Живительный поток тепла передавался от нее ко мне.
На следующий день, проспав более десяти часов кряду крепким сном, я пробудился, чувствуя себя окрепшим и почти здоровым. Встав с постели, я на несколько минут вышел во двор. От подавленного настроения предыдущего дня не осталось и следа, в меня вселился новый дух.
На шесте высотой в полтора человеческих роста, вбитом в землю шагах в двадцати от моей хижины, торчал череп ягуара. Муравьи в муравейнике очистили его до блеска, и он ярко белел, хищно сверкая грозными клыками. Левая, «моя», глазница чернела пустой впадиной, зато правая, залепленная глиной и щепками, была слепой и на расстоянии почти невидимой. Можно было полагать, что это всего лишь наш родовой знак, а ведь мы наделили его силой магической западни, призванной изловить, сломать и уничтожить врага. Глядя на это творение рук Арасибо, я невольно содрогнулся.
Сам Арасибо притаился поблизости и, едва завидя меня, прихрамывая, вышел из укрытия навстречу. Безобразная физиономия его расплывалась в радостной улыбке.
— Видишь, как красиво висит? — оживленно приветствовал он меня. — Я хорошо его стерегу!
Череп левой своей глазницей был обращен в сторону Серимы и хижины Карапаны. Между самим селением и нами росли деревья не вырубленного здесь леса, узким языком доходившего до берега реки, и за этой преградой деревни, конечно, не было видно, но череп скалил клыки именно в ту сторону.
Арасибо был сегодня на редкость весел.
— Ты чему радуешься? — поинтересовался я.
— Радуюсь! — ответил он с таинственной миной и, не скрывая торжества, хвастливо указал большим пальцем руки на одноглазый череп. — Карапана бесится! Слышишь мараку?
Несколько соседей вышли из хижин и приблизились к нам. Все они были необычайно возбуждены и подтвердили: да, шаман бесится! Как только Арасибо выставил череп, Карапана сразу же об этом узнал от своих лазутчиков и немедля принялся изгонять злых духов, отводить от себя дурной глаз. Он впал в транс, стал как одержимый носиться в бешеной пляске вокруг своего обрядового шалаша и, не сомкнув глаз всю ночь, продолжал пляску и сейчас. При этом он выкрикивал страшные заклятья, дергался в судорогах, брызгал слюной.
Какой-то рокот и гул шаманского бубна действительно непрестанно разносились по всему селению. Людей в Сериме обуял ужас…
— Что такое марака?
— О, это самое главное оружие шамана!..
Оказалось, марака — это пустой твердый плод с насыпанными внутрь камушками, попросту говоря — погремушка, но, поди ж ты, обладающая невероятной магической силой.
— Ему ничто теперь не поможет! — хихикал Арасибо, и лицо его пылало ненавистью и злобной радостью. — Добрались мы до него, Белый Ягуар, добрались! И теперь не выпустим!
— Разве это от нас зависит? — усомнился я.
— От глаза ягуара зависит! — воскликнул он торжествующе. — Глаз его не выпустит.
— А может, он вырвется?
— Не вырвется! Будет теперь метаться до потери сознания, свалится как дохлая собака, опять вскочит, снова будет метаться, опять свалится без сил, и так до конца…
— Умрет?
— Умрет. Потеряет разум, потом у него лопнет сердце, и он умрет…
Арасибо, жаждавший отмщения за нанесенные некогда ему обиды, буквально упивался муками поверженного врага, но многие члены нашего рода не разделяли его настроений. У них цепенели сердца от ужаса, вселяемого Карапаной, и от страха, что шаман, пусть он даже потом и погибнет, в своем безумстве может натворить много страшных бед. Бешеная собака и та опасна, а безумный шаман?! Они боялись, Арасибо — нет; он торжествовал.
— Мы добрались до него! — скрипел он зубами. — Череп убьет его!
Мать Ласаны, завидя меня на поляне, прибежала и, сердито отчитав, загнала в постель. После нескольких часов отдыха я все-таки не выдержал и под вечер опять встал. Чувствовал я себя почти здоровым.
Издали, из-за леса, со стороны Серимы, неустанно доносился глухой рокот бубна. Мы втроем — Арнак, Арасибо и я — отправились на разведку. Поскольку оправился я еще не совсем, шли не торопясь. Я прихватил подзорную трубу, остальные — ружья.
Миновав лес, отделявший наши хижины от Серимы, мы остановились на опушке, укрывшись от глаз жителей селения. Хижина Карапаны стояла в стороне справа, недалеко от леса. На удалении примерно в триста шагов она была перед нами как на ладони.
Карапану мы увидели сразу. Он бегал вокруг хижины, приплясывая, а вернее, шатаясь, словно пьяный. При этом он выкрикивал дикие заклинания, сзывал духов мщения, в припадках безумного бешенства топал ногами и размахивал руками, потрясая двумя мараками, глухой рокот которых несся от леса по реке. Рядом сидел на земле его подручный и отбивал такт на бубне.
