– Чего ты такой вздрюченный? – спросила она.
Братец Джон поднялся и, вытирая лицо носовым платком, извлеченным из кармана рясы, ответил: – Удираю от копов.
Ничто иное не смогло бы вызвать у подростков столь внезапный прилив симпатии к нему.
– Нажрался наркоты? А чего эти тряпки напялил? Так ты священник? Поскреби хоть его, хоть какого монаха, ничего святого не отскребешь.
"Словно домой попал, – подумал братец Джон и тут же почувствовал отчаянное желание возразить. – Нет, ничего общего.
Это мои братья и сестры, сыновья и дочери, пусть даже грешники, но не из моего дома. Я могу понять, как и почему они стали такими, но никогда не смогу быть такими, как они. Я не могу обдуманно причинить зло человеку".
– Греби сюда, – сказала девчонка, что вывалила перед ним груди, настоящие или искусственные. – Сунем тебя в какую-нибудь дырку.
Братец Джон истолковал эти слова как приглашение взять ее за руку, а она отведет его в какое-то убежище.
– Пойду разнюхаю, чем пахнет, – сказал парень, который отличался от остальных высоким ростом и близко посаженными черными глазами.
– Валяй, чеши, – согласилась девушка, давая понять, что согласна с ним.
Покинув рощицу, они двинулись к другой, где им пришлось переступать через парочки в самых разных темпераментных позах, после чего, поднявшись по склону искусственного холма и пройдя под искусственным же водопадом, снова очутились среди деревьев.
Время от времени братец Джон оглядывался. Полицейская стрекоза все еще висела в воздухе, но, по всей видимости, пока беглеца не засекла. Внезапно девчонка втащила послушника в густые заросли кустарника и села на землю. Парень втиснулся между ней и братцем Джоном и стал хлебать пиво из ведерка, которое тащил с собой.
Девчонка протянула братцу Джону бутерброд, и послушник жадно вонзил зубы в угощение. Желудок у него заурчал, а рот наполнился слюной. Пока он ел, парень напился, и девчонка передала ведерко братцу Джону. Удовлетворенно припав к нему, тот сделал несколько больших глотков, но парень тут же вырвал у него сосуд.
– Не гони волну, – сказал он, что можно было понимать как угодно. – Не будь свиньей.
– Сам такой, – сказала девушка. – Так откуда чешешь?
Братец Джон истолковал ее слова как желание узнать, откуда он взялся и куда направляется. Он рассказал, что является братом-послушником ордена Святого Джейруса, одним из тех, кто еще не принес последнего обета. Строго говоря, через неделю кончается срок его годового послушания, и если он решит покинуть обитель, то имеет на это право. Он даже не должен ставить в известность свое начальство.
Он не стал говорить, что, по его мнению, приказ отправляться на Вайлденвули как раз к окончанию года послушания имел целью дать ему возможность решить, хочет ли он оставаться в рядах ордена Святого Джейруса.
Он рассказал, что может посвятить себя священнослужению, но не уверен, стоит ли это делать, – возможно, ему лучше оставаться простым членом ордена. Да, конечно, на этой ступени придется заниматься грязными работами, но, с другой стороны, на нем не будет лежать тяжелый груз ответственности, который должны брать на себя священники.
Кроме того, хотя на сей счет братец Джон не обмолвился ни словом, он не хотел сталкиваться с унижением в том случае, если ему откажут в намерении стать священнослужителем. Он и сам не был уверен, достоин ли этой чести.
Наступило молчание, нарушаемое только звучными глотками парня, который присосался к ведерку. Братец Джон глянул в проем между кустами и увидел изгородь. Сразу же за ней располагалась полоска земли, что шла вдоль глубокого рва. На другой его стороне высилась груда камней, скрывавших вход в пещеру. По всей видимости, в ней находилось логово какого-то зверя, для которого устроили естественную среду обитания.
Он попытался увидеть хозяина берлоги, но никого не заметил.
Лишь увидел надпись на изгороди:
"ГОРОВИЦ.
Свирепая плотоядная гигантская птица с планеты Ферал.
Обладает высоким интеллектом.
Названа в честь первооткрывателя Александра Горовица.
Просьба не дразнить. Район просматривается".
Девушка протянула руку и погладила братца Джона по подбородку.
– Колючий, – сказала она.
Она повернулась к парню и ткнула его большим пальцем, явно давая понять, чтобы тот отваливал.
– Почему бы кому-то не испариться? – сказала она.
– Кто-то хочет стать трупом? – прищурившись, спросил парень.
– Такого траха у меня еще не было, – расхохоталась девчонка, глядя на братца Джона голубыми глазками, выражение которых было так хорошо ему знакомо по давним временам.
– Траха? – фыркнул парень, и тут братец Джон окончательно понял, что девчонка имела в виду.
«Трах», вспомнил он, считалось исключительно вульгарным словом, обозначавшим действие, на упоминание о котором в прошлом накладывалось табу.
– Трахалка хочет трахаться. А мы трахнем кого-то, если этот кто-то не поймет, что пора уносить ноги. – Он повернулся к братцу Джону: – Испарись, головожопый!
Внезапно в руке девушки мелькнул нож, и острие уперлось парню в горло.
– Я слышала, тут кто-то заикался о трупных пятнах, – проворковала она.
– Из-за этого? – изумился парень, тыкая пальцем в сторону братца Джона.
Девушка кивнула.
– Ага, из-за этого. Никогда не трахалась с таким затраханным лучше. Ты же не хочешь увидеть на себе трупные пятна, а?
Перебирая за спиной руками, парень попытался отползти от нее.
Но она продолжала надвигаться, не отводя от его горла ножа.
В это мгновение взметнувшая рука братца Джона вышибла у нее нож. Все трое кинулись к оружию, столкнувшись головами. У братца Джона из глаз посыпались искры; когда он пришел в себя, парень держал его за горло, собираясь задушить. Братец Джон пресек попытку, ткнув парня железной пятерней в живот, тот выдохнул «Уф-ф!» и расслабил хватку. Девчонка, уже успевшая схватить нож, прыгнула на парня. Повернувшись, тот встретил ее ударом в челюсть, от которого она без сознания рухнула на землю. И не успел братец Джон приблизиться к нему, как тот схватил его за складки рясы и оторвал от земли. Далее братец Джон осознал, что переваливается через изгородь. Он шлепнулся о жесткую землю, перевернулся через голову, почувствовал, как мир вокруг завертелся, сообразил, что кувырком летит в ров, с силой врезался спиной в землю, а затем… услышал чей-то пронзительный голос: – Эй, Джон, эй, Джон! Вот он я, Джон!
Придя в себя, он услышал тот же самый голос: – Эй, Джон! Вот он я!
Братец Джон лежал плашмя на спине, вокруг него вздымались серые стенки рва, а высоко в небе висела крыша города, которая теперь потеряла свою прозрачность, позволявшую видеть синеву аризонского неба. За пределами купола спустилась ночь, а свод сиял как днем, отдавая с закатом всю накопленную энергию лучей солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12