– Я сказал только, что хорошо бы вызвать полицию. Я что, на этом настаивал? Мартин, скажи хоть ты!
– Ну, как сказать… – начал Мартин рассудительно, желая задобрить сестру. – По-моему…
Но Линда не дала ему договорить.
– В конце концов он же ничего не сделал! Заглянул в окно, только и всего. И не спать целую ночь из-за того, что кому-то взбрело в голову заглянуть к вам в окно, – по-моему, это глупо. Я вообще готова поклясться, что это был не грабитель…
– То есть как? – возмутился Виллард.
– А что ему здесь грабить? Драгоценностей у меня нет, а моей единственной шубе уже семь лет от роду, и ни один вор, если он в здравом уме…
– Тогда что же он все-таки делал на этой проклятой лестнице? – спросил Виллард.
– Может быть, он просто-напросто охотник подглядывать в чужие окна, – предположила Линда.
– Просто-напросто! – Виллард залпом проглотил свое виски. – Если ты ходишь целый день в чем мать родила, не задергивая при этом штор…
– Ну не будь таким ханжой, – сказала Линда. – Кто меня здесь видит, кроме бурундуков?
– Здесь! Если бы только здесь! А то где бы мы ни жили. Ох, эти современные женщины! – Он с горестным видом повернулся к Мартину. – Вот женишься – сам увидишь: половину времени ты будешь бегать и задергивать шторы, если ты, конечно, не хочешь, чтобы вся Америка любовалась тем, как твоя жена одевается и раздевается.
– Не ханжи, Джон, – Линда повысила голос. – Ну кому в этой глуши может прийти в голову…
– Мне, – сказал Виллард, – и этому типу с лестницей тоже, видимо, пришло в голову.
– Кто знает, что у него было на уме? Ладно, я сдаюсь. С сегодняшнего дня начинаю задергивать все шторы до единой. Но все равно это ужасно. Так жить в своем собственном доме. Как в тюрьме.
– Изредка накидывать на себя халат – это, ей-богу, не значит жить как в тюрьме, – заметил Виллард.
– Джон, – произнесла Линда колючим голосом, – у тебя ужасная привычка: ты становишься ханжой в самые решительные моменты жизни.
– Дети, дети, – вмешался Мартин, – у меня сегодня выходной.
– Извини, – сразу оборвал спор Виллард, а Линда принужденно засмеялась.
– Вам бы собаку купить, – сказал Мартин.
– Он терпеть не может собак. Он предпочитает жить в склепе, – и Линда принялась гасить лампы в гостиной.
С тем все и разошлись по своим спальням, оставив для общего спокойствия свет в нижнем холле, хотя можно было поручиться, что бродяга, кто бы он ни был и с какой бы целью ни приходил, сегодня ночью не вернется.
Утром Виллард позвонил в полицию, и они обещали приехать. Линде пришлось изобрести подходящий предлог, чтобы увести мальчишек из дому, во всяком случае, до самого обеда: увидят полицейских, начнут задавать вопросы, а в результате перестанут чувствовать себя в безопасности в своем собственном доме – ей этого ужасно не хотелось. Но вытащить детей из дому оказалось нелегкой задачей, они ни за что не желали расставаться с дядей и никак не могли понять, почему Мартин не может провести утро вместе с ними, а он не мог им признаться, что ему нужно дождаться полицейских и попытаться описать внешность бродяги, который крался к их окну, когда они спали.
Однако к тому времени, когда приехала полицейская машина, детей в доме уже не было. Двое полицейских не спеша обошли участок, профессиональным глазом окинули лестницу, балкон и заросли и все записали в свои книжечки. Когда они спросили Мартина о внешности этого человека, он сам был несколько смущен туманностью своего описания; у него возникло неприятное ощущение, что его рассказ полицейских разочаровал.
– Я ни на минуту не сомневаюсь, что если бы я увидел его еще раз, я бы непременно его опознал, – говорил Мартин, – но в его внешности не было ничего такого, за что можно уцепиться, то есть, ну, вы понимаете, ни большого шрама, ни повязки на глазу, ни сломанного носа, ничего такого…
– Ну, а возраст? – спросил старший из полицейских.
– Что-нибудь средних лет, сержант, – сказал Мартин, – где-то между тридцатью и сорока пятью, пожалуй, так.
Виллард улыбнулся, Мартину показалось, что и сержант Мэдден с трудом сдерживает улыбку.
– Вы понимаете, что я хочу сказать, – заторопился Мартин, – от и до.
– Цвет лица? Что вы можете сказать об этом? – спросил Мэдден.
– Понимаете, при таком освещении, да еще в тумане… – Мартин умолк, перебирая в памяти вчерашние впечатления. – Он был очень бледен.
– Он был лысый? – спросил Мэдден, сделав в своей книжечке какую-то пометку. – Или у него была большая шевелюра?
И снова Мартин засомневался:
– На нем, пожалуй, была какая-то шляпа.
