Поляна ответила безмолвием.
— Блинк не стал лежебокой, — заметил Осоргин.
Они с наслаждением скинули рюкзаки, дали указание носильщикам разбить лагерь и лишь потом заглянули в палатку.
Едва они откинули полог, как в ноздри им ударил кислый запах плесени. Вещи были свалены кое-как, разбросаны, их покрывал липкий зеленоватый налёт. Там, где вещей не было, днище палатки вздувалось пузырём. Из крохотной прорехи уже торчал тонкий и бледный стебель.
Шурша, полог выскользнул из рук Осоргина. С подавленным вскриком Кайзер метнулся назад.
— Винтовки! Скорей!
Глупо было спешить, глупо было хвататься за оружие, но Осоргин повиновался, как во сне, потому что действие — любое действие — было в эту минуту спасением.
Крикнув индейцам, чтобы те прочесали опушку леса, Кайзер и Осоргин, не сговариваясь, влекомые скорей инстинктом, чем разумом, схватили винтовки и бросились бегом к тому месту, где в последний раз видели роэльца. Трава, кусты, ветви деревьев хватали их, как петли силка. В этом безумном беге тоже не было никакого смысла, и все же они спешили так, словно это могло воскресить Блинка. Обессиленные, исцарапанные, они буквально опрокинули последнюю завесу кустов.
— Он здесь! — зарычал Кайзер. — Роэлец!
Хотя поблизости ветер колыхал тенистые кроны деревьев, роэлец сидел на самом солнцепёке — обнажённый, серо-коричневый, немигающий. Сидел с неподвижностью камня, лицо его было бесстрастней черепа.
Но это не был роэлец. На Кайзера и Осоргина в упор смотрели невидящие глаза Блинка.
По телу Осоргина волной прошёл холод.
Не чувствуя ног, он сделал несколько шагов вперёд, мельком заметив, что лицо Кайзера стало красным от напряжения.
— Блинк, — едва услышав себя, прошептал Осоргин. — Блинк! — Его голос внезапно сорвался в крик. — Что с тобой, Блинк?!
Губы Блинка приоткрылись, как щель, и из черноты рта выпали чужие, равнодушные слова:
— В твоём вопросе нет смысла, человек. Маленькому знанию не понять большого.
— Он бредит! — вскричал Кайзер. — Блинк, дружище, у меня во фляжке коньяк, глотни…
Осоргин удержал руку Кайзера.
— Подожди… Дело серьёзней… Блинк, ты узнаешь нас?
— Вы оболочка слабого духа. Я лучше вас знаю, кто вы.
Осоргин сглотнул комок в горле.
— Ты прошёл обучение до конца, Блинк?
— Я посвящён.
— И теперь?…
— Знаю все. Понимаю все. Повелеваю всем. Настоящий Блинк есть мир, и мир есть подлинный Блинк. Единство, вам недоступное.
— Ты был исследователем, вспомни! Ты пошёл на это ради эксперимента. Ты хотел узнать и вернуться… Вспомни!
— Ваша наука — детская забава. Знания здесь.
— Тогда расскажи о них!
— Маленькому знанию не понять большого.
— Не тот разговор! — рассвирепев, Кайзер отстранил Осоргина так, что тот пошатнулся. — Он же сошёл с ума, разве не видишь?! Я отнесу его в лагерь.
Раскинув руки, Кайзер шагнул к Блинку и наклонился, чтобы взять его в охапку. И вдруг замер. Его красное лицо покраснело ещё сильней, поперёк лба вздулась вена, напрягшиеся мускулы рук заходили от страшного напряжения — напрасно. Яростное усилие не приблизило его к Блинку ни на волос.
— Не старайтесь, — прошелестел бесцветный голос Блинка. — Вы тысячи лет будете искать истину, которой я уже владею. Смирите гордость мнимых владык земли, маленьких и несчастных, и идите ко мне…
— Нет!!! — Кайзер откинулся назад и едва не упал на спину. — Сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший!
— Тогда прощайте. Бойтесь злых влияний бурного солнца, что сеют болезнь ума, и знайте: людей объединяют незримые и сверкающие волны. Несчастье передаётся, счастье передаётся, зло передаётся, добро передаётся волнами. Примите эту каплю знаний в подарок и уходите. Иначе сердце одного из вас не выдержит.
Словно мягкая рука отодвинула Осоргина и отодвигала все дальше и дальше от Блинка, но почему-то он не ощутил ни страха, ни волненья. Пятясь вместе с Кайзером, он видел, как уменьшалась фигура их бывшего товарища, а глаза его вопреки законам перспективы, наоборот, росли и росли. И блеск этих огромных, неподвижных глаз был сух. Как мёртвый блеск слюды.
Им показалось, что прошли секунды, но неожиданно они обнаружили, что стоят на поляне возле сброшенных рюкзаков. И тут они словно очнулись. Молча, не обменявшись ни единым словом, они легли в тень и долго лежали там, бесконечно опустошённые.
Потом они нашли в себе силы вновь двинуться к месту, где был Блинк. Но там его уже не оказалось. Тщетно кричали они до хрипоты, тщетно обшаривали окрестности — всюду дремотно стоял бескрайний лес, и не было в нем ни отзвука, ни следа.
Много поздней, когда надежды совсем не осталось и наступила ночь, сидевший у костра Осоргин уронил на колени руку, в которой он держал обнаруженный в палатке дневник Блинка.
— Что? — едва слышно спросил Кайзер.
— Ничего, — так же тихо и удручённо отозвался Осоргин. — Он тщательно фиксировал ход опыта…
— И?
— И где-то посредине потерял самоконтроль. Похоже, он слишком поздно понял…
— Что понял?!
— Что феноменальные способности роэльца, в чем бы они ни заключались, достигаются уродованием психики… Может быть, я не прав. Может быть, всякий на его месте незаметно утратил бы качества исследователя, просто качества нормального человека. Но Блинк… Мы дураки, Кайзер, мы слепые идиоты, мы просто невнимательные, равнодушные люди, если не заметили, что его увлечённость и убеждённость уже тогда приближались к фанатизму, за чертой которого кончаются и разум и наука!… Мы не имели права оставлять его в одиночестве! Не имели!
Кайзер, насупясь, молчал.
— Не признаю, — с трудом, но твёрдо выговорил он минуту спустя. — Если алмаз не имеет твёрдости алмаза, он есть стекляшка. Исследователь, бессильный повелевать своим сознанием, не есть исследователь.
Осоргин чуть не вскочил.
— Исследователь не машина! — закричал он. — Исследователь человек! Мы оба в долгу перед Блинком, оба, ты слышишь, оба! Если бы не он, кто-нибудь из нас был обязан изучить психику роэльцев! Он, именно он, избавил нас от необходимости дерзко рисковать собой. В чем-то он выше нас…
Кайзер ничего не ответил на эту вспышку. Он сидел, неподвижно глядя в огонь, и лицо его было замкнутым.
На третий день, который также ничего не продвинул в розысках, как и первый, они собрались в дорогу.
Стоя над упакованными вещами, они, однако, ещё долго медлили.
— Надо идти, — сказал наконец Кайзер.
— Надо, — сказал Осоргин. Кайзер снял шляпу.
Добравшись до города, они тотчас проявили снимки с роэльцем. На одном из них Кайзер, растопырив пальцы, подносил к губам пустоту. На втором он блаженно улыбался.

1 2 3 4