Необходимо заметить, что это не просто условная концовка, потому что, не говоря о том, что такой финал находится в полном согласии со всем развитием пьесы, трагедии того времени почти сплошь имели самый мрачный и душераздирающий финал.
В других случаях страдания героя производят морально-примиряющее впечатление уже потому, что они перерождают и просветляют его: таков Лир, который из деспота-короля превратился в Человека, в своей простой человечности более великого, чем тот великий король, каким он был раньше. В обоих случаях от трагедий Шекспира веет бодростью, мужественным призывом к борьбе, хотя бы эта борьба и не всегда сулила успех. Героический и гуманистический характер этого пессимизма очень далек от фаталистического отчаяния.
Две пьесы этого периода на сюжеты из римской истории — «Антоний и Клеопатра» и «Кориолан», так же как и возникший раньше «Юлий Цезарь», близки идейно к названным трагедиям. Но их социально-политическая проблематика как бы заменяет прежний жанр национально-исторических хроник. Замена эта не случайна: Шекспир, отходя от прежнего безоблачного оптимизма, теперь отказывается и от былого монархического идеала, что ему, конечно, удобнее было показать на материале истории далекого Рима. Его герой — благородный республиканец Брут, а развенчанию он подвергает как носителей императорской (читай — монархической) идеи Юлия Цезаря и Октавиана, так и честолюбивых эгоистов-аристократов Антония и Кориолана. Атмосфера всех трех трагедий — закат великой культуры, осень чувств и деяний с ее переспелыми плодами и роскошными, но пахнущими уже тлением цветами.
Все прежние безоблачные идеалы Шекспира подвергаются теперь пересмотру: в природе наряду со здоровым началом подмечаются больные явления, извращения («Лир», «Макбет»); все чаще ставится проблема обуздания страстей разумом; на каждом шагу встают темы воспитания или перевоспитания личности, критического отбора, перестройки понятий, обычаев, форм человеческих отношений. Гуманизм Шекспира помимо героического характера становится также и «критическим», что острее всего проявляется в «Тимоне Афинском».
Сурового критицизма и внутренней горечи полны также и три написанные в эту пору комедии Шекспира — «Троил и Крессида», «Конец — делу венец», «Мера за меру». Если в трагедиях второго периода жизнь предстает Шекспиру во всем своем суровом и страшном виде, то в этих комедиях она поворачивается к нему своей низкой и грязной стороной. Первая из этих пьес лишена даже счастливой развязки — казалось бы, обязательного признака комедии, а во второй и третьей счастье, заслуженное главной и второстепенной героинями и состоящее в браке с не очень-то заслуживающими его героями, добывается ими обеими одинаковым, морально не очень красивым способом — путем любовного подмена. Если присоединить к этому большую долю скабрезности в шутовских сценах, все три пьесы не доставляют нынешнему — как, без сомнения, и тогдашнему — зрителю полного удовлетворения.
Подобные мотивы и стиль мы встречаем у многих комедийных авторов, младших современников Шекспира, особенно у писавших для аристократических зрителей, любивших фривольные, развлекательные пьесы. Не следует, однако, усматривать в этом уступку Шекспира шедшим из верхов вкусам или просто «творческую неудачу» его. Это лишь результат его изменившегося взгляда на жизнь, муть которой стала ему теперь виднее. Чистые, но не героические натуры вынуждены в этой обстановке порока и низости идти на компромиссы, если они хотят жить, вынуждены мириться со злом, смягчая или парализуя его любыми средствами, вплоть до названного выше подмена. Другой возможный исход для них — уход от жизненной суеты. Этот мотив звучит дважды в «Мере за меру» — сначала глухо в характере герцога, который не любит толпы и временно уезжает из столицы, чтобы понаблюдать ход жизни со стороны, а затем уже отчетливо в характере Изабеллы, настойчиво стремящейся уйти в монахини, чтобы избежать соблазнов и грязи жизни.
Но и тот и другой путь изображения людей и жизни претил Шекспиру. Утратив свое прежнее наивное доверие к людям и жизни, он утратил тем самым и ключ к созданию своих жизнерадостных комедий. После «Меры за меру» в течение всех восьми последних дет своего творчества (1604-1612) ни одной комедии в точном смысле слова он более уже не написал.
