— Мне бы хотелось что-нибудь такое, чем можно покрыть небольшую скамеечку. Ничего особенного, какой-нибудь остаточек, что угодно, — говорила покупательница, сквозь очки рассеянно глядя по сторонам.
На долгих полчаса Киппс оторвался от мыслей о газетном объявлении, и к концу этого получаса скамеечку все еще нечем было покрыть, а на прилавке у Киппса образовалась богатейшая выставка тканей, которые ему предстояло вновь убрать на полки. Он так разозлился на злосчастную скамеечку, что совсем позабыл о скомканном в кармане объявлении.

В тот вечер Киппс сидел на своем жестяном сундучке под газовым рожком и листал сборник «Ответы на все вопросы», составлявший справочную библиотеку Баггинса, — надо же найти имя Юфимия и узнать, что оно значит! Киппс надеялся, что Баггинс по своему обыкновению спросит, что это он ищет, но была суббота, и Баггинс собирал белье в стирку.
— Два воротничка, — бормотал он, — один носок, две манишки. Рубашка?.. Хм… Где-то должен быть еще воротничок.
— Юфимия, — не выдержал наконец Киппс; он не мог не поделиться осенившей его счастливой догадкой о своем высоком происхождении. — Юфимия… ведь правда, в простой семье так девочку не назовут?
— В простой, — фыркнул Баггинс, — ни в какой порядочной семье так не назовут, — заявил он.
— Вот тебе и на! — воскликнул Киппс. — Это почему?
— Да потому, что, когда у девчонки такое имя, она почти наверняка пойдет по дурной дорожке. С таким имечком только собьешься с панталыку. Была бы у меня дочка, чего там — десять дочек, я бы всех назвал Джейн. Всех до одной. Самое распрекрасное имя. А то — Юфимия! Выдумают тоже… Эй, слышь! Там у тебя под кроватью, случаем, не мой воротничок?
— А по-моему, не такое уж плохое имя, — сказал Киппс, доставая из-под кровати воротничок.
Но после этого разговора он уже не мог успокоиться.
— Вот возьму и напишу письмо, — сказал он; видя, что Баггинс, занятый своим бельем, ничего не замечает и не слышит, он добавил про себя: — Напишу — и все тут.
Итак, он достал пузырек с чернилами, одолжил у Баггинса перо и, не особенно раздумывая над правописанием и стилем, сделал, как решил.
Примерно через час он вернулся в спальню; он немного запыхался и даже побледнел.
— Где пропадал? — спросил Баггинс, проглядывая «Дейли Уорлд Мэнеджер», который по заведенному обычаю перешел к нему от Каршота.
— Ходил на почту, опускал письма, — ответил Киппс, вешая шляпу.
— Насчет места?
— Само собой, — сказал он и прибавил с нервным смешком: — Чего ж еще?
Баггинс снова углубился в газету. А Киппс сел на свою койку и задумчиво уставился на оборотную сторону его газеты.
— Баггинс, — решился он наконец.
Тот опустил газету и посмотрел на Киппса.
— Послушай, Баггинс, чего это такое, когда в газете помещают объявление: такого-то и такого-то, мол, просят зайти туда-то в его собственных интересах?
— Разыскивают людей, — ответил Баггинс, снова углубляясь в газету.
— А для чего? — спросил Киппс. — Чтоб передать им наследство? Или еще что?
Баггинс покачал головой.
— Долги, — сказал он. — Чаще всего долги.
— Какой же тогда человеку интерес?
— А на эту удочку скорей клюнешь, — объяснил Баггинс. — Обычно это жены стараются.
— Как так?
— Ну когда брошенная жена хочет вернуть мужа из бегов.
— А все-таки бывает, что это и наследство, правда? К примеру, кто-нибудь отказал кому-нибудь сто фунтов?..
— Очень редко.
— Ну, а как же… — начал было Киппс, но его вновь одолели сомнения.
Баггинс вновь погрузился в газету. Его взволновала передовая о положении в Индии.
— Господи боже мой! — воскликнул он. — Да разве можно давать этим черномазым право голоса!
— Они, небось, и не дадут, — сказал Киппс.
— Это ж какой народ! — горячился Баггинс. — Ни тебе английского здравомыслия, ни характера. И они всегда готовы мошенничать, лжесвидетельствовать и всякое такое… У англичанина этого и в мыслях нет. У них прямо возле суда сидят свидетели и ждут, чтоб их наняли… Верно тебе говорю, Киппс, истинная правда. Такая у них профессия. Ты идешь в суд, а они тебе кланяются, перед тобой шляпы снимают. Англичанину такое и в голову не придет, уж можешь мне поверить… А у них это в крови. Больно они трусливые, откуда ж им быть честными. Характер у них рабский. Они не привычны к свободе, не то, что мы; дай им свободу, а они и не знают, — что с ней делать, и ничего хорошего не получится. А вот мы… А, черт!
Газовый рожок неожиданно погас, а Баггинсу оставалось прочесть еще целую колонку светской хроники.
Теперь Баггинс уже вовсе не слушал Киппса, он принялся честить Шелфорда: сквалыга, в этакую пору выключает газ! Он не пожалел для хозяина самых язвительных слов, разделся в темноте, ударился босой ногой о сундучок, выругался и мрачно, злобно умолк.
Киппс попытался уснуть, прежде чем все связанное с письмом, которое он только что отправил, вновь завладеет его мыслями, но это ему не удалось. И, вконец измученный, он принялся вновь обдумывать все с самого начала.
Теперь, когда первоначальный страх утих, он все-таки не мог решить, рад он или не рад, что отправил письмо. А вдруг он получит сто фунтов!
Конечно же, сто фунтов!
Если так, он продержится целый год, — чего там, даже два, три года, пока не найдет себе места.
Даже если только пятьдесят фунтов!..
Баггинс уже мерно дышал, когда Киппс снова заговорил.
— Баггинс, — окликнул он.
Притворяясь спящим, Баггинс задышал громче, и даже стал похрапывать.
— Послушай, Баггинс, — немного погодя снова окликнул его Киппс.
— Ну, чего еще? — весьма нелюбезно отозвался Баггинс.
— Вдруг бы ты увидал в газете объявление и свою фамилию: дескать, тебя приглашают зайти к какому-то человеку, и он тебе сообщит что-то такое, очень тебе интересное… Ты бы что сделал?
— Удрал бы, — буркнул Баггинс.
— Но…
— Я бы удрал и носу не высовывал.
— А почему?
— Спокойной ночи, старина. — Баггинс произнес это таким тоном, что стало совершенно ясно: разговоры кончены, пора спать.
Киппс надолго притих, потом тяжело вздохнул, повернулся на другой бок и снова уставился во тьму.
Дурак он, что отправил это письмо!
Господи! Вот дурак-то!

Ровно через пять с половиной дней после того, как был выключен свет, что помешало Баггинсу дочитать газету, на набережной появился бледный молодой человек с широко раскрытыми горящими глазами. На нем был лучший его костюм, и, несмотря на хорошую погоду, в руках — зонтик, словно он шел из церкви. Он приостановился в нерешительности, потом повернул направо. Он пристально вглядывался в каждый дом, мимо которого проходил, и вдруг резко остановился. «Хьюгенден» — было выведено строгими черными буквами на воротах. «Хьюгенден» — гласили золотые буквы, выписанные на стекле полукруглого окна над дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95