Или еще так: один графолог надрызгался водкой и натворил
такое, что тут, пожалуй, и сам полковник Дибич не разобрался
бы, что хорошо, а что плохо. Грех от добра отличить очень трудно".
Мышин, задумавшись над словами Фаола, упал со стула.
- Хо-хо, - сказал он, лежа на полу, - че-че.
Фаол продолжал:" Возьмем любовь. Будто хорошо, а будто и
плохо. С одной стороны, сказано: возлюби, а, с другой стороны,
сказано: не балуй. Может лучше вовсе не возлюбить? А сказано:
возлюби. А возлюбишь - набалуешь. Что делать? Может возлюбить,
да не так? Тогда зачем же у всех народов одним и тем же словом
изображается возлюбить и так и не так? Вот один артист
любил свою мать и одну молоденькую полненькую девицу. И любил
их разными способами. Он отдавал девице большую часть своего
заработка. Мать частенько голодала, а девица пила и ела за
троих. Мать артиста жила в прихожей на полу, а девица имела в
своем распоряжении две хорошие комнаты. У девицы было четыре
пальто, а у матери одно. И вот артист взял у своей матери это
одно пальто и перешил из него девице юбку. Наконец, с девицей
артист баловался, а со своей матерью - не баловался и любил
ее чистой любовью. Но смерти матери артист побаивался, а смерти
девицы - артист не побаивался. И когда умерла мать, артист
плакал, а когда девица вывалилась из окна и тоже умерла,
артист не плакал и завел себе другую девицу. Выходит, что мать
ценится, как уники, вроде редкой марки, которую нельзя заменить
другой".
- Шо-шо - сказал Мышин, лежа на полу. - Хо-хо.
Фаол продолжал:
"И это называется чистая любовь! Добро ли такая любовь? А
- 18 - если
нет, то как же возлюбить? Одна мать любила своего ребенка.
Этому ребенку было два с половиной года. Мать носила его в
сад и сажала на песочек. Туда же приносили своих детей и другие
матери. Иногда на песочке накапливалось до сорока маленьких
детей. И вот однажды в этот сад ворвалась бешеная собака,
кинулась прямо к детям и начала их кусать. Матери с воплем
кинулись к своим детям, в том числе и наша мать. Она, жертвуя
собой, подскочила к собаке и вырвала у нее из пасти, как ей
казалось своего ребенка. Но, вырвав ребенка, она увидела, что
это не ее ребенок, и мать кинула его обратно собаке, чтобы
схватить и спасти от смерти лежащего тут же рядом своего
ребенка. Кто ответит мне: согрешила ли она или сотворила добро?"
- Сю-сю, - сказал Мышин, ворочаясь на полу.
Фаол продолжал:" Грешит ли камень? Грешит ли дерево? Грешит
ли зверь? Или грешит один человек?"
- Млям-млям, - сказал Мышин, прислушиваясь к словам Фаола, - шуп-уп.
Фаол продолжал:" Если грешит только один человек, то значит,
все грехи мира находятся в самом человеке. Грех не входит
в человека, а только выходит из него. Подобно пище:
человек сЪедает хорошее, а выбрасывает из себя нехорошее. В
мире нет ничего нехорошего, только то, что прошло сквозь человека,
может стать нехорошим".
- Умняф, - сказал Мышин, стараясь приподняться с пола.
Фаол продолжал:" Вот я говорил о любви, я говорил о тех
состояниях наших, которые называются одним словом "любовь".
Ошибка ли это языка, или все эти состояния едины? Любовь матери
к ребенку, любовь сына к матери и любовь мужчины и женщины - быть
может это все одна любовь?"
- Определенно, - сказал Мышин, кивая головой.
Фаол сказал:" Да, я думаю, что сущность любви не меняется от
того, кто кого любит. Каждому человеку отпущена известная величина
любви. И каждый человек ищет, куда бы ее приложить, не
скидывая своих фузеляжек. Раскрытие тайн перестановок и мелких
свойств нашей души, подобной мешку опилок..."
- Хвать! - крикнул Мышин, вскакивая с пола. - Сгинь!
И Фаол рассыпался, как плохой сахар.
[1940]
- 19
- ПРАЗДНИК
На крыше одного дома сидели два чертежника и ели гречневую
кашу.
Вдруг один из чертежников радостно вскрикнул и достал из
кармана длинный носовой платок. Ему пришла в голову блестящая
идея завязать в кончик платка двадцатикопеечную монетку и
швырнуть это все с крыши вниз на улицу и посмотреть, что из
этого получится.
Второй чертежник, быстро уловив идею первого, доел гречневую
кашу, высморкался и, облизав себе пальцы, принялся наблюдать за
первым чертежником.
Однако внимание обоих чертежников было отвлечено от опыта
с платком и двадцатикопеечной монеткой. На крыше, где сидели
оба чертежника, произошло событие, не могущее не быть незамеченным.
Дворник Ибрагим приколачивал к трубе длинную палку с выцветшим
флагом.
