Я провел больше времени, помогая армейскому подразделению, занимающемуся космическими полетами, бороться против объединения с другими подразделениями космических отделов прочих служб, чем я провел в космосе, занимаясь настоящей работой. Так мне приказали. Но это не помогло мне считать космос безграничным собором.
И где-то там, на пол-пути, я женился и у нас родился сын. Он родился в тот самый день, когда я поступил в космошколу. Двумя годами позже наши семейные взаимоотношения прекратились. Это звучит странно, я понимаю, но обстоятельства оказались необычны.
— Когда ко мне обратился «Пфицнер» и попросил собрать образчики грунта для них, я думаю, мне привиделась еще одна церковь, с которой я мог бы идентифицировать себя — что-то человечное, долговременное, безличностное. И когда я обнаружил, что эта новая церковь не собирается приветствовать счастливыми возгласами своего нового прихожанина — что ж, результат таков, что я плачусь на вашем плече. — Он улыбнулся. — Я понимаю, это едва ли похоже на лесть. Но вы уже помогли мне выговориться до такой степени, когда единственным последующим шагом может быть принесение извинений, что я и делаю. Надеюсь, вы их примете.
— Пожалуй, приму, — сказал она и затем, как бы пробуя, она улыбнулась ему в ответ. Результат заставил его почувствовать звон в ушах, словно атмосферное давление упало неожиданно фунтов на пять на квадратный дюйм [приблизительно 0,05 атмосферы]. Энн Эббот оказалась одной из тех исключительно редких, в общем-то простых девушек, чьи улыбки полностью преображали их самих так же неожиданно, как взрыв звезды. Когда на ее лице было обычное, пожалуй несколько мрачное выражение, никто бы не обратил на нее внимание. Но мужчина, увидевший хотя бы раз ее улыбку, мог вполне пожелать трудиться до смерти — лишь бы заставить ее улыбаться снова и снова, как можно чаще. Красивая женщина, подумал Пейдж, наверное никогда бы пользовалась такой верностью, как Энн Эббот, найди она подходящего мужчину.
— Благодарю вас, — ответил несколько невпопад Пейдж. — Давайте, что-нибудь закажем, и затем я хотел бы услышать, как вы говорите. Боюсь, что кинул Историю Моей Жизни прямо вам в руки пожалуй несколько преждевременно.
— Заказывайте сами, — произнесла она. — Вы что-то говорили о камбале сегодня днем, так что вам, наверное, известно здешнее меню. И вы так галантно вывели меня из кэдди, что мне хотелось бы сохранить иллюзию.
— Иллюзию?
— Не заставляйте меня объяснять, — ответила она, слегка покраснев. — Но… В общем, иллюзию того, что в этом мире осталось еще один — два кавалера. И поскольку вы не являетесь лишней женщиной на планете полной ленивых мужчин, вы не поймете ценности одной или нескольких незначительных знаков галантности. Большинство мужчин, с которыми я встречалась хотели, чтобы им показали мою молекулу еще до того, как они попытались бы узнать, как меня зовут.
Взрыв удивленного хохота Пейджа заставил повернуться всех кто был в ресторане, в их сторону. Он быстро постарался заглушить его, опасаясь, что это разочарует девушку, но она снова улыбалась, заставив его почувствовать себя так, будто он только что проглотил один за другим три стаканчика виски.
— Это довольно быстрая трансформация для меня, — сказал он. — Сегодня я уже выступал в роли шантажиста по собственному желанию. Очень хорошо, давайте же попробуем камбалу — это фирменное блюдо ресторана. Меня постоянно преследовали его видения, пока я жевал концентраты на Ганимеде.
— Я думаю, у вас правильное представление о «Пфицнере», — медленно произнесла Энн, когда официант ушел. — Я не могу поведать вам какие-либо секреты, но быть может смогу рассказать кое-что из общедоступной информации, которая, очевидно, прошла мимо вас. Проект, над которым сейчас работает предприятие, как мне кажется, в точности соответствует вашему описанию. Он явно гуманитарной направленности, и не предназначен для кого-то лично. Он такой же длительный, как и любой другой проект, который я могла бы себе представить. Если рассуждать с вашей точки зрения, по отношению к нему, я чувствую себя несколько религиозной. Это то, к чему можно привязаться. И это считаю, это для меня лучше, чем быть Правоверной. Думаю, вы можете понять, почему я себя так чувствую. Понять даже лучше, чем Гарольд Ганн. По крайней мере, мне так кажется.
