Или найти где-нибудь щёлочку. Глухо! Везде полная герметичность. Нет вентиляции в обычном смысле этого слова, нет никаких отдушин, нет сквозняков, а воздух прекрасный. Видели вы что-нибудь подобное?
— Сознаюсь, нет.
— Догадываетесь, как это устроено?
Смолин покачал головой.
— Это все дом. — Юрков благоговейно понизил голос. — Дышат, вентилируют окна. Миллиарды невидимых устьиц, и без ущерба для прозрачности — каково? Вот почему мембрана такая тонкая. Все рассчитано, и как рассчитано! Когда-то дом называли “машиной для жилья”. Лучше было бы назвать его консервной банкой… Тут все иное. Функционально наш дом — организм. Как всякий организм, он стремится поддерживать внутри себя некий оптимум среды. Принцип гомеостата! Но… Есть одно главное, важнейшее отличие. Оптимум для него — мы с вами. Мы его задаём. Мы!
Юрков многозначительно поднял палец. Его глаза сияли восторгом, и, конечно, следовало восхититься, изумлённо выдавить из себя что-то, но Смолин почему-то не мог и этого.
— Интересно, — сказал он отрывисто. — Мы оптимум дома. Это как понимать?
— Но это же ясно! — потрясённо вскричал Юрков. — Ни один дом не способен самоподдерживаться, тем более охранять человека. Только наш дом может беречь себя, как это было с окном, и беречь человека. Растение, реакции которого ускорены в миллион раз! Пусть налетает буря, землетрясение, приходит Аттила с пушками — можете спать спокойно…
— Виноват! У Аттилы не было пушек.
— Не все ли равно? Важно, что дом пустит добавочные корни, мгновенно упрочит стены — словом, приспособится. Так, верю, было бы и в природе, если бы не скудный лимит энергии. Ну а мы этим не связаны.
— Что ж, прекрасное жилище для бурных планет…
— Идеальное, идеальное! Ведь главное отличие нашего дома от всех творений природы и техники вот в чем. Растение существует ради самого себя. Машина целиком принадлежит нам, но это, увы, инертное физическое тело. Мы скрестили оба типа эволюции, взяв достоинства обеих и устранив недостатки. Вся основная программа жизнедеятельности дома состоит в обеспечении человеческих нужд, как своих собственных. Вся! Если бы у дома имелся хоть проблеск разума, он осознал бы нас как свою наиважнейшую часть, душу, если хотите. Воздух — для нас, вода — для нас, тепло, безотказность, изменчивость тела — все, все только для нас!
— Гениально! — не выдержал Смолин. — А как насчёт галушек?
— Ч-ч-чего? — Юрков поперхнулся. — Каких галушек?
— Со сметаной. Тех самых, которые прыгали Пацюку в рот. Не помните? Был, знаете, в старину такой писатель — Гоголь, он все это изобразил.
Юрков рухнул в едва успевшее развернуться под ним кресло.
— Да-а, — протянул он, задумчиво глядя на Смолина. — Что искали, то и нашли. Человека знакомят с чудом техники, а в ответ… Яркая и откровенная реакция, спасибо.
Смолин смешался.
— Извините, я, может, чересчур резко… — Он смущённо покраснел. — Не знаю, что на меня нашло… Простите! Вы так обожаете своё детище, что, конечно…
— Оно не совсем моё, к сожалению! Как техносоциолог я причастен больше к его опробованию.
— Все равно вы гордитесь, восхищаетесь домом, а я…
— Это верно.
— И он, поверьте, достоин восхищения! Это не комплимент. Как я представлю себе, что все это — стены, краны, дышащие, оберегающие себя окна, творящий мебель пол — вся эта немыслимая сложность только что была кристаллом, записью в нем, — меня берет оторопь! Да, вы превзошли природу, от всей души поздравляю.
— Спасибо. Только какая это сложность… — Юрков слабо махнул рукой. — Гордишься, гордишься, а как представишь, что мы сами, наши глаза, способные плакать, неутомимое сердце, познающий вселенную мозг, все, все возникло из сгустка ничтожных молекул, было в них просто записью, кодом… Куда нам до природы! Ладно! Я не сержусь на вас, наоборот. Но что-то вам в нашей новинке очень и очень, не нравится. Что?
— Видите ли. — Подбирая слова, Смолин прошёлся по комнате. — Дело в том… Нет, сначала такой вопрос. Отчего вы мне — именно мне! — предложили свою экспериментальную новинку? Мои вкусы, привязанности…
— А! Ими и обусловлен выбор.
— Ещё одна загадка?
