Странное,
просто невозможное имя. Так звали людей в незапамятные времена. Пабло
когда-то изучал историю и мог даже правильно произнести это имя:
"Вильерделильада".
События разворачивались во времена инквизиции. Пабло вдруг
превратился в старого еврея. Не ведая, кто это такой, он тем не менее стал
им. Звали его раввин Азер Абарбанель, и, находясь в заточении в
сарагосской тюрьме, он узнает, что завтра его сожгут на костре.
Преподобный отец Арбузе де Эспийя, Великий инквизитор Испании, собственной
персоной является к нему, чтобы возвестить: "Сын мой, возрадуйтесь! Пришел
я поведать вам, что настал конец вашим испытаниям на этом свете. Коль
скоро ввиду столь небывалого упорства я, содрогаясь, был вынужден
позволить так сурово поступить с вами, значит, есть все же пределы усилиям
моим наставить вас на путь истинный. Вы подобны строптивой смоковнице,
которую, многократно найдя бесплодной, наказали теперь усыханием... Но
лишь Богу одному пристало позаботиться о душе вашей. Может, озарит вас в
последний миг свет вечной благодати. Возлелеем же надежду! Ведь есть тому
примеры... аминь! Опочивайте с миром ночь сию. Назавтра вам предстоит
аутодафе, это означает, что вас предадут огню - возвещающему вечное пламя:
оно, сын мой, полыхает, как вам известно, в отдалении. И смерти, пока она
наступит, потребуется не меньше двух, а то и трех часов из-за пропитанных
ледяной влагой полотен, которыми мы, оберегая и охраняя, окутываем чело и
сердце жертв. Всего числом вас будет сорок три. Ваш черед - последний, так
что, судите сами, у вас достанет времени, дабы воззвать к Всевышнему и
посвятить ему сие, ниспосланное Святым Духом, огненное крещение. Итак,
уповайте на вечный свет, почивайте эту ночь с миром!"
Так молвил преподобный отец Великий инквизитор, покидая келью вместе
со своим провожатым, преподобным братом - мастером заплечных дел, испросив
перед этим смиренно прощения у заточенного за все те страданья, которые им
пришлось ему доставить. И вот, оставшись в своей келье, во мраке ночи,
уверенный в предстоящей завтрашней смерти в огне, Пабло, охваченный
безумием надежды, вдруг обнаруживает, что это вовсе не иллюзия: замок на
двери не защелкнулся, путь на свободу открыт. Вокруг запах плесени, запах
затхлости. Прочь раздумья! Тихонько приоткрыв дверь, Пабло осторожно
выглянул наружу: "Под покровом темной мглы он сначала различил полукружие
какого-то глинобитного строения с врезанными спиралью ступенями; а
наверху, напротив него, на пятой или шестой ступеньке, нечто вроде
чернеющей арки, уводившей в широкий проход, в котором отсюда, снизу, он
различал только первые дуги свода".
Пабло лег наземь и подполз к краю порога. Галерея тянулась
бесконечно, но ведь она вела на волю! Зыбкий свет, блеклая синева лунной
ночи с проплывающими облаками. Вдоль всего пути сбоку не было ни единой
двери, все равно Пабло знал, что он спасен! Он выберется отсюда! Пускай
надежда - тут до него дошел смысл названия рассказа! - пускай надежда
замучает его опасностями, подстерегающими на пути к свободе, истерзает до
самых кончиков нервов, все равно ей суждено сбыться, она должна
исполниться: тому, кто хоть раз ступил на путь свободы, с него уже не
сбиться! Пабло читал в каком-то отрешенном состоянии, даже не задумываясь,
почему слово "свобода" так завораживает его, он даже не отдавал себе в
этом отчета. Взгляд Пабло жадно скользил по плитам. Все было так, как он и
ожидал: от напряжения вот-вот лопнут нервы; его пытали муками надежды, и
он выдержал. Из темноты возникали монахи, он вжимался в ниши стен, пугаясь
своего бешено колотившегося сердца, пугаясь блеска пота на своем лбу и
вместе с тем зная, что выберется отсюда. Распластавшись, словно тень, по
земле, он ускользал все дальше, то и дело сливаясь со стеной, когда вдруг
услышал, как два инквизитора, состязаясь в красноречии, затеяли громкий
теологический диспут. И "один из них, вслушиваясь в слова собеседника,
смотрел, казалось, на раввина! И под этим взглядом несчастному, не
уловившему поначалу в нем рассеянного выражения, почудилось, что
раскаленные клешни щипцов уже впиваются в его тело, что он снова - одни
сплошные стенания, одна сплошная рана. Почти в обмороке, едва дыша и с
трудом размыкая отяжелевшие веки, он содрогнулся всем телом от
прикосновения полы одежд. Все-таки странно, а вместе с тем естественно:
видимо, взор инквизитора был взором человека, целиком поглощенного
беседой, мыслями о том, что долетало до его слуха. Глаза смотрели прямо и,
казалось, видели еврея, вовсе не воспринимая его.
