Почему с Горацием не знакомите?
- Опять двадцать пять! - не выдержал пенат Гораций Фигул. - Отвезти
бы тебя обратно, к берегам далеким...
- От такого же и слышу, - сообщил Боболониус.
- Вот что, - решительно сказал Себастьян. - Я настоятельно прошу
тебя, Бобо, познакомиться с нашими соседями, и решить со всей
серьезностью, устраивают ли они тебя в качестве будущих друзей. В
том же случае, если ты примешь положительное решение, расскажешь им
о своем происхождении. Их это не может не заинтересовать.
- Точно? - Боболониус прищурил желтый глаз. - Как в аптеке?
- Обижаешь...
- Ладно, давайте. Чего топтаться зря на одном месте и терять время?
Пошли уж нести сладость и свет юным и несмышленым душам.
И он решительно потопал вперед.
К каким только чудесам не успели привыкнуть Димыч и Тэтэ всего за
семь коротких дней. И все же...
- Соберитесь и крепитесь! - попросил Себастьян Тарасович,
появляясь на пороге их комнаты. - Боболониус хочет поговорить с
вами. Только не нервничайте.
- Эй, ребята, я уже иду! - раздалось из темноты коридора.
Почему-то Димычу показалось, что звук идет слишком близко к полу, но
он решил не морочить себе голову.
- Ой, мама, - негромко сказала Тэтэ, когда Боболониус возник в
дверях их комнаты. И тут же спросила вслух, - Нет, ну причем тут
мама?
- Невольные ассоциации, - машинально ответил Димыч. Он действительно
прикидывал сейчас, у кого против кого нет ни малейших шансов - у
Элеоноры против Боболониуса, или все же наоборот.
Себастьян Тарасович тревожно переводил взгляд на молодых людей и
обратно.
- Это было в дни безумных извращений Каракаллы, - неожиданно выпалил
Боболониус. - Мореплаватель Павзаний с берегов далеких Нила в Рим
привез цветастых тканей, ну, что он там еще привез тогда? - поднял
глаза к потолку, перечисляя, - благовония всякие, мартышек
неограниченное количество, побрякушек, естественно; ковры, фруктов
много, что правда, то правда - и большого крокодила! Я уже тогда был
большой.
- Скромно сказано, - сказал Димыч, в то время как его уши
отказывались верить тому, что они слышали.
Перед ним громоздилась огромная крокодилья голова и часть туловища,
стоявшего на полусогнутых, массивных коротких лапах, обутых в
сандалии. Крокодил был просто чудовищный - темно-зеленый,
бесконечный, бугорчатый, и весь топорщился от жутких мускулов,
которые шарами катались под его чешуйчатой шкурой. Его тело
скрывалось в коридоре, словно пропадало в никуда, и от того, что не
было видно хвоста - казалось еще страшнее. Даже смешные и
трогательные сандалии положения не исправляли. Хуже он, крокодил
приветливо улыбался, выставляя на всеобщее обозрение такой частокол
зубов, что ну его на фиг! Прямо не крокодил, а мозозавр какой-то.
- Ну что, целоваться будем или просто, по-мужски, пожмем друг другу
руки? - поинтересовался Боболониус, нарушая гробовое молчание.
***
Алиса Сигизмундовна родилась в августе 1448, и потому в этом году ей
исполнялось 550 лет - по-своему круглая и знаменательная дата.
Праздновать решили без особых торжеств, в тихом домашнем кругу,
среди своих.
Властная и строгая дама, происходившая из воинственного и славного
рода польских князей Вишневецких - Алиса Сигизмундовна в первые дни
наводила легкий ужас на Тэтэ, которая боялась ее больше, чем
Боболониуса, Фофаню, Горация Фигула и даже жутковатого на вид
Христофора Колумбовича вместе взятых. Однако месяц спустя обе дамы
как-то незаметно спелись, и теперь по утрам их часто можно было
застать на кухне, когда, проводив Димыча на работу, Тэтэ пекла
пирожки - и не пирожки даже, а кулинарные шедевры - под строгим и
чутким руководством старой княгини. А поскольку Алиса Сигизмундовна
была страстной любительницей живописи, то отдыхала она обыкновенно в
своем собственном портрете, который висел в голубой гостиной, и
очень любила, чтобы Тэтэ сидела прямо под ним с вязаньем или
вышиванием - это очень ее успокаивало.
А вскоре и сам Иловайский окончательно размяк и оттаял душой в новом
обществе, и более не вздрагивал, когда наперерез ему, из стены в
стену, шла высокая статная фигура в теплом шлафроке.
Алиса Сигизмундовна и при жизни сантиментов не любила, но
привязалась к новым соседям с нежностью, которая поразила ее саму.
