицу, дом с эркерами, темный подъезд, и колокольный звон. Неужели, неужели всего этого уже никогда не будет? Где вы, тусклые внутренности трамваев, искрящие электричеством усики троллейбусов, бюсты классиков в мрачном коридоре, и фортепианные аккорды, завихряющие снежинки, падающие на памятник Петру Ильичу.
Мимолетное воспоминание исчезло. Обливаясь потом и закашлявшись от удушливого чада, я с удовлетворением отметил, что угли наконец начали разгораться. Гости, тем временем, понемногу собирались. Приехали знакомые жены: сухонькая, вертлявая Вика со своей, как две капли воды похожей на нее сестрой, и их высокие, торопливые голоса с южными интонациями вызвали у меня мгновенный, но, к счастью, непродолжительный приступ мигрени. Потом появился мой сослуживец Саша с женой и ребенком одиннадцати лет, сопровождаемый тещей и тестем. Родственники приехали погостить к дочке и, казалось, раздумали уезжать. По крайней мере, они жили у Саши уже около года. Теща со страдальческим лицом уселась на скамейку, извлекла из сумки пластмассовый веер, купленный в китайском квартале Сан-Франциско, и начала им обмахиваться. Тесть нерешительно поздравил меня, немного помялся, совершив пару кругов вокруг жаровни, и, стесняясь, предложил выпить за мое здоровье.
– А чего, хорошая идея, – поддержал его Саша, и тут же сам собой случился классический тост «на троих».
Несмотря на то, что после выпитого грустное настроение начало уходить, я отметил про себя, что основной костяк приглашенных еще не собрался, и мне надо быть осторожным со спиртными напитками. Практика проведения подобных мероприятий свидетельствовала о том, что каждый вновь приходящий гость обязательно пьет с именинником, что, в сочетании с чадом, поднимающимся от жаровни, оказывает совершенно убийственное влияние на физиологические функции виновника торжества, и обычно заканчивается его полной отключкой и ужасающей головной болью, предательски возникающей на следующее утро.
– Ну, как вам здесь? – из вежливости спросил я Сашиного тестя. – Привыкли уже?
– Да привыкли, привыкли конечно. Только вот супруга жалуется, жарко ей. А так неплохо, парки красивые. Сытно, богато. Машины хорошие.
– Ааа, ну да, – вяло согласился я, почему-то вспомнив Некрасова. Начало этого стихотворения я так и не смог восстановить в памяти, но общий ритм:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56