Затем стал объяснять мне, что изобретенный им прибор он наименовал так: уловитель-усилитель. Это – опытный образец, радиус его действия мал, в дальнейшем же, посредством…
– Мотя, не толкуй мне про технику, ведь я в ней как свинья в апельсинах разбираюсь… Но, тем не менее, я хотел бы, чтоб в меню моем были и апельсины.
– Гена, меню задумай перед сном. Но в течение сна можешь пополнить обед новыми блюдами и продуктами… Как ты хочешь обедать: лежа в кровати или полулежа в кресле?
– Уж спать – так спать. Выбираю постель. Раздеваться ведь не обязательно?
– Конечно, не обязательно… Геннадий, хочу еще раз предупредить тебя: это все пока еще проба, опыт… Повторяю, что пока только два таких едока в мире: я да Надя… Я предлагал некоторым родственникам, некоторым знакомым – они отказались. Ты тоже откажись, если не хочется. Я, ей-Богу, не обижусь.
– Мотя, ты меня не отговаривай! Я уже сказал тебе: третьим едоком буду я!
Нажав на указанную мне Матвеем кнопочку, я надел чудо-шапку. Она сразу плотно облегла голову, будто срослась с ней. Растянувшись на раскладушке, я стал думать, чего бы такого мне поесть, и внезапно уснул.
…Я был не дома, не в ресторане, не в гостях у родственников. Я был в гостях у чуда. На столе стояла тарелка с окрошкой и все, что нужно для обедающего. Окрошка оказалась вкусной, доброкачественной; хлеб свежим, только что с хлебозавода. Затем на столе возникла тарелка с сардельками. Они были вкусны, но, съев их, я вспомнил, что едал мясные блюда и повкусней, например, шашлыки. И тотчас незримая рука протянула мне шампур со свежим, еще дымящимся бараньим шашлыком. Я ел его неспешно, стараясь продлить удовольствие, а когда съел, то почувствовал, что уже почти сыт. Но тут моя гастрономическая фантазия осмелела: я возжелал икры. И что же?! Незримая рука тотчас поставила на стол две открытые баночки: в одной красная, в другой черная! Разумеется, нельзя было отказаться от такого сверхдефицита! Я ел икру чайной ложкой, заедая роскошную снедь тонкими ломтиками хлеба. А затем на стол прикатились два апельсина. Съев их, я подумал, что хорошо бы завершить обед чашечкой горячего, сладкого натурального кофе. Желание мое сбылось немедленно!..
Пообедав, я сразу проснулся с ощущением приятной тяжести в желудке. Встав с кровати, подошел к сидящему в кресле Матвею Утюгову и молча поклонился ему.
– Ты сыт, Геннадий? – спросил меня мой друг.
– Я сыт, Матвей. Ты совершил чудо!
– Что ты чувствовал во сне?
– У меня осталось ощущение, что обеденный стол, за которым я сидел, и посуда – не вполне реальны. Полуреальны, что ли… А я и еда – вполне реальны.
– Так оно и есть. Гена. Эта небесная пища вполне вещественна. Вскоре ты в этом убедишься. Кухни – отменяются, но сортиры – не отменяются.
Завершая эту главу, я прошу у читателей прощения за одно прозаически-физиологическое сообщение. Обед, съеденный мною во сне, переварился в моем желудке в нормальный срок. И именно в туалете, воссев на стульчак, я окончательно убедился в том, что небесно-космическая пища столь же реальна, как и пища земная.
7. Промежуточная глава
На следующий день я снова побывал у Матвея. На этот раз я заранее обмозговал меню и, надевая шапку-утюговку, уже знал, что буду есть во сне. Пообедав, проснувшись в блаженной сытости, я сказал своему другу, что скоро все человечество поклонится ему в пояс.
– Геннадий, не надо мне поклонов. Меня вот что тревожит: боюсь, что в патентном бюро будут большие осложнения. Да и после по крутой лестнице придется мне подниматься, – и ступенек не счесть.
Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я начал задавать ему всякие вопросы. Первым делом спросил, распространяется ли на животных возможность питаться небесной пищей. Матвей ответил, что нет, у животных иное соотношение сигнальных волн, исходящих из мозга и желудка. А на вопрос, как же будут питаться дети, он сказал, что в течение первого года своей жизни они, как встарь, будут кормиться материнским молоком, а затем пищей небесной, причем переход на нее будет осуществляться совершенно безболезненно. Ведь в мозгу каждого человека закодирована генетическая информация о том, чем питались его предки. Таким образом, сигнальная система детских мозгов и желудков будет извлекать из космической пустоты нужную им пищу. Далее я поинтересовался, смогут ли слепые воспользоваться изобретением Матвея, и он сообщил мне, что смогут. Ведь даже в мозгу слепого от рождения человека живет зрительное и вкусовое представление о том, что ели его отец и мать, его деды и прадеды.