Теперь пришел его через через почувствовать себя смущенно. Он скрыл это теребя свои голубые нашивки с Уорчестерширом, пока они заметно не измялись. — Хотел бы я знать — почему.
— Дело вот в чем, — начала она. — В западной медицине в период между 1940 и 1960 годами произошли большие перемены. До 1940 — в начале века — инфекционные болезни являлись основными убийцами. К 1960 почти все они были поголовно уничтожены. Настоящие перемены начались с появлением сульфамидных препаратов. Затем появились Флеминг и Флори, а с ними — массовое производство пенициллина во время Второй Мировой войны. После войны мы обнаружили целый арсенал новых препаратов против туберкулеза, который прежде не излечивались успешно — стрептомицин, изоцианид, виомицин и так далее, вплоть до изоляции Блохом ТБ-токсинов и создания метаболических блокирующих препаратов.
— Затем появились антибиотики широкого спектра, вроде тетрамицина, атаковавшие некоторые вирусные заболевания, вызываемые одноклеточными организмами, даже болезни, вызываемые червями. Они дали нам исключительно ценные нити к решению целого ряда весьма трудных проблем. Последняя значительная инфекционная болезнь — билхарзия или шистомотоз [болезнь, вызываемая развивающимися под кожей животного или человека, червями; была распространена в странах Азии] — оказалась сведена к уровню простого раздражения к 1966 году.
— Но инфекционные болезни существуют по-прежнему, — заметил Пейдж.
— Да, это так, — ответила девушка, наклонившись вперед, так что маленькие точки атомов на ее броши отразили свет свечей. — Никакое лекарство не уничтожает само заболевание, потому что просто невозможно уничтожить все опасные организмы в мире, излечивая только пациентов, зараженных ими. Но опасность можно уменьшить. К примеру, в 50-х годах малярия являлась одним из величайших убийц в мире. А теперь она столь же редка, как и дифтерия. И обе эти болезни по-прежнему сосуществуют с нами. Но сколько времени прошло с тех пор как вы слышали хотя бы об одном заболевании?
— Ваш вопрос — не по адресу. У нас, на космических кораблях, вирусные инфекции — вовсе не такое уж обычное дело. Мы списываем любого из членов команды, который появляется хотя бы с легкой формой простуды. Но так или иначе — счет пока в вашу пользу. Продолжайте. Так что произошло потом?
— Нечто зловещее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
И где-то там, на пол-пути, я женился и у нас родился сын. Он родился в тот самый день, когда я поступил в космошколу. Двумя годами позже наши семейные взаимоотношения прекратились. Это звучит странно, я понимаю, но обстоятельства оказались необычны.
— Когда ко мне обратился «Пфицнер» и попросил собрать образчики грунта для них, я думаю, мне привиделась еще одна церковь, с которой я мог бы идентифицировать себя — что-то человечное, долговременное, безличностное. И когда я обнаружил, что эта новая церковь не собирается приветствовать счастливыми возгласами своего нового прихожанина — что ж, результат таков, что я плачусь на вашем плече. — Он улыбнулся. — Я понимаю, это едва ли похоже на лесть. Но вы уже помогли мне выговориться до такой степени, когда единственным последующим шагом может быть принесение извинений, что я и делаю. Надеюсь, вы их примете.
— Пожалуй, приму, — сказал она и затем, как бы пробуя, она улыбнулась ему в ответ. Результат заставил его почувствовать звон в ушах, словно атмосферное давление упало неожиданно фунтов на пять на квадратный дюйм [приблизительно 0,05 атмосферы]. Энн Эббот оказалась одной из тех исключительно редких, в общем-то простых девушек, чьи улыбки полностью преображали их самих так же неожиданно, как взрыв звезды. Когда на ее лице было обычное, пожалуй несколько мрачное выражение, никто бы не обратил на нее внимание. Но мужчина, увидевший хотя бы раз ее улыбку, мог вполне пожелать трудиться до смерти — лишь бы заставить ее улыбаться снова и снова, как можно чаще. Красивая женщина, подумал Пейдж, наверное никогда бы пользовалась такой верностью, как Энн Эббот, найди она подходящего мужчину.
— Благодарю вас, — ответил несколько невпопад Пейдж. — Давайте, что-нибудь закажем, и затем я хотел бы услышать, как вы говорите. Боюсь, что кинул Историю Моей Жизни прямо вам в руки пожалуй несколько преждевременно.