Чертежники спросили Ибрагима, что это значит, на что Ибрагим
отвечал:
- Это значит, что в городе праздник.
- А какой-же праздник, Ибрагим? - спросили чертежники.
- А праздник такой, что наш любимый поэт сочинил новую поэму! - сказал
Ибрагим.
И чертежники, устыженные своим незнанием, растворились в
воздухе.
9 января 1935
НАЧАЛО ОЧЕНЬ ХОРОШЕГО ЛЕТНЕГО ДНЯ
(Симфония)
Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил из окошка на
крышу и напугал всех, кто проходил в это время по улице.
Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им
в Тимофея. Тимофей куда-то исчез.
- Вот ловкач! - закричало человеческое стадо, и некто Зубов
разбежался и со всего маху двинулся головой об стену.
- Эх! - вскрикнула баба с флюсом. Но Комаров сделал этой
- 20 - бабе
тепель-тапель, и баба с воем убежала в подворотню.
Мимо шел Фетелюшин и посмеивался. К нему подошел Комаров и
сказал:
- Эй ты, сало! - и ударил Фетелюшина по животу. Фетелюшин
прислонился к стене и начал икать.
Ромашкин плевался сверху из окна, стараясь попасть в Фетелюшина.
Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка.
А молодая толстенькая мать терла хорошенькую девочку
лицом о кирпичную стену.
Маленькая собачка, сломав свою тоненькую ножку, валялась на
панели.
Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость.
У бакалейного магазина стояла длинная очередь за сахаром.
Бабы громко ругались и толкали друг друга кошелками.
Крестьянин Харитон, напившись денатурату, стоял перед бабами
с растегнутыми штанами и произносил нехорошие слова.
Таким образом начинался хороший, летний день.
МАКАРОВ И ПЕТЕРСЕН
МАКАРОВ: Тут, в этой книге, написано о наших желаниях и об
исполнении их. Прочти эту книгу, и ты поймешь, как тщетны наши
желания. Ты также поймешь, как легко исполнить желание другого
и как трудно исполнить желание свое.
ПЕТЕРСЕН: Ты что-то заговорил больно торжественно. Так говорят
вожди индейцев.
МАКАРОВ: Эта книга такова, что говорить о ней надо возвышенно.
Даже думая о ней, я снимаю шапку.
ПЕТЕРСЕН: А руки моешь, прежде чем коснуться этой книги?
МАКАРОВ: Да, и руки надо мыть.
1 2 3 4 5 6 7 8
такое, что тут, пожалуй, и сам полковник Дибич не разобрался
бы, что хорошо, а что плохо. Грех от добра отличить очень трудно".
Мышин, задумавшись над словами Фаола, упал со стула.
- Хо-хо, - сказал он, лежа на полу, - че-че.
Фаол продолжал:" Возьмем любовь. Будто хорошо, а будто и
плохо. С одной стороны, сказано: возлюби, а, с другой стороны,
сказано: не балуй. Может лучше вовсе не возлюбить? А сказано:
возлюби. А возлюбишь - набалуешь. Что делать? Может возлюбить,
да не так? Тогда зачем же у всех народов одним и тем же словом
изображается возлюбить и так и не так? Вот один артист
любил свою мать и одну молоденькую полненькую девицу. И любил
их разными способами. Он отдавал девице большую часть своего
заработка. Мать частенько голодала, а девица пила и ела за
троих. Мать артиста жила в прихожей на полу, а девица имела в
своем распоряжении две хорошие комнаты. У девицы было четыре
пальто, а у матери одно. И вот артист взял у своей матери это
одно пальто и перешил из него девице юбку. Наконец, с девицей
артист баловался, а со своей матерью - не баловался и любил
ее чистой любовью. Но смерти матери артист побаивался, а смерти
девицы - артист не побаивался. И когда умерла мать, артист
плакал, а когда девица вывалилась из окна и тоже умерла,
артист не плакал и завел себе другую девицу. Выходит, что мать
ценится, как уники, вроде редкой марки, которую нельзя заменить
другой".
- Шо-шо - сказал Мышин, лежа на полу. - Хо-хо.
Фаол продолжал:
"И это называется чистая любовь! Добро ли такая любовь? А
- 18 - если
нет, то как же возлюбить? Одна мать любила своего ребенка.
Этому ребенку было два с половиной года. Мать носила его в
сад и сажала на песочек. Туда же приносили своих детей и другие
матери. Иногда на песочке накапливалось до сорока маленьких
детей. И вот однажды в этот сад ворвалась бешеная собака,
кинулась прямо к детям и начала их кусать. Матери с воплем
кинулись к своим детям, в том числе и наша мать. Она, жертвуя
собой, подскочила к собаке и вырвала у нее из пасти, как ей
казалось своего ребенка. Но, вырвав ребенка, она увидела, что
это не ее ребенок, и мать кинула его обратно собаке, чтобы
схватить и спасти от смерти лежащего тут же рядом своего
ребенка. Кто ответит мне: согрешила ли она или сотворила добро?"