Когда я вернулся домой, в комнату постучалась Марсельеза Степановна и сообщила, что в мое отсутствие звонила из Подмосковья Зоя. Там у них все в порядке, но Зою беспокоит, что я тут, на холостом положении, питаюсь плохо. После этого сообщения Марсельеза Степановна пригласила меня в свою комнату: она только что пшенную кашу сварила и охотно поделится со мной.
– Спасибо, я сыт-сытехонек, – ответил я доброй соседке.
– Нет, нет, не притворяйтесь сытым, Геннадий Борисович! Идите ко мне!
Я пошел с ней в ее комнату. Но не для того, чтобы поесть, а для того, чтоб рассказать ей, как я сегодня поел. Эта пенсионерка, бывшая библиотекарша, была умна, честна и добра. Говорили, что она могла получить отдельную однокомнатную квартиру, но безвозмездно отказалась от нее ради пожилой своей сослуживицы. Все жильцы нашей дружной коммуналки очень уважали Марсельезу Степановну, советовались с ней, когда у них возникали какие-нибудь житейские недоразумения, своими радостями с ней делились. И я решил поведать ей о великом открытии своего друга. Ведь этого не следовало держать в тайне, наоборот, об этом надо было оповестить всех людей – тогда они скорее примутся за практическое осуществление гениального открытия, так считал я.
– Марсельеза Степановна, я не хочу пшенной каши. Я хочу рассказать вам о невозможном, которое стало возможным, – начал я.
Она пригласила меня сесть в кресло, сама села напротив, и я подробно поведал ей о гениальном своем друге, о его пище небесной, о том, что скоро не будет голодных. Она слушала меня очень внимательно. Однако меня удивило, что на лице ее не видно радости, наоборот, какую-то настороженность прочел я на нем. А когда я замолчал, она спросила меня:
– Геннадий Борисович, вы верите в Бога?
В ответ я продекламировал ей четверостишие из стихотворения В. Инкогнитова:
Я в Бога не верю, конечно,
В святого того старика,
Но кто-то незримый и вечный
Спланировал все на века.
– Геннадий Борисович, по-вашему, выходит, что этот незримый и вечный плановик как бы подсказал вашему другу идею небесного питания? Но добрая ли это подсказка? Вы уверены в том, что этот Утюгов осчастливил человечество своим открытием?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Мотя, не толкуй мне про технику, ведь я в ней как свинья в апельсинах разбираюсь… Но, тем не менее, я хотел бы, чтоб в меню моем были и апельсины.
– Гена, меню задумай перед сном. Но в течение сна можешь пополнить обед новыми блюдами и продуктами… Как ты хочешь обедать: лежа в кровати или полулежа в кресле?
– Уж спать – так спать. Выбираю постель. Раздеваться ведь не обязательно?
– Конечно, не обязательно… Геннадий, хочу еще раз предупредить тебя: это все пока еще проба, опыт… Повторяю, что пока только два таких едока в мире: я да Надя… Я предлагал некоторым родственникам, некоторым знакомым – они отказались. Ты тоже откажись, если не хочется. Я, ей-Богу, не обижусь.
– Мотя, ты меня не отговаривай! Я уже сказал тебе: третьим едоком буду я!
Нажав на указанную мне Матвеем кнопочку, я надел чудо-шапку. Она сразу плотно облегла голову, будто срослась с ней. Растянувшись на раскладушке, я стал думать, чего бы такого мне поесть, и внезапно уснул.
…Я был не дома, не в ресторане, не в гостях у родственников. Я был в гостях у чуда. На столе стояла тарелка с окрошкой и все, что нужно для обедающего. Окрошка оказалась вкусной, доброкачественной; хлеб свежим, только что с хлебозавода. Затем на столе возникла тарелка с сардельками. Они были вкусны, но, съев их, я вспомнил, что едал мясные блюда и повкусней, например, шашлыки. И тотчас незримая рука протянула мне шампур со свежим, еще дымящимся бараньим шашлыком. Я ел его неспешно, стараясь продлить удовольствие, а когда съел, то почувствовал, что уже почти сыт. Но тут моя гастрономическая фантазия осмелела: я возжелал икры. И что же?! Незримая рука тотчас поставила на стол две открытые баночки: в одной красная, в другой черная! Разумеется, нельзя было отказаться от такого сверхдефицита! Я ел икру чайной ложкой, заедая роскошную снедь тонкими ломтиками хлеба. А затем на стол прикатились два апельсина. Съев их, я подумал, что хорошо бы завершить обед чашечкой горячего, сладкого натурального кофе. Желание мое сбылось немедленно!..