— Наоборот. Я слишком долго вас поражал, заинтриговывал, чем и заслужил отповедь. Дом экспериментальный, но не в техническом смысле, тут все опробовано. Он, как вы догадываетесь, сулит переворот в образе жизни всего человечества. Поэтому заранее надо знать, кто и как его воспримет. По отношению к прогрессу всегда можно выделить тех, кто приветствует любую новинку, только потому что она новинка, и тех, кто сразу встречает новшества неприязнью. С этими малочисленными группами все ясно, об эволюционном значении таких крайностей можно прочесть в школьном учебнике. Теорией социогенеза мы не занимаемся, мы ею пользуемся. Нас интересует реакция той обширной части человечества, которая не спешит довериться новизне. Вы — типичный её представитель.
— Весьма признателен, — сухо сказал Смолин. — Лестно услышать, что тебя считают типичным консерватором.
— Умеренным, умеренным! — Юрков тонко улыбнулся. — Разве это оскорбительное понятие? Мы не в двадцатом веке, как вы справедливо заметили. Нет, что я? Вижу, настал мой черёд извиняться!
— Ну вы ловкач! — восхитился Смолин. — Сумели поставить себя в выгодное положение.
Улыбка Юркова стала ещё ослепительней.
— Просто мне нужны откровенные отношения без расшаркиваний и полупоклонов. Но если вы все ещё сердитесь…
— Вы мне ещё напомните школьную пропись о значении балласта, который не даёт кораблю перевернуться, как бы там прогрессисты его ни ускоряли! Хорошо обменялись любезностями — квиты. Я тоже за откровенные, деловые отношения. Что вам от меня надо конкретно?
— Пока — предварительная, после первого знакомства, критика дома.
— Будет, не беспокойтесь.
Смолин с натугой воздвиг себе кресло и уселся напротив Юркова.
— Не хочу останавливаться на мелочах. На окнах, которые так совершенны, что их нельзя распахнуть, хотя иногда приятно дать ветру погулять по комнате.
— Согласен, — кивнул Юрков. — Дом слишком оберегает свою целостность, это оборотная сторона его достоинств. Мы надеемся, что в перспективных моделях…
— Пустяки! А вот даёте ли вы себе отчёт в том, что вы сделали? Вы сняли последнюю узду с потребности человека селиться там, где ему вздумается. Прекрасно! А результат? Дома, возникающие с лёгкостью грибов, мигом заполнят Землю. Кроме заповедников, очень скоро не останется ни одного нетронутого уголка. Ни единого! Неужели история с автомобилями нас ничему не научила? Те хоть быстро ржавели. А миллиарды ваших домов — да легче чертополох выкорчевать! Во что мы превратим планету? Во что?
— Верно! — Юрков хлопнул себя по колену. — Всякий клочок земли — стройплощадка!
1 2 3 4 5 6 7 8
— Сознаюсь, нет.
— Догадываетесь, как это устроено?
Смолин покачал головой.
— Это все дом. — Юрков благоговейно понизил голос. — Дышат, вентилируют окна. Миллиарды невидимых устьиц, и без ущерба для прозрачности — каково? Вот почему мембрана такая тонкая. Все рассчитано, и как рассчитано! Когда-то дом называли “машиной для жилья”. Лучше было бы назвать его консервной банкой… Тут все иное. Функционально наш дом — организм. Как всякий организм, он стремится поддерживать внутри себя некий оптимум среды. Принцип гомеостата! Но… Есть одно главное, важнейшее отличие. Оптимум для него — мы с вами. Мы его задаём. Мы!
Юрков многозначительно поднял палец. Его глаза сияли восторгом, и, конечно, следовало восхититься, изумлённо выдавить из себя что-то, но Смолин почему-то не мог и этого.
— Интересно, — сказал он отрывисто. — Мы оптимум дома. Это как понимать?
— Но это же ясно! — потрясённо вскричал Юрков. — Ни один дом не способен самоподдерживаться, тем более охранять человека. Только наш дом может беречь себя, как это было с окном, и беречь человека. Растение, реакции которого ускорены в миллион раз! Пусть налетает буря, землетрясение, приходит Аттила с пушками — можете спать спокойно…
— Виноват! У Аттилы не было пушек.
— Не все ли равно? Важно, что дом пустит добавочные корни, мгновенно упрочит стены — словом, приспособится. Так, верю, было бы и в природе, если бы не скудный лимит энергии. Ну а мы этим не связаны.
— Что ж, прекрасное жилище для бурных планет…
— Идеальное, идеальное! Ведь главное отличие нашего дома от всех творений природы и техники вот в чем. Растение существует ради самого себя. Машина целиком принадлежит нам, но это, увы, инертное физическое тело. Мы скрестили оба типа эволюции, взяв достоинства обеих и устранив недостатки. Вся основная программа жизнедеятельности дома состоит в обеспечении человеческих нужд, как своих собственных. Вся! Если бы у дома имелся хоть проблеск разума, он осознал бы нас как свою наиважнейшую часть, душу, если хотите. Воздух — для нас, вода — для нас, тепло, безотказность, изменчивость тела — все, все только для нас!