- Сю-сю, - сказал Мышин, ворочаясь на полу.
Фаол продолжал:" Грешит ли камень? Грешит ли дерево? Грешит
ли зверь? Или грешит один человек?"
- Млям-млям, - сказал Мышин, прислушиваясь к словам Фаола, - шуп-уп.
Фаол продолжал:" Если грешит только один человек, то значит,
все грехи мира находятся в самом человеке. Грех не входит
в человека, а только выходит из него. Подобно пище:
человек сЪедает хорошее, а выбрасывает из себя нехорошее. В
мире нет ничего нехорошего, только то, что прошло сквозь человека,
может стать нехорошим".
- Умняф, - сказал Мышин, стараясь приподняться с пола.
Фаол продолжал:" Вот я говорил о любви, я говорил о тех
состояниях наших, которые называются одним словом "любовь".
Ошибка ли это языка, или все эти состояния едины? Любовь матери
к ребенку, любовь сына к матери и любовь мужчины и женщины - быть
может это все одна любовь?"
- Определенно, - сказал Мышин, кивая головой.
Фаол сказал:" Да, я думаю, что сущность любви не меняется от
того, кто кого любит. Каждому человеку отпущена известная величина
любви. И каждый человек ищет, куда бы ее приложить, не
скидывая своих фузеляжек. Раскрытие тайн перестановок и мелких
свойств нашей души, подобной мешку опилок..."
- Хвать! - крикнул Мышин, вскакивая с пола. - Сгинь!
И Фаол рассыпался, как плохой сахар.
[1940]
- 19
- ПРАЗДНИК
На крыше одного дома сидели два чертежника и ели гречневую
кашу.
Вдруг один из чертежников радостно вскрикнул и достал из
кармана длинный носовой платок. Ему пришла в голову блестящая
идея завязать в кончик платка двадцатикопеечную монетку и
швырнуть это все с крыши вниз на улицу и посмотреть, что из
этого получится.
Второй чертежник, быстро уловив идею первого, доел гречневую
кашу, высморкался и, облизав себе пальцы, принялся наблюдать за
первым чертежником.
Однако внимание обоих чертежников было отвлечено от опыта
с платком и двадцатикопеечной монеткой. На крыше, где сидели
оба чертежника, произошло событие, не могущее не быть незамеченным.
Дворник Ибрагим приколачивал к трубе длинную палку с выцветшим
флагом.
Чертежники спросили Ибрагима, что это значит, на что Ибрагим
отвечал:
- Это значит, что в городе праздник.
- А какой-же праздник, Ибрагим? - спросили чертежники.
- А праздник такой, что наш любимый поэт сочинил новую поэму! - сказал
Ибрагим.
И чертежники, устыженные своим незнанием, растворились в
воздухе.
9 января 1935
НАЧАЛО ОЧЕНЬ ХОРОШЕГО ЛЕТНЕГО ДНЯ
(Симфония)
Чуть только прокричал петух, Тимофей выскочил из окошка на
крышу и напугал всех, кто проходил в это время по улице.
Крестьянин Харитон остановился, поднял камень и пустил им
в Тимофея. Тимофей куда-то исчез.
- Вот ловкач! - закричало человеческое стадо, и некто Зубов
разбежался и со всего маху двинулся головой об стену.
- Эх! - вскрикнула баба с флюсом. Но Комаров сделал этой
- 20 - бабе
тепель-тапель, и баба с воем убежала в подворотню.
Мимо шел Фетелюшин и посмеивался. К нему подошел Комаров и
сказал:
- Эй ты, сало! - и ударил Фетелюшина по животу. Фетелюшин
прислонился к стене и начал икать.
Ромашкин плевался сверху из окна, стараясь попасть в Фетелюшина.
Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка.
А молодая толстенькая мать терла хорошенькую девочку
лицом о кирпичную стену.
Маленькая собачка, сломав свою тоненькую ножку, валялась на
панели.
Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость.
У бакалейного магазина стояла длинная очередь за сахаром.
Бабы громко ругались и толкали друг друга кошелками.
Крестьянин Харитон, напившись денатурату, стоял перед бабами
с растегнутыми штанами и произносил нехорошие слова.
Таким образом начинался хороший, летний день.
МАКАРОВ И ПЕТЕРСЕН
МАКАРОВ: Тут, в этой книге, написано о наших желаниях и об
исполнении их. Прочти эту книгу, и ты поймешь, как тщетны наши
желания. Ты также поймешь, как легко исполнить желание другого
и как трудно исполнить желание свое.
ПЕТЕРСЕН: Ты что-то заговорил больно торжественно. Так говорят
вожди индейцев.
МАКАРОВ: Эта книга такова, что говорить о ней надо возвышенно.
Даже думая о ней, я снимаю шапку.
ПЕТЕРСЕН: А руки моешь, прежде чем коснуться этой книги?
МАКАРОВ: Да, и руки надо мыть.
1 2 3 4 5 6 7 8