Пообедав, я сразу проснулся с ощущением приятной тяжести в желудке. Встав с кровати, подошел к сидящему в кресле Матвею Утюгову и молча поклонился ему.
– Ты сыт, Геннадий? – спросил меня мой друг.
– Я сыт, Матвей. Ты совершил чудо!
– Что ты чувствовал во сне?
– У меня осталось ощущение, что обеденный стол, за которым я сидел, и посуда – не вполне реальны. Полуреальны, что ли… А я и еда – вполне реальны.
– Так оно и есть. Гена. Эта небесная пища вполне вещественна. Вскоре ты в этом убедишься. Кухни – отменяются, но сортиры – не отменяются.
Завершая эту главу, я прошу у читателей прощения за одно прозаически-физиологическое сообщение. Обед, съеденный мною во сне, переварился в моем желудке в нормальный срок. И именно в туалете, воссев на стульчак, я окончательно убедился в том, что небесно-космическая пища столь же реальна, как и пища земная.
7. Промежуточная глава
На следующий день я снова побывал у Матвея. На этот раз я заранее обмозговал меню и, надевая шапку-утюговку, уже знал, что буду есть во сне. Пообедав, проснувшись в блаженной сытости, я сказал своему другу, что скоро все человечество поклонится ему в пояс.
– Геннадий, не надо мне поклонов. Меня вот что тревожит: боюсь, что в патентном бюро будут большие осложнения. Да и после по крутой лестнице придется мне подниматься, – и ступенек не счесть.
Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я начал задавать ему всякие вопросы. Первым делом спросил, распространяется ли на животных возможность питаться небесной пищей. Матвей ответил, что нет, у животных иное соотношение сигнальных волн, исходящих из мозга и желудка. А на вопрос, как же будут питаться дети, он сказал, что в течение первого года своей жизни они, как встарь, будут кормиться материнским молоком, а затем пищей небесной, причем переход на нее будет осуществляться совершенно безболезненно. Ведь в мозгу каждого человека закодирована генетическая информация о том, чем питались его предки. Таким образом, сигнальная система детских мозгов и желудков будет извлекать из космической пустоты нужную им пищу. Далее я поинтересовался, смогут ли слепые воспользоваться изобретением Матвея, и он сообщил мне, что смогут. Ведь даже в мозгу слепого от рождения человека живет зрительное и вкусовое представление о том, что ели его отец и мать, его деды и прадеды.
Когда я вернулся домой, в комнату постучалась Марсельеза Степановна и сообщила, что в мое отсутствие звонила из Подмосковья Зоя. Там у них все в порядке, но Зою беспокоит, что я тут, на холостом положении, питаюсь плохо. После этого сообщения Марсельеза Степановна пригласила меня в свою комнату: она только что пшенную кашу сварила и охотно поделится со мной.
– Спасибо, я сыт-сытехонек, – ответил я доброй соседке.
– Нет, нет, не притворяйтесь сытым, Геннадий Борисович! Идите ко мне!
Я пошел с ней в ее комнату. Но не для того, чтобы поесть, а для того, чтоб рассказать ей, как я сегодня поел. Эта пенсионерка, бывшая библиотекарша, была умна, честна и добра. Говорили, что она могла получить отдельную однокомнатную квартиру, но безвозмездно отказалась от нее ради пожилой своей сослуживицы. Все жильцы нашей дружной коммуналки очень уважали Марсельезу Степановну, советовались с ней, когда у них возникали какие-нибудь житейские недоразумения, своими радостями с ней делились. И я решил поведать ей о великом открытии своего друга. Ведь этого не следовало держать в тайне, наоборот, об этом надо было оповестить всех людей – тогда они скорее примутся за практическое осуществление гениального открытия, так считал я.
– Марсельеза Степановна, я не хочу пшенной каши. Я хочу рассказать вам о невозможном, которое стало возможным, – начал я.
Она пригласила меня сесть в кресло, сама села напротив, и я подробно поведал ей о гениальном своем друге, о его пище небесной, о том, что скоро не будет голодных. Она слушала меня очень внимательно. Однако меня удивило, что на лице ее не видно радости, наоборот, какую-то настороженность прочел я на нем. А когда я замолчал, она спросила меня:
– Геннадий Борисович, вы верите в Бога?
В ответ я продекламировал ей четверостишие из стихотворения В. Инкогнитова:
Я в Бога не верю, конечно,
В святого того старика,
Но кто-то незримый и вечный
Спланировал все на века.
– Геннадий Борисович, по-вашему, выходит, что этот незримый и вечный плановик как бы подсказал вашему другу идею небесного питания? Но добрая ли это подсказка? Вы уверены в том, что этот Утюгов осчастливил человечество своим открытием?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16