И действительно, несколько минут спустя оба злополучных собеседника,
тихо переговариваясь, медленным шагом двинулись дальше в том направлении,
откуда пробирался узник. Его не заметили!"
Дальше! Дальше! Повсюду мерещились жуткие лики. Чудилось, рожи
монахов таращатся из стен. Дальше! Дальше! Строка за строкой Пабло
ускользал прочь - вот конец страницы, а там и конец галереи, замыкаемой
тяжелой дверью. Он стал шарить по ней руками: никаких засовов, никаких
замков, а... всего лишь щеколда! Она поддалась нажиму пальца, и дверь
бесшумно отворилась перед ним.
Блеклая синева ночи, насыщенной ароматами. Исстрадавшись, он достиг
порога свободы, и теперь, вдохнув всей грудью, чувствуя себя в
безопасности, Пабло догадался, что этот рассказ не случайно помещен после
первого, запутанного, этого - как же его звали-то? Ах, да - Кафки. Он
исправлял своего предшественника настоящим, правильным концом, поправляя
им также речь Великого инквизитора, предрекавшего спасение в потустороннем
мире на небесах через огненные мучения. Нет, спасение здесь, на земле,
путь к нему пролегает сквозь муки надежды и ведет к свободе. И вот он
пройден - перед ним, мерцая, простирался сад. Пабло с упоением смотрел в
книгу: у него в келье синева ночи, а за окном луна, проносящиеся облака и
аромат распахнутой ночи! Пабло расхотелось читать дальше, ведь все шло к
счастливому завершению, к чему еще подтверждение, не слишком ли это? Он
пребывал в полнейшем экстазе.
"Он пребывал в полнейшем экстазе". Пабло прочел эту фразу, еще одну в
заключение. Внезапно ему почудились тени собственных рук па странице
бумажной книги, и он прочел дальше: "Внезапно ему почудилось, будто на
него надвигаются тени собственных рук, вот они обвивают, охватывают его,
нежно прижимая к чьей-то груди. Действительно, возле него стоял высокий
человек.
1 2 3 4 5 6
просто невозможное имя. Так звали людей в незапамятные времена. Пабло
когда-то изучал историю и мог даже правильно произнести это имя:
"Вильерделильада".
События разворачивались во времена инквизиции. Пабло вдруг
превратился в старого еврея. Не ведая, кто это такой, он тем не менее стал
им. Звали его раввин Азер Абарбанель, и, находясь в заточении в
сарагосской тюрьме, он узнает, что завтра его сожгут на костре.
Преподобный отец Арбузе де Эспийя, Великий инквизитор Испании, собственной
персоной является к нему, чтобы возвестить: "Сын мой, возрадуйтесь! Пришел
я поведать вам, что настал конец вашим испытаниям на этом свете. Коль
скоро ввиду столь небывалого упорства я, содрогаясь, был вынужден
позволить так сурово поступить с вами, значит, есть все же пределы усилиям
моим наставить вас на путь истинный. Вы подобны строптивой смоковнице,
которую, многократно найдя бесплодной, наказали теперь усыханием... Но
лишь Богу одному пристало позаботиться о душе вашей. Может, озарит вас в
последний миг свет вечной благодати. Возлелеем же надежду! Ведь есть тому
примеры... аминь! Опочивайте с миром ночь сию. Назавтра вам предстоит
аутодафе, это означает, что вас предадут огню - возвещающему вечное пламя:
оно, сын мой, полыхает, как вам известно, в отдалении. И смерти, пока она
наступит, потребуется не меньше двух, а то и трех часов из-за пропитанных
ледяной влагой полотен, которыми мы, оберегая и охраняя, окутываем чело и
сердце жертв. Всего числом вас будет сорок три. Ваш черед - последний, так
что, судите сами, у вас достанет времени, дабы воззвать к Всевышнему и
посвятить ему сие, ниспосланное Святым Духом, огненное крещение. Итак,
уповайте на вечный свет, почивайте эту ночь с миром!"