Так что теперь любому, кто посмел бы причинить вред либо обиду ее
драгоценной Тэтэ или Деметрию (как она звала Димыча), пришлось бы
иметь дело с разгневанным и весьма могущественным - надо заметить -
привидением.
Расцвел в их компании и пенат Гораций Фигул. Наконец он мог снова
самозабвенно охранять этот дом и его обитателей от всего дурного и
нечестивого, и он старался - видит Бог, он отчаянно старался.
Результатом его стараний оказалось то, что Элеонора Степановна -
хоть ей и неоднократно давали новый домашний адрес Иловайских,
причем давали не только Димыч и Тэтэ, но и такая солидная и
уважаемая организация, как справочная служба - хоть тресни, не могла
обнаружить проклятый дом на крохотный - всего в несколько домов
Ольгинской.
Элеонора пыхтела по улочке взад и вперед, как пузатый гневный
броневичок, громыхала и подвизгивала, но ничего это ей не давало. Из
вопросов, задаваемых редким случайным прохожим, которые хорошо
ориентировались на местности, следовало, что дом - вот он. Элеоноре
было страшно спрашивать: "Где?"
Завершилось все тем, что гневная теща Дмитрия Иловайского
окончательно сдала и отправилась в престижный санаторий поправлять
расстроенные донельзя нервы. В санатории было много обслуживающего
персонала, который в виду отсутствия зарплат был не прочь и
поскандалить с не в меру громогласными пациентами, и Элеонора была
совершенно счастлива, заполучив доступ к такому благодарному
контингенту.
Фофаня - тихий и скромный домовой, ростом Димычу до колена, оказался
страстным любителем архитектуры, и поскольку Иловайский как раз
собирался писать диссертацию о роли эклектики и ее светлом будущем,
пока что по достоинству не оцененном архитекторами, то работа
продвигалась у него споро. Во-первых, в чудо-библиотеке находились
любые книги, какие только его душа желала, а, во-вторых, Фофаня
щедро делился с новым хозяином огромными своими знаниями по
интересующему вопросу.
Христофору Колумбычу, оказавшемуся при близком знакомстве лешим,
было тоскливее всех. Лесов в пределах дома отродясь не водилось и он
слонялся из угла в угол, сам угловатый, покрытый темной корой,
скрипучий и неприкаянный. У Тэтэ просто сердце рвалось на него
смотреть. Очевидно, она очень сильно сопереживала Колумбычу, ибо
одним прекрасным, как водится, утром в доме обнаружился потрясающий
зимний садик.
1 2 3 4 5 6 7
- Опять двадцать пять! - не выдержал пенат Гораций Фигул. - Отвезти
бы тебя обратно, к берегам далеким...
- От такого же и слышу, - сообщил Боболониус.
- Вот что, - решительно сказал Себастьян. - Я настоятельно прошу
тебя, Бобо, познакомиться с нашими соседями, и решить со всей
серьезностью, устраивают ли они тебя в качестве будущих друзей. В
том же случае, если ты примешь положительное решение, расскажешь им
о своем происхождении. Их это не может не заинтересовать.
- Точно? - Боболониус прищурил желтый глаз. - Как в аптеке?
- Обижаешь...
- Ладно, давайте. Чего топтаться зря на одном месте и терять время?
Пошли уж нести сладость и свет юным и несмышленым душам.
И он решительно потопал вперед.
К каким только чудесам не успели привыкнуть Димыч и Тэтэ всего за
семь коротких дней. И все же...
- Соберитесь и крепитесь! - попросил Себастьян Тарасович,
появляясь на пороге их комнаты. - Боболониус хочет поговорить с
вами. Только не нервничайте.
- Эй, ребята, я уже иду! - раздалось из темноты коридора.
Почему-то Димычу показалось, что звук идет слишком близко к полу, но
он решил не морочить себе голову.
- Ой, мама, - негромко сказала Тэтэ, когда Боболониус возник в
дверях их комнаты. И тут же спросила вслух, - Нет, ну причем тут
мама?
- Невольные ассоциации, - машинально ответил Димыч. Он действительно
прикидывал сейчас, у кого против кого нет ни малейших шансов - у
Элеоноры против Боболониуса, или все же наоборот.
Себастьян Тарасович тревожно переводил взгляд на молодых людей и
обратно.
- Это было в дни безумных извращений Каракаллы, - неожиданно выпалил
Боболониус. - Мореплаватель Павзаний с берегов далеких Нила в Рим
привез цветастых тканей, ну, что он там еще привез тогда? - поднял
глаза к потолку, перечисляя, - благовония всякие, мартышек
неограниченное количество, побрякушек, естественно; ковры, фруктов
много, что правда, то правда - и большого крокодила! Я уже тогда был
большой.
- Скромно сказано, - сказал Димыч, в то время как его уши
отказывались верить тому, что они слышали.