Как же его проняло! Вот уже более суток он так неистовствовал без сна и отдыха — вероятно, принял какое-то сильное возбуждающее средство. Он извергал ужасающие заклятья, но было видно, что сам оказался жертвой еще более сильного заклинания, попался в невидимые сети и теперь мечется, как дикий зверь на цепи. Удастся ли ему сорваться с привязи?
— Умрет! — как-то странно забулькал от радости Арасибо. — Сойдет с ума!
Потрясающее это зрелище вызывало омерзение, но в то же время доставляло и какое-то удовлетворение: вот судьба вершит суровый акт справедливости. Происходит нечто таинственное, ужасное, но, как бы то ни было, в одном мы были уверены: Карапана попал в западню, из которой, вероятно, уже не выберется. Ему не миновать своей судьбы.
— Народ говорит, что он может совсем обезуметь и натворить много бед,
— заметил я.
— Может, — подтвердил Арнак.
— Не успеет! Раньше сдохнет! — вскипел Арасибо.
Небывалое возбуждение Арасибо отнюдь не притупило его бдительности. Видя, сколь пагубное действие оказал на колдуна череп ягуара, он охранял его как зеницу ока, а на ночь прятал в только ему известном укрытии.
А Карапана меж тем не шел к своей гибели неминуемым путем, как утверждал Арасибо и верили мы. Должно быть, шаман сумел побороть свое бешенство, Он не кружил больше в безумстве вокруг хижины, а сухой треск мараки вскоре стих, и лишь бубен продолжал ворчать. Но бил в него не шаман, а его юный ученик.
— А сам он лежит в хижине, прощается с жизнью! — успокаивал себя Арасибо.
БОЛЕЗНЬ РЕБЕНКА
Но Карапана не прощался с жизнью. Он стал появляться в селении, беседовал с людьми. Глаза у него, правда, были жуткие, словно у безумного дикого зверя. Он вселял страх и почтение еще больше, чем прежде, и, как видно, отнюдь не собирался отступать или отказываться от борьбы. В его изощренном мозгу зрел дьявольский план. Со стороны Серимы на меня надвигалась новая грозная опасность.
На полуторагодовалого ребенка Ласаны, сына погибшего на необитаемом острове негра Матео, напала какая-то загадочная болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
На следующий день, проспав более десяти часов кряду крепким сном, я пробудился, чувствуя себя окрепшим и почти здоровым. Встав с постели, я на несколько минут вышел во двор. От подавленного настроения предыдущего дня не осталось и следа, в меня вселился новый дух.
На шесте высотой в полтора человеческих роста, вбитом в землю шагах в двадцати от моей хижины, торчал череп ягуара. Муравьи в муравейнике очистили его до блеска, и он ярко белел, хищно сверкая грозными клыками. Левая, «моя», глазница чернела пустой впадиной, зато правая, залепленная глиной и щепками, была слепой и на расстоянии почти невидимой. Можно было полагать, что это всего лишь наш родовой знак, а ведь мы наделили его силой магической западни, призванной изловить, сломать и уничтожить врага. Глядя на это творение рук Арасибо, я невольно содрогнулся.
Сам Арасибо притаился поблизости и, едва завидя меня, прихрамывая, вышел из укрытия навстречу. Безобразная физиономия его расплывалась в радостной улыбке.
— Видишь, как красиво висит? — оживленно приветствовал он меня. — Я хорошо его стерегу!
Череп левой своей глазницей был обращен в сторону Серимы и хижины Карапаны. Между самим селением и нами росли деревья не вырубленного здесь леса, узким языком доходившего до берега реки, и за этой преградой деревни, конечно, не было видно, но череп скалил клыки именно в ту сторону.
Арасибо был сегодня на редкость весел.
— Ты чему радуешься? — поинтересовался я.
— Радуюсь! — ответил он с таинственной миной и, не скрывая торжества, хвастливо указал большим пальцем руки на одноглазый череп. — Карапана бесится! Слышишь мараку?
Несколько соседей вышли из хижин и приблизились к нам. Все они были необычайно возбуждены и подтвердили: да, шаман бесится! Как только Арасибо выставил череп, Карапана сразу же об этом узнал от своих лазутчиков и немедля принялся изгонять злых духов, отводить от себя дурной глаз. Он впал в транс, стал как одержимый носиться в бешеной пляске вокруг своего обрядового шалаша и, не сомкнув глаз всю ночь, продолжал пляску и сейчас. При этом он выкрикивал страшные заклятья, дергался в судорогах, брызгал слюной.
Какой-то рокот и гул шаманского бубна действительно непрестанно разносились по всему селению. Людей в Сериме обуял ужас…
— Что такое марака?