Так молвил преподобный отец Великий инквизитор, покидая келью вместе
со своим провожатым, преподобным братом - мастером заплечных дел, испросив
перед этим смиренно прощения у заточенного за все те страданья, которые им
пришлось ему доставить. И вот, оставшись в своей келье, во мраке ночи,
уверенный в предстоящей завтрашней смерти в огне, Пабло, охваченный
безумием надежды, вдруг обнаруживает, что это вовсе не иллюзия: замок на
двери не защелкнулся, путь на свободу открыт. Вокруг запах плесени, запах
затхлости. Прочь раздумья! Тихонько приоткрыв дверь, Пабло осторожно
выглянул наружу: "Под покровом темной мглы он сначала различил полукружие
какого-то глинобитного строения с врезанными спиралью ступенями; а
наверху, напротив него, на пятой или шестой ступеньке, нечто вроде
чернеющей арки, уводившей в широкий проход, в котором отсюда, снизу, он
различал только первые дуги свода".
Пабло лег наземь и подполз к краю порога. Галерея тянулась
бесконечно, но ведь она вела на волю! Зыбкий свет, блеклая синева лунной
ночи с проплывающими облаками. Вдоль всего пути сбоку не было ни единой
двери, все равно Пабло знал, что он спасен! Он выберется отсюда! Пускай
надежда - тут до него дошел смысл названия рассказа! - пускай надежда
замучает его опасностями, подстерегающими на пути к свободе, истерзает до
самых кончиков нервов, все равно ей суждено сбыться, она должна
исполниться: тому, кто хоть раз ступил на путь свободы, с него уже не
сбиться! Пабло читал в каком-то отрешенном состоянии, даже не задумываясь,
почему слово "свобода" так завораживает его, он даже не отдавал себе в
этом отчета. Взгляд Пабло жадно скользил по плитам. Все было так, как он и
ожидал: от напряжения вот-вот лопнут нервы; его пытали муками надежды, и
он выдержал. Из темноты возникали монахи, он вжимался в ниши стен, пугаясь
своего бешено колотившегося сердца, пугаясь блеска пота на своем лбу и
вместе с тем зная, что выберется отсюда. Распластавшись, словно тень, по
земле, он ускользал все дальше, то и дело сливаясь со стеной, когда вдруг
услышал, как два инквизитора, состязаясь в красноречии, затеяли громкий
теологический диспут. И "один из них, вслушиваясь в слова собеседника,
смотрел, казалось, на раввина! И под этим взглядом несчастному, не
уловившему поначалу в нем рассеянного выражения, почудилось, что
раскаленные клешни щипцов уже впиваются в его тело, что он снова - одни
сплошные стенания, одна сплошная рана. Почти в обмороке, едва дыша и с
трудом размыкая отяжелевшие веки, он содрогнулся всем телом от
прикосновения полы одежд. Все-таки странно, а вместе с тем естественно:
видимо, взор инквизитора был взором человека, целиком поглощенного
беседой, мыслями о том, что долетало до его слуха. Глаза смотрели прямо и,
казалось, видели еврея, вовсе не воспринимая его.
И действительно, несколько минут спустя оба злополучных собеседника,
тихо переговариваясь, медленным шагом двинулись дальше в том направлении,
откуда пробирался узник. Его не заметили!"
Дальше! Дальше! Повсюду мерещились жуткие лики. Чудилось, рожи
монахов таращатся из стен. Дальше! Дальше! Строка за строкой Пабло
ускользал прочь - вот конец страницы, а там и конец галереи, замыкаемой
тяжелой дверью. Он стал шарить по ней руками: никаких засовов, никаких
замков, а... всего лишь щеколда! Она поддалась нажиму пальца, и дверь
бесшумно отворилась перед ним.
Блеклая синева ночи, насыщенной ароматами. Исстрадавшись, он достиг
порога свободы, и теперь, вдохнув всей грудью, чувствуя себя в
безопасности, Пабло догадался, что этот рассказ не случайно помещен после
первого, запутанного, этого - как же его звали-то? Ах, да - Кафки. Он
исправлял своего предшественника настоящим, правильным концом, поправляя
им также речь Великого инквизитора, предрекавшего спасение в потустороннем
мире на небесах через огненные мучения. Нет, спасение здесь, на земле,
путь к нему пролегает сквозь муки надежды и ведет к свободе. И вот он
пройден - перед ним, мерцая, простирался сад. Пабло с упоением смотрел в
книгу: у него в келье синева ночи, а за окном луна, проносящиеся облака и
аромат распахнутой ночи! Пабло расхотелось читать дальше, ведь все шло к
счастливому завершению, к чему еще подтверждение, не слишком ли это? Он
пребывал в полнейшем экстазе.
"Он пребывал в полнейшем экстазе". Пабло прочел эту фразу, еще одну в
заключение. Внезапно ему почудились тени собственных рук па странице
бумажной книги, и он прочел дальше: "Внезапно ему почудилось, будто на
него надвигаются тени собственных рук, вот они обвивают, охватывают его,
нежно прижимая к чьей-то груди. Действительно, возле него стоял высокий
человек.
1 2 3 4 5 6