– Какая шляпа?
Мартин пожал плечами.
– Шляпа как шляпа.
– Может быть, кепка? – подсказал Мэдден.
– Нет, нет, не кепка. Шляпа.
– А какой он был из себя? – методически дознавался Мэдден, записывая каждое слово. – Высокий, приземистый или какой?
Мартин в замешательстве покачал головой.
– Вы знаете, боюсь, что от меня вам будет мало проку. Он стоял под самым окном, вон там, и свет падал на него сверху, и… и я даже не берусь вам сказать… Но так, по впечатлению, он был скорее плотного телосложения.
– У вас есть какие-нибудь предположения, кто бы это мог быть, а, сержант? – спросил Виллард.
Полицейские понимающе переглянулись.
– Видите ли, мистер Виллард, – сказал Мэдден, – в любом городе всегда найдется два-три любителя шляться по ночам. Проверим, у нас тут возле банка строят новый торговый центр, а рабочих привезли из Нью-Хэйвена. Разные, очень разные там попадаются люди. – Он явно не доверял этим чужакам из Нью-Хэйвена. Мэдден закрыл свою книжечку и спрятал ее в карман.
– Если что-нибудь выяснится, мы дадим вам знать.
– Если бы я увидел его снова, я узнал бы его непременно, – повторил Мартин, пытаясь реабилитировать себя в глазах полицейских.
– Если у нас возникнут какие-нибудь подозрения, мы тогда вызовем вас взглянуть на задержанных, – сказал Мэдден.
– Завтра вечером меня уже не будет. Я улетаю во Францию.
Полицейские снова переглянулись; их суровые взгляды не оставляли ни малейших сомнений в том, что они думают о некоторых американских гражданах, которые, являясь свидетелями преступления, позволяют себе улетать во Францию.
– Что ж, поглядим, что тут можно сделать, – сказал Мэдден мрачно, без всякого оптимизма.
Мартин и Виллард долго смотрели вслед полицейской машине, пока она не скрылась из виду.
– Знаешь, забавно, – сказал Виллард, – до чего запросто полицейский может заставить тебя почувствовать, что ты кругом виноват.
Они вернулись в дом, и Виллард пошел звонить Линде, что все в порядке, полицейские уехали и можно везти мальчишек домой.
В тот же день они были приглашены к одним друзьям на коктейль, а потом к другим друзьям на обед, и Линда поначалу сказала, что она никуда не пойдет, что ей даже подумать страшно, как это она оставит детей одних в доме после того, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– Ну, как сказать… – начал Мартин рассудительно, желая задобрить сестру. – По-моему…
Но Линда не дала ему договорить.
– В конце концов он же ничего не сделал! Заглянул в окно, только и всего. И не спать целую ночь из-за того, что кому-то взбрело в голову заглянуть к вам в окно, – по-моему, это глупо. Я вообще готова поклясться, что это был не грабитель…
– То есть как? – возмутился Виллард.
– А что ему здесь грабить? Драгоценностей у меня нет, а моей единственной шубе уже семь лет от роду, и ни один вор, если он в здравом уме…
– Тогда что же он все-таки делал на этой проклятой лестнице? – спросил Виллард.
– Может быть, он просто-напросто охотник подглядывать в чужие окна, – предположила Линда.
– Просто-напросто! – Виллард залпом проглотил свое виски. – Если ты ходишь целый день в чем мать родила, не задергивая при этом штор…
– Ну не будь таким ханжой, – сказала Линда. – Кто меня здесь видит, кроме бурундуков?
– Здесь! Если бы только здесь! А то где бы мы ни жили. Ох, эти современные женщины! – Он с горестным видом повернулся к Мартину. – Вот женишься – сам увидишь: половину времени ты будешь бегать и задергивать шторы, если ты, конечно, не хочешь, чтобы вся Америка любовалась тем, как твоя жена одевается и раздевается.
– Не ханжи, Джон, – Линда повысила голос. – Ну кому в этой глуши может прийти в голову…
– Мне, – сказал Виллард, – и этому типу с лестницей тоже, видимо, пришло в голову.
– Кто знает, что у него было на уме? Ладно, я сдаюсь. С сегодняшнего дня начинаю задергивать все шторы до единой. Но все равно это ужасно. Так жить в своем собственном доме. Как в тюрьме.
– Изредка накидывать на себя халат – это, ей-богу, не значит жить как в тюрьме, – заметил Виллард.
– Джон, – произнесла Линда колючим голосом, – у тебя ужасная привычка: ты становишься ханжой в самые решительные моменты жизни.
– Дети, дети, – вмешался Мартин, – у меня сегодня выходной.
– Извини, – сразу оборвал спор Виллард, а Линда принужденно засмеялась.
– Вам бы собаку купить, – сказал Мартин.
– Он терпеть не может собак. Он предпочитает жить в склепе, – и Линда принялась гасить лампы в гостиной.
