- К сожалению, бывает...
Не выдержав, я зевнул.
- Пардон. Не спал две ночи, и вот... - я опять
приготовился оправдываться и врать, но Тамара перебила меня.
- Две ночи копали картошку?
- Не было никакой картошки, - признался я. - Все чертов
спирт. Еще немного, и боюсь, засну прямо на стуле.
- Я вам постелю, - глаза Тамары скользнули в сторону. -
Выбирайте, диван или раскладушка?
Вопрос не был риторическим. И она вовсе не протягивала
мне два кулачка с зажатыми в них разноцветными шашками. От
верности ответа зависело ее доброе ко мне отношение. И нечего
было удивляться. За гостеприимство платят, вот и все.
Помедлив, я кивнул на диван.
- Здесь, если не возражаете.
- Не возражаю, - лицо Тамары просветлело и вроде даже еще
чуточку похорошело. Прямо на глазах она помолодела лет на
пять-шесть. Женщинам такие чудеса подвластны. И самые старые
женщины - самые нелюбимые. Молоды - те, кого мы любим. Отсюда
и решение проблемы вечности. Наши бабушки не бывают старухами.
Это органически невозможно.
- Вы очень хорошая, - пробормотал я и обреченно подумал:
"Но именно хорошие женщины мне более всего безразличны?" Мысль
не приводила в отчаяние, но порождала немало вопросов -
вопросов довольно безысходных, и потому я поспешил бодро
подняться. На всякий случай ухватился за спинку тяжелого
кресла.
- Честное слово, вы замечательно выглядите!
На щеках Тамары проступил легкий румянец. Ей понравились
мои слова, а мне понравился румянец.
- Скверно, что мы завалились к вам пьяными. Надеюсь, вы
нас простите? - я напрягся, выдумывая комплимент, но ни черта
не придумывалось. Мне она нравилась, но как-то уж очень
отстранено. С такими я умею только дружить. Меня не тянуло к
ней, что-то в нашей обоюдной магнитной природе не срабатывало.
В голове царила пустота, на язык напрашивалась откровенная
банальщина. И тогда я пошел на подлог. Я представил, что вижу
перед собой не Тамару, а ту смуглокожую незнакомку с золотым
зубом. И слова немедленно нашлись.
- Не мне это говорить, Томочка, но вы прелесть. Вы чудо
из загадочного тумана... Болтун из меня неважный, но если бы
вы согласились помолчать вместе со мной... Хотя бы несколько
минут...
Я вдруг сообразил, что важны даже не слова, а та энергия,
которой они заряжаются. Это сильнее смысла, а значит, и
действеннее. Лед на нашей мерзлой реке тронулся. Какая-нибудь
спелая пэтэушница на мое "чудо" и "загадочный туман" ответила
бы откровенным хихиканьем. Но Тамара не замедлила откликнуться.
Что-то ее, впрочем, тоже удивило. Женские брови забавно
изогнулись, глаза сузились, чтобы в следующий миг расшириться.
И все-таки главное она поняла. Или очень захотела понять. А
потому несмело шагнула ко мне, прикусив нижнюю губу, рукой теребя
ворот платья.
- Вы...
- Молчи! - я взял ее за тонкую горячую кисть и притянул
ближе. Если бы она снова попыталась заговорить или начала бы
кокетничать, я бы ушел. Но Тамара и впрямь оказалась женщиной
догадливой. Можно сколь угодно бранить женскую половину за
отсутствие аналитических талантов, но в сметливости и интуиции
им не откажешь. Навряд ли мой запрет читался на лице - маски
плохо читаются, однако что-то она все же умудрилась ощутить и
внутренне тотчас подчинилась чужой стратегии.
Пальцем я коснулся ее подбородка, прошелся вдоль острых
скул. Все так же прикусив губу, она завороженно глядела на
меня. С осторожностью я прикрыл ей веки и медленно стал
расстегивать перламутровые пуговицы, берущие начало от ее шеи
и по плавным холмам и впадинам сбегающие вниз. Ни единого
звука протеста, никаких гримас. Я попытался выйти из
собственной оболочки и полюбоваться собой со стороны. Что
это?.. Подобие магии или взрослая игра, в которой каждый
блефует в меру собственных талантов? Кто-то изображает
смущение, кто-то - влюбленность... А что изