На масленицу зиму провожают. Нет праздника веселей. Готовилась к нему вся Гончарная улица. Для веселья игрушки понадобятся. Кто ж их сделает, если не гончары?
Пантюшка с хозяином от соседей не отставали, лепили игрушки от света дотемна. Росли горки жаворонков-свистулек, коняшек, барабанчиков-погремушек с горошком внутри. Все нарядно раскрашенные, яркие, так и сверкают красной, синей и жёлгой краской.
Сами отправились продавать свой товар. Устинька просилась с ними пойти, но хозяин не взял:
– Слаба ещё, дома сиди.
Не злой он был хозяин, жалел Устиньку. Только, может быть, напрасно её не взяли, повеселилась бы она со всеми.
День выдался тёплый, безветренный. На торгу народу больше обычного. Лишь поспевай слушать и глядеть. Дудари и ложечники играли музыку, гусляры сказывали сказки, ряженые плясали. Ряженые всех забавней были: тело козьим мехом обмотано, на голову маска с рогами нахлобучена – козы и только.
Кафтан в дырьях – пляши шире.
Лапотки худы – играй для души.
Высокий плечистый мужик в бабьем сарафане, в камчатном платке поплыл павой, помахивая волосатой рукой. Козы вокруг него так и запрыгали:
Дорогая гостья – масленица,
Коса длинная, трёхаршинная,
Брови чёрные, наведённые.
Козы пошли вприсядку. Мужик, представлявший масленицу, вкруг себя завертелся. Сарафан мужику был короток, из-под подола торчали пестрядинные штанины. От этого народу ещё веселей.
Едут бояре из города,
Торчат ноги из короба!
Гусляр-потешник, перекрикивая ряженых, бросал народу загадки:
Течет-течет – не вытечет,
Бежит-бежит – не выбежит. Что будет?
– Знамо, река.
– Верно. Теперь загану похитрей:
Не князь по природе,
А ходит в короне?
– Петух! – собрался крикнуть Пантюшка, как вдруг услышал: «И-эй, и-эх, посмешу-ка всех!»
Пантюшка замер.
– Ордынский посланник! – закричал вдруг кто-то истошным голосом.
– Мирза! – подхватили стоявшие рядом, и толпа понесла Пантюшку к белым стенам Кремля. Изо всех сил он пытался выбиться, не до Мирзы было ему.
– Ты что, сдурел? – кричали люди, которых он двигал лотком, но не расступались. Каждый хотел посмотреть, как ордынцы будут въезжать в ворота Фроловской башни.
Ордынцы ехали не торопясь, задрав к небу головы в собольих треухах. Кони, крытые златоткаными чепраками, чинно перебирали ногами, поросшими до самых копыт короткой густой шерстью.
Если бы Пантюшка взглянул на важных послов, то увидел бы, что с двумя из них он хорошо знаком.
Но Пантюшка в их сторону не смотрел. Толпа, поравнявшись с послами, притихла, словно обмякла, и он стал пробиваться с новой силой.
– Вот медведь – поедатель мёда. Ему два года. Крохотка маленький, без кафтана и валенок. Поднесите опашень – он спляшет. За расстегаи и сочни спляшет что хочешь. – Медвежий вожак взмахнул ремённой плёткой и заиграл на дуде. – Подходите, люди, от нас не убудет. Пляши, Медоед!
Медведь поднялся на задние лапы. Вид у него был жалкий, глаза смотрели тускло, загривок торчал горбом, шерсть повис ла сосульками. Били его иль кормили недосыта – так или иначе, ему приходилось туго.
– Пляши! – вожак рассёк плетью воздух. Сейчас ударит.
– Не тронь!
Вожак обернулся на голос. Увидев мальчонку с лотком, оторопел.
Маленькие глазки забегали по сторонам. Видно, вожак соображал, как повести себя дальше. Удрать? Сквозь толпу с медведем попробуй пробиться. Бросить медведя? Как бы не так: поилец и кормилец он. Оставалось одно – сделать вид, что ничего не случилось.
– И-эх, Пантелей! – заверещал вожак. – Здравствуй, а я – Фаддей. Подходи ближе – тебя не обижу. Раздай людям коняшек, а мы с Медоедкой спляшем.
– Отдавай медведя, вор! – Пантюшка сбросил лоток с коняшками прямо на землю и двинулся на Фаддея.
– И-эх, убьёт, и-эх, прибьёт, и-эх, медведя отберёт! – Фаддей задёргался, словно от страха, стал подпрыгивать, поджимая ноги.
– Ну и потешники. Медведя не поделили! – смеялись зрители. – Никому не приходило в голову, что борьба за медведя велась нешуточная.
– Медведь девочке принадлежит, сиротке. – Пантюшка оставил кривлявшегося Фаддея и обернулся к людям. – У неё ни отца с матерью, ни дома родного. Один Медоед, братнин подарок.
– Не слушайте, люди! – закричал Фаддей. – Ишь накидывает языком петли. Мой медведь. Хоть в Рязани спросите, хоть – в Твери. Повсюду мы побывали, людей потешали. Смеялась молодка, смеялся дед. Пляши, Медоед! – Фаддей поднёс к губам дудку.
– Погоди, – остановил его бродячий кузнец, оказавшийся среди зрителей. – Скажи-ка народу: твой медведь иль у малолетней сиротки отобран?
– Мой! Можете сродника моего спросить. Он знает.
– Позвать ярыжку, пусть разберётся, – предложил кто-то.
– Не разберётся, отберёт.
Ярыжку едва помянули, а он уже тут со своим тулумбасом и дубинкой.
– Кто ярыжного кликал?
– Вот вожак и паренёк-лоточник не поделили медведя.
– Что скажешь? – двинулся ярыжный на Фаддея.
– И-эх! – крякнул Фаддей и, порывшись в сумке, висевшей на поясе, сунул что-то ярыжному в руку.
– А ты? – ярыжный повернулся к Пантюшке.
Пантюшке дать было нечего. Зато большинство людей держало его сторону:
– Мальчонка говорит правду. По всему видать, что не врёт.
– Вернуть сиротинке медведя!
– Рассуди, ярыжный, по правде. Иль вся правда на небо взлетела, на земле кривда осталась?
Ярыжный поскрёб в затылке. Настроение толпы его озадачило.
– Спорная тяжба, – сказал он раздумчиво. – В одночасье не решить. Пусть судятся полем.
– Ты что, белены объелся, экое слово молвил? – вскинулся на ярыжку бродячий кузнец. – Посмотри, кого на поле толкаешь: парень дитя ещё, малолеток.
– А ты кто, чтобы с властью так разговаривать? – озлился ярыжный. – Власть лучше знает, кто малолеток, кто нет. Сколько тебе, парень, вёсен стукнуло?
– Пятнадцать. – Пантюшка на всякий случай накинул год.
– Видишь, пятнадцать. Не дитя он, а вьюнош. И ростом вымахал повыше того дударя, что медведя держит. Хочешь, парень, судиться полем?
– Хочу, – твёрдо сказал Пантюшка. – Правда моя.
– А ты, дударь?
– Как власть прикажет. Я власти послушный.
– Значит, так. Теперь я отведу вас к земскому дьяку. Он запишет, как надобно, и день назначит. До того дня медведь будет сидеть в подклети, как он есть спорная скотина. А коль спорят из-за скотины, то ей до суда сидеть под замком. Пошли.
Ярыжка, Пантюшка и Фаддей с Медоедом на привязи двинулись в Кремль. Толпа – за ними.
Земской приказ помещался в одной из Кремлёвских башен: вверху судил и рядил земский дьяк, внизу в подвалах томились воры и неплательщики. Помимо Земского существовал Разбойный приказ. Башня, где он помещался, прозванная в народе «Пыточной», находилась неподалёку.
ГЛАВА 9
Мирза – ордынский посланник
Как ты улусу князь учинился, от тех пор у хана в Орде не бывал, хана в очи не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37