С тем все и разошлись по своим спальням, оставив для общего спокойствия свет в нижнем холле, хотя можно было поручиться, что бродяга, кто бы он ни был и с какой бы целью ни приходил, сегодня ночью не вернется.
Утром Виллард позвонил в полицию, и они обещали приехать. Линде пришлось изобрести подходящий предлог, чтобы увести мальчишек из дому, во всяком случае, до самого обеда: увидят полицейских, начнут задавать вопросы, а в результате перестанут чувствовать себя в безопасности в своем собственном доме – ей этого ужасно не хотелось. Но вытащить детей из дому оказалось нелегкой задачей, они ни за что не желали расставаться с дядей и никак не могли понять, почему Мартин не может провести утро вместе с ними, а он не мог им признаться, что ему нужно дождаться полицейских и попытаться описать внешность бродяги, который крался к их окну, когда они спали.
Однако к тому времени, когда приехала полицейская машина, детей в доме уже не было. Двое полицейских не спеша обошли участок, профессиональным глазом окинули лестницу, балкон и заросли и все записали в свои книжечки. Когда они спросили Мартина о внешности этого человека, он сам был несколько смущен туманностью своего описания; у него возникло неприятное ощущение, что его рассказ полицейских разочаровал.
– Я ни на минуту не сомневаюсь, что если бы я увидел его еще раз, я бы непременно его опознал, – говорил Мартин, – но в его внешности не было ничего такого, за что можно уцепиться, то есть, ну, вы понимаете, ни большого шрама, ни повязки на глазу, ни сломанного носа, ничего такого…
– Ну, а возраст? – спросил старший из полицейских.
– Что-нибудь средних лет, сержант, – сказал Мартин, – где-то между тридцатью и сорока пятью, пожалуй, так.
Виллард улыбнулся, Мартину показалось, что и сержант Мэдден с трудом сдерживает улыбку.
– Вы понимаете, что я хочу сказать, – заторопился Мартин, – от и до.
– Цвет лица? Что вы можете сказать об этом? – спросил Мэдден.
– Понимаете, при таком освещении, да еще в тумане… – Мартин умолк, перебирая в памяти вчерашние впечатления. – Он был очень бледен.
– Он был лысый? – спросил Мэдден, сделав в своей книжечке какую-то пометку. – Или у него была большая шевелюра?
И снова Мартин засомневался:
– На нем, пожалуй, была какая-то шляпа.
– Какая шляпа?
Мартин пожал плечами.
– Шляпа как шляпа.
– Может быть, кепка? – подсказал Мэдден.
– Нет, нет, не кепка. Шляпа.
– А какой он был из себя? – методически дознавался Мэдден, записывая каждое слово. – Высокий, приземистый или какой?
Мартин в замешательстве покачал головой.
– Вы знаете, боюсь, что от меня вам будет мало проку. Он стоял под самым окном, вон там, и свет падал на него сверху, и… и я даже не берусь вам сказать… Но так, по впечатлению, он был скорее плотного телосложения.
– У вас есть какие-нибудь предположения, кто бы это мог быть, а, сержант? – спросил Виллард.
Полицейские понимающе переглянулись.
– Видите ли, мистер Виллард, – сказал Мэдден, – в любом городе всегда найдется два-три любителя шляться по ночам. Проверим, у нас тут возле банка строят новый торговый центр, а рабочих привезли из Нью-Хэйвена. Разные, очень разные там попадаются люди. – Он явно не доверял этим чужакам из Нью-Хэйвена. Мэдден закрыл свою книжечку и спрятал ее в карман.
– Если что-нибудь выяснится, мы дадим вам знать.
– Если бы я увидел его снова, я узнал бы его непременно, – повторил Мартин, пытаясь реабилитировать себя в глазах полицейских.
– Если у нас возникнут какие-нибудь подозрения, мы тогда вызовем вас взглянуть на задержанных, – сказал Мэдден.
– Завтра вечером меня уже не будет. Я улетаю во Францию.
Полицейские снова переглянулись; их суровые взгляды не оставляли ни малейших сомнений в том, что они думают о некоторых американских гражданах, которые, являясь свидетелями преступления, позволяют себе улетать во Францию.
– Что ж, поглядим, что тут можно сделать, – сказал Мэдден мрачно, без всякого оптимизма.
Мартин и Виллард долго смотрели вслед полицейской машине, пока она не скрылась из виду.
– Знаешь, забавно, – сказал Виллард, – до чего запросто полицейский может заставить тебя почувствовать, что ты кругом виноват.
Они вернулись в дом, и Виллард пошел звонить Линде, что все в порядке, полицейские уехали и можно везти мальчишек домой.
В тот же день они были приглашены к одним друзьям на коктейль, а потом к другим друзьям на обед, и Линда поначалу сказала, что она никуда не пойдет, что ей даже подумать страшно, как это она оставит детей одних в доме после того, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10