Перед ним громоздилась огромная крокодилья голова и часть туловища,
стоявшего на полусогнутых, массивных коротких лапах, обутых в
сандалии. Крокодил был просто чудовищный - темно-зеленый,
бесконечный, бугорчатый, и весь топорщился от жутких мускулов,
которые шарами катались под его чешуйчатой шкурой. Его тело
скрывалось в коридоре, словно пропадало в никуда, и от того, что не
было видно хвоста - казалось еще страшнее. Даже смешные и
трогательные сандалии положения не исправляли. Хуже он, крокодил
приветливо улыбался, выставляя на всеобщее обозрение такой частокол
зубов, что ну его на фиг! Прямо не крокодил, а мозозавр какой-то.
- Ну что, целоваться будем или просто, по-мужски, пожмем друг другу
руки? - поинтересовался Боболониус, нарушая гробовое молчание.
***
Алиса Сигизмундовна родилась в августе 1448, и потому в этом году ей
исполнялось 550 лет - по-своему круглая и знаменательная дата.
Праздновать решили без особых торжеств, в тихом домашнем кругу,
среди своих.
Властная и строгая дама, происходившая из воинственного и славного
рода польских князей Вишневецких - Алиса Сигизмундовна в первые дни
наводила легкий ужас на Тэтэ, которая боялась ее больше, чем
Боболониуса, Фофаню, Горация Фигула и даже жутковатого на вид
Христофора Колумбовича вместе взятых. Однако месяц спустя обе дамы
как-то незаметно спелись, и теперь по утрам их часто можно было
застать на кухне, когда, проводив Димыча на работу, Тэтэ пекла
пирожки - и не пирожки даже, а кулинарные шедевры - под строгим и
чутким руководством старой княгини. А поскольку Алиса Сигизмундовна
была страстной любительницей живописи, то отдыхала она обыкновенно в
своем собственном портрете, который висел в голубой гостиной, и
очень любила, чтобы Тэтэ сидела прямо под ним с вязаньем или
вышиванием - это очень ее успокаивало.
А вскоре и сам Иловайский окончательно размяк и оттаял душой в новом
обществе, и более не вздрагивал, когда наперерез ему, из стены в
стену, шла высокая статная фигура в теплом шлафроке.
Алиса Сигизмундовна и при жизни сантиментов не любила, но
привязалась к новым соседям с нежностью, которая поразила ее саму.
Так что теперь любому, кто посмел бы причинить вред либо обиду ее
драгоценной Тэтэ или Деметрию (как она звала Димыча), пришлось бы
иметь дело с разгневанным и весьма могущественным - надо заметить -
привидением.
Расцвел в их компании и пенат Гораций Фигул. Наконец он мог снова
самозабвенно охранять этот дом и его обитателей от всего дурного и
нечестивого, и он старался - видит Бог, он отчаянно старался.
Результатом его стараний оказалось то, что Элеонора Степановна -
хоть ей и неоднократно давали новый домашний адрес Иловайских,
причем давали не только Димыч и Тэтэ, но и такая солидная и
уважаемая организация, как справочная служба - хоть тресни, не могла
обнаружить проклятый дом на крохотный - всего в несколько домов
Ольгинской.
Элеонора пыхтела по улочке взад и вперед, как пузатый гневный
броневичок, громыхала и подвизгивала, но ничего это ей не давало. Из
вопросов, задаваемых редким случайным прохожим, которые хорошо
ориентировались на местности, следовало, что дом - вот он. Элеоноре
было страшно спрашивать: "Где?"
Завершилось все тем, что гневная теща Дмитрия Иловайского
окончательно сдала и отправилась в престижный санаторий поправлять
расстроенные донельзя нервы. В санатории было много обслуживающего
персонала, который в виду отсутствия зарплат был не прочь и
поскандалить с не в меру громогласными пациентами, и Элеонора была
совершенно счастлива, заполучив доступ к такому благодарному
контингенту.
Фофаня - тихий и скромный домовой, ростом Димычу до колена, оказался
страстным любителем архитектуры, и поскольку Иловайский как раз
собирался писать диссертацию о роли эклектики и ее светлом будущем,
пока что по достоинству не оцененном архитекторами, то работа
продвигалась у него споро. Во-первых, в чудо-библиотеке находились
любые книги, какие только его душа желала, а, во-вторых, Фофаня
щедро делился с новым хозяином огромными своими знаниями по
интересующему вопросу.
Христофору Колумбычу, оказавшемуся при близком знакомстве лешим,
было тоскливее всех. Лесов в пределах дома отродясь не водилось и он
слонялся из угла в угол, сам угловатый, покрытый темной корой,
скрипучий и неприкаянный. У Тэтэ просто сердце рвалось на него
смотреть. Очевидно, она очень сильно сопереживала Колумбычу, ибо
одним прекрасным, как водится, утром в доме обнаружился потрясающий
зимний садик.
1 2 3 4 5 6 7