— Заказывайте сами, — произнесла она. — Вы что-то говорили о камбале сегодня днем, так что вам, наверное, известно здешнее меню. И вы так галантно вывели меня из кэдди, что мне хотелось бы сохранить иллюзию.
— Иллюзию?
— Не заставляйте меня объяснять, — ответила она, слегка покраснев. — Но… В общем, иллюзию того, что в этом мире осталось еще один — два кавалера. И поскольку вы не являетесь лишней женщиной на планете полной ленивых мужчин, вы не поймете ценности одной или нескольких незначительных знаков галантности. Большинство мужчин, с которыми я встречалась хотели, чтобы им показали мою молекулу еще до того, как они попытались бы узнать, как меня зовут.
Взрыв удивленного хохота Пейджа заставил повернуться всех кто был в ресторане, в их сторону. Он быстро постарался заглушить его, опасаясь, что это разочарует девушку, но она снова улыбалась, заставив его почувствовать себя так, будто он только что проглотил один за другим три стаканчика виски.
— Это довольно быстрая трансформация для меня, — сказал он. — Сегодня я уже выступал в роли шантажиста по собственному желанию. Очень хорошо, давайте же попробуем камбалу — это фирменное блюдо ресторана. Меня постоянно преследовали его видения, пока я жевал концентраты на Ганимеде.
— Я думаю, у вас правильное представление о «Пфицнере», — медленно произнесла Энн, когда официант ушел. — Я не могу поведать вам какие-либо секреты, но быть может смогу рассказать кое-что из общедоступной информации, которая, очевидно, прошла мимо вас. Проект, над которым сейчас работает предприятие, как мне кажется, в точности соответствует вашему описанию. Он явно гуманитарной направленности, и не предназначен для кого-то лично. Он такой же длительный, как и любой другой проект, который я могла бы себе представить. Если рассуждать с вашей точки зрения, по отношению к нему, я чувствую себя несколько религиозной. Это то, к чему можно привязаться. И это считаю, это для меня лучше, чем быть Правоверной. Думаю, вы можете понять, почему я себя так чувствую. Понять даже лучше, чем Гарольд Ганн. По крайней мере, мне так кажется.
Теперь пришел его через через почувствовать себя смущенно. Он скрыл это теребя свои голубые нашивки с Уорчестерширом, пока они заметно не измялись. — Хотел бы я знать — почему.
— Дело вот в чем, — начала она. — В западной медицине в период между 1940 и 1960 годами произошли большие перемены. До 1940 — в начале века — инфекционные болезни являлись основными убийцами. К 1960 почти все они были поголовно уничтожены. Настоящие перемены начались с появлением сульфамидных препаратов. Затем появились Флеминг и Флори, а с ними — массовое производство пенициллина во время Второй Мировой войны. После войны мы обнаружили целый арсенал новых препаратов против туберкулеза, который прежде не излечивались успешно — стрептомицин, изоцианид, виомицин и так далее, вплоть до изоляции Блохом ТБ-токсинов и создания метаболических блокирующих препаратов.
— Затем появились антибиотики широкого спектра, вроде тетрамицина, атаковавшие некоторые вирусные заболевания, вызываемые одноклеточными организмами, даже болезни, вызываемые червями. Они дали нам исключительно ценные нити к решению целого ряда весьма трудных проблем. Последняя значительная инфекционная болезнь — билхарзия или шистомотоз [болезнь, вызываемая развивающимися под кожей животного или человека, червями; была распространена в странах Азии] — оказалась сведена к уровню простого раздражения к 1966 году.
— Но инфекционные болезни существуют по-прежнему, — заметил Пейдж.
— Да, это так, — ответила девушка, наклонившись вперед, так что маленькие точки атомов на ее броши отразили свет свечей. — Никакое лекарство не уничтожает само заболевание, потому что просто невозможно уничтожить все опасные организмы в мире, излечивая только пациентов, зараженных ими. Но опасность можно уменьшить. К примеру, в 50-х годах малярия являлась одним из величайших убийц в мире. А теперь она столь же редка, как и дифтерия. И обе эти болезни по-прежнему сосуществуют с нами. Но сколько времени прошло с тех пор как вы слышали хотя бы об одном заболевании?
— Ваш вопрос — не по адресу. У нас, на космических кораблях, вирусные инфекции — вовсе не такое уж обычное дело. Мы списываем любого из членов команды, который появляется хотя бы с легкой формой простуды. Но так или иначе — счет пока в вашу пользу. Продолжайте. Так что произошло потом?
— Нечто зловещее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45