— Гениально! — не выдержал Смолин. — А как насчёт галушек?
— Ч-ч-чего? — Юрков поперхнулся. — Каких галушек?
— Со сметаной. Тех самых, которые прыгали Пацюку в рот. Не помните? Был, знаете, в старину такой писатель — Гоголь, он все это изобразил.
Юрков рухнул в едва успевшее развернуться под ним кресло.
— Да-а, — протянул он, задумчиво глядя на Смолина. — Что искали, то и нашли. Человека знакомят с чудом техники, а в ответ… Яркая и откровенная реакция, спасибо.
Смолин смешался.
— Извините, я, может, чересчур резко… — Он смущённо покраснел. — Не знаю, что на меня нашло… Простите! Вы так обожаете своё детище, что, конечно…
— Оно не совсем моё, к сожалению! Как техносоциолог я причастен больше к его опробованию.
— Все равно вы гордитесь, восхищаетесь домом, а я…
— Это верно.
— И он, поверьте, достоин восхищения! Это не комплимент. Как я представлю себе, что все это — стены, краны, дышащие, оберегающие себя окна, творящий мебель пол — вся эта немыслимая сложность только что была кристаллом, записью в нем, — меня берет оторопь! Да, вы превзошли природу, от всей души поздравляю.
— Спасибо. Только какая это сложность… — Юрков слабо махнул рукой. — Гордишься, гордишься, а как представишь, что мы сами, наши глаза, способные плакать, неутомимое сердце, познающий вселенную мозг, все, все возникло из сгустка ничтожных молекул, было в них просто записью, кодом… Куда нам до природы! Ладно! Я не сержусь на вас, наоборот. Но что-то вам в нашей новинке очень и очень, не нравится. Что?
— Видите ли. — Подбирая слова, Смолин прошёлся по комнате. — Дело в том… Нет, сначала такой вопрос. Отчего вы мне — именно мне! — предложили свою экспериментальную новинку? Мои вкусы, привязанности…
— А! Ими и обусловлен выбор.
— Ещё одна загадка?
— Наоборот. Я слишком долго вас поражал, заинтриговывал, чем и заслужил отповедь. Дом экспериментальный, но не в техническом смысле, тут все опробовано. Он, как вы догадываетесь, сулит переворот в образе жизни всего человечества. Поэтому заранее надо знать, кто и как его воспримет. По отношению к прогрессу всегда можно выделить тех, кто приветствует любую новинку, только потому что она новинка, и тех, кто сразу встречает новшества неприязнью. С этими малочисленными группами все ясно, об эволюционном значении таких крайностей можно прочесть в школьном учебнике. Теорией социогенеза мы не занимаемся, мы ею пользуемся. Нас интересует реакция той обширной части человечества, которая не спешит довериться новизне. Вы — типичный её представитель.
— Весьма признателен, — сухо сказал Смолин. — Лестно услышать, что тебя считают типичным консерватором.
— Умеренным, умеренным! — Юрков тонко улыбнулся. — Разве это оскорбительное понятие? Мы не в двадцатом веке, как вы справедливо заметили. Нет, что я? Вижу, настал мой черёд извиняться!
— Ну вы ловкач! — восхитился Смолин. — Сумели поставить себя в выгодное положение.
Улыбка Юркова стала ещё ослепительней.
— Просто мне нужны откровенные отношения без расшаркиваний и полупоклонов. Но если вы все ещё сердитесь…
— Вы мне ещё напомните школьную пропись о значении балласта, который не даёт кораблю перевернуться, как бы там прогрессисты его ни ускоряли! Хорошо обменялись любезностями — квиты. Я тоже за откровенные, деловые отношения. Что вам от меня надо конкретно?
— Пока — предварительная, после первого знакомства, критика дома.
— Будет, не беспокойтесь.
Смолин с натугой воздвиг себе кресло и уселся напротив Юркова.
— Не хочу останавливаться на мелочах. На окнах, которые так совершенны, что их нельзя распахнуть, хотя иногда приятно дать ветру погулять по комнате.
— Согласен, — кивнул Юрков. — Дом слишком оберегает свою целостность, это оборотная сторона его достоинств. Мы надеемся, что в перспективных моделях…
— Пустяки! А вот даёте ли вы себе отчёт в том, что вы сделали? Вы сняли последнюю узду с потребности человека селиться там, где ему вздумается. Прекрасно! А результат? Дома, возникающие с лёгкостью грибов, мигом заполнят Землю. Кроме заповедников, очень скоро не останется ни одного нетронутого уголка. Ни единого! Неужели история с автомобилями нас ничему не научила? Те хоть быстро ржавели. А миллиарды ваших домов — да легче чертополох выкорчевать! Во что мы превратим планету? Во что?
— Верно! — Юрков хлопнул себя по колену. — Всякий клочок земли — стройплощадка!
1 2 3 4 5 6 7 8