— О, это самое главное оружие шамана!..
Оказалось, марака — это пустой твердый плод с насыпанными внутрь камушками, попросту говоря — погремушка, но, поди ж ты, обладающая невероятной магической силой.
— Ему ничто теперь не поможет! — хихикал Арасибо, и лицо его пылало ненавистью и злобной радостью. — Добрались мы до него, Белый Ягуар, добрались! И теперь не выпустим!
— Разве это от нас зависит? — усомнился я.
— От глаза ягуара зависит! — воскликнул он торжествующе. — Глаз его не выпустит.
— А может, он вырвется?
— Не вырвется! Будет теперь метаться до потери сознания, свалится как дохлая собака, опять вскочит, снова будет метаться, опять свалится без сил, и так до конца…
— Умрет?
— Умрет. Потеряет разум, потом у него лопнет сердце, и он умрет…
Арасибо, жаждавший отмщения за нанесенные некогда ему обиды, буквально упивался муками поверженного врага, но многие члены нашего рода не разделяли его настроений. У них цепенели сердца от ужаса, вселяемого Карапаной, и от страха, что шаман, пусть он даже потом и погибнет, в своем безумстве может натворить много страшных бед. Бешеная собака и та опасна, а безумный шаман?! Они боялись, Арасибо — нет; он торжествовал.
— Мы добрались до него! — скрипел он зубами. — Череп убьет его!
Мать Ласаны, завидя меня на поляне, прибежала и, сердито отчитав, загнала в постель. После нескольких часов отдыха я все-таки не выдержал и под вечер опять встал. Чувствовал я себя почти здоровым.
Издали, из-за леса, со стороны Серимы, неустанно доносился глухой рокот бубна. Мы втроем — Арнак, Арасибо и я — отправились на разведку. Поскольку оправился я еще не совсем, шли не торопясь. Я прихватил подзорную трубу, остальные — ружья.
Миновав лес, отделявший наши хижины от Серимы, мы остановились на опушке, укрывшись от глаз жителей селения. Хижина Карапаны стояла в стороне справа, недалеко от леса. На удалении примерно в триста шагов она была перед нами как на ладони.
Карапану мы увидели сразу. Он бегал вокруг хижины, приплясывая, а вернее, шатаясь, словно пьяный. При этом он выкрикивал дикие заклинания, сзывал духов мщения, в припадках безумного бешенства топал ногами и размахивал руками, потрясая двумя мараками, глухой рокот которых несся от леса по реке. Рядом сидел на земле его подручный и отбивал такт на бубне.
Как же его проняло! Вот уже более суток он так неистовствовал без сна и отдыха — вероятно, принял какое-то сильное возбуждающее средство. Он извергал ужасающие заклятья, но было видно, что сам оказался жертвой еще более сильного заклинания, попался в невидимые сети и теперь мечется, как дикий зверь на цепи. Удастся ли ему сорваться с привязи?
— Умрет! — как-то странно забулькал от радости Арасибо. — Сойдет с ума!
Потрясающее это зрелище вызывало омерзение, но в то же время доставляло и какое-то удовлетворение: вот судьба вершит суровый акт справедливости. Происходит нечто таинственное, ужасное, но, как бы то ни было, в одном мы были уверены: Карапана попал в западню, из которой, вероятно, уже не выберется. Ему не миновать своей судьбы.
— Народ говорит, что он может совсем обезуметь и натворить много бед,
— заметил я.
— Может, — подтвердил Арнак.
— Не успеет! Раньше сдохнет! — вскипел Арасибо.
Небывалое возбуждение Арасибо отнюдь не притупило его бдительности. Видя, сколь пагубное действие оказал на колдуна череп ягуара, он охранял его как зеницу ока, а на ночь прятал в только ему известном укрытии.
А Карапана меж тем не шел к своей гибели неминуемым путем, как утверждал Арасибо и верили мы. Должно быть, шаман сумел побороть свое бешенство, Он не кружил больше в безумстве вокруг хижины, а сухой треск мараки вскоре стих, и лишь бубен продолжал ворчать. Но бил в него не шаман, а его юный ученик.
— А сам он лежит в хижине, прощается с жизнью! — успокаивал себя Арасибо.
БОЛЕЗНЬ РЕБЕНКА
Но Карапана не прощался с жизнью. Он стал появляться в селении, беседовал с людьми. Глаза у него, правда, были жуткие, словно у безумного дикого зверя. Он вселял страх и почтение еще больше, чем прежде, и, как видно, отнюдь не собирался отступать или отказываться от борьбы. В его изощренном мозгу зрел дьявольский план. Со стороны Серимы на меня надвигалась новая грозная опасность.
На полуторагодовалого ребенка Ласаны, сына погибшего на необитаемом острове негра Матео, напала какая-то загадочная болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81