VII
После серии насыщенных борьбой, полных кипения мысли и страстей героических трагедий Шекспира в его творчестве последних лет наблюдается странная успокоенность. Чувствуются усталость и разочарование, объясняемые изменениями в политической и общественно-культурной обстановке — резким спадом ренессансных настроений и крушением веры в скорое осуществление гуманистических идеалов, которое все яснее обозначается при феодально-реакционном режиме Иакова I Стюарта. Королевская опека над театром привела к торжеству в нем трагикомедий — пьес, лишенных подлинного трагизма. Этот драматургический жанр, признанными мастерами которого являлись Бомонт и Флетчер, слегка волнуя зрителей, в основном имел целью развлечь их, доставить им острые и занимательные впечатления.
Последние пьесы Шекспира — «Перикл», «Цимбелин», «Зимняя сказка» и «Буря» — по своим внешним признакам могли бы быть причислены к жанру трагикомедий. Шекспир как будто бы уступает господствующему течению, пользующемуся покровительством двора, желая сохранить возможность дальнейшего творчества и связь с театром, но он пытается усвоить лишь внешние черты нового жанра, вложив в него более глубокое и человечное содержание. Соединение этих двух моментов достигается Шекспиром путем внесения в пьесы сказочного тона. Шекспир не изображает в них (как он это делал в прежних своих пьесах) типичные жизненные положения и борьбу чувств в конкретной исторической обстановке. Он уводит зрителя в воображаемый мир, в далекие полусказочные страны или в легендарною старину и на этом поэтическом фоне показывает столкновения страстей, которые без борьбы или каких-нибудь осложнений всегда оканчиваются благополучно — торжеством добрых свойств человеческой души над дурными инстинктами. При этом всегда бывают выведены представители молодого поколения — добрые и чистые существа, охваченные взаимной любовью (очень абстрактной, как они сами), не способные к жестокости или лжи и не ведающие о существовании на земле зла. Это как бы мечта о золотом веке, но перемещенном из прошлого в будущее, утопическая и убаюкивающая сказка о возможности жизни светлой и блаженной, свободной от насилия и себялюбия, под властью которых были обречены жить их родители.
В этих эфирных и абстрактных сказочных пьесах мы встречаем темы и положения, которые уже раньше трактовались Шекспиром в плане героической борьбы, в конкретной обстановке и на реальном общественном фоне;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
В других случаях страдания героя производят морально-примиряющее впечатление уже потому, что они перерождают и просветляют его: таков Лир, который из деспота-короля превратился в Человека, в своей простой человечности более великого, чем тот великий король, каким он был раньше. В обоих случаях от трагедий Шекспира веет бодростью, мужественным призывом к борьбе, хотя бы эта борьба и не всегда сулила успех. Героический и гуманистический характер этого пессимизма очень далек от фаталистического отчаяния.
Две пьесы этого периода на сюжеты из римской истории — «Антоний и Клеопатра» и «Кориолан», так же как и возникший раньше «Юлий Цезарь», близки идейно к названным трагедиям. Но их социально-политическая проблематика как бы заменяет прежний жанр национально-исторических хроник. Замена эта не случайна: Шекспир, отходя от прежнего безоблачного оптимизма, теперь отказывается и от былого монархического идеала, что ему, конечно, удобнее было показать на материале истории далекого Рима. Его герой — благородный республиканец Брут, а развенчанию он подвергает как носителей императорской (читай — монархической) идеи Юлия Цезаря и Октавиана, так и честолюбивых эгоистов-аристократов Антония и Кориолана. Атмосфера всех трех трагедий — закат великой культуры, осень чувств и деяний с ее переспелыми плодами и роскошными, но пахнущими уже тлением цветами.
Все прежние безоблачные идеалы Шекспира подвергаются теперь пересмотру: в природе наряду со здоровым началом подмечаются больные явления, извращения («Лир», «Макбет»); все чаще ставится проблема обуздания страстей разумом; на каждом шагу встают темы воспитания или перевоспитания личности, критического отбора, перестройки понятий, обычаев, форм человеческих отношений. Гуманизм Шекспира помимо героического характера становится также и «критическим», что острее всего проявляется в «Тимоне Афинском».
Сурового критицизма и внутренней горечи полны также и три написанные в эту пору комедии Шекспира — «Троил и Крессида», «Конец — делу венец», «Мера за меру». Если в трагедиях второго периода жизнь предстает Шекспиру во всем своем суровом и страшном виде, то в этих комедиях она поворачивается к нему своей низкой и грязной стороной. Первая из этих пьес лишена даже счастливой развязки — казалось бы, обязательного признака комедии, а во второй и третьей счастье, заслуженное главной и второстепенной героинями и состоящее в браке с не очень-то заслуживающими его героями, добывается ими обеими одинаковым, морально не очень красивым способом — путем любовного подмена. Если присоединить к этому большую долю скабрезности в шутовских сценах, все три пьесы не доставляют нынешнему — как, без сомнения, и тогдашнему — зрителю полного удовлетворения.
Подобные мотивы и стиль мы встречаем у многих комедийных авторов, младших современников Шекспира, особенно у писавших для аристократических зрителей, любивших фривольные, развлекательные пьесы. Не следует, однако, усматривать в этом уступку Шекспира шедшим из верхов вкусам или просто «творческую неудачу» его. Это лишь результат его изменившегося взгляда на жизнь, муть которой стала ему теперь виднее. Чистые, но не героические натуры вынуждены в этой обстановке порока и низости идти на компромиссы, если они хотят жить, вынуждены мириться со злом, смягчая или парализуя его любыми средствами, вплоть до названного выше подмена. Другой возможный исход для них — уход от жизненной суеты. Этот мотив звучит дважды в «Мере за меру» — сначала глухо в характере герцога, который не любит толпы и временно уезжает из столицы, чтобы понаблюдать ход жизни со стороны, а затем уже отчетливо в характере Изабеллы, настойчиво стремящейся уйти в монахини, чтобы избежать соблазнов и грязи жизни.
Но и тот и другой путь изображения людей и жизни претил Шекспиру. Утратив свое прежнее наивное доверие к людям и жизни, он утратил тем самым и ключ к созданию своих жизнерадостных комедий. После «Меры за меру» в течение всех восьми последних дет своего творчества (1604-1612) ни одной комедии в точном смысле слова он более уже не написал.
VII
После серии насыщенных борьбой, полных кипения мысли и страстей героических трагедий Шекспира в его творчестве последних лет наблюдается странная успокоенность. Чувствуются усталость и разочарование, объясняемые изменениями в политической и общественно-культурной обстановке — резким спадом ренессансных настроений и крушением веры в скорое осуществление гуманистических идеалов, которое все яснее обозначается при феодально-реакционном режиме Иакова I Стюарта. Королевская опека над театром привела к торжеству в нем трагикомедий — пьес, лишенных подлинного трагизма. Этот драматургический жанр, признанными мастерами которого являлись Бомонт и Флетчер, слегка волнуя зрителей, в основном имел целью развлечь их, доставить им острые и занимательные впечатления.
Последние пьесы Шекспира — «Перикл», «Цимбелин», «Зимняя сказка» и «Буря» — по своим внешним признакам могли бы быть причислены к жанру трагикомедий. Шекспир как будто бы уступает господствующему течению, пользующемуся покровительством двора, желая сохранить возможность дальнейшего творчества и связь с театром, но он пытается усвоить лишь внешние черты нового жанра, вложив в него более глубокое и человечное содержание. Соединение этих двух моментов достигается Шекспиром путем внесения в пьесы сказочного тона. Шекспир не изображает в них (как он это делал в прежних своих пьесах) типичные жизненные положения и борьбу чувств в конкретной исторической обстановке. Он уводит зрителя в воображаемый мир, в далекие полусказочные страны или в легендарною старину и на этом поэтическом фоне показывает столкновения страстей, которые без борьбы или каких-нибудь осложнений всегда оканчиваются благополучно — торжеством добрых свойств человеческой души над дурными инстинктами. При этом всегда бывают выведены представители молодого поколения — добрые и чистые существа, охваченные взаимной любовью (очень абстрактной, как они сами), не способные к жестокости или лжи и не ведающие о существовании на земле зла. Это как бы мечта о золотом веке, но перемещенном из прошлого в будущее, утопическая и убаюкивающая сказка о возможности жизни светлой и блаженной, свободной от насилия и себялюбия, под властью которых были обречены жить их родители.
В этих эфирных и абстрактных сказочных пьесах мы встречаем темы и положения, которые уже раньше трактовались Шекспиром в плане героической борьбы, в конкретной обстановке и на реальном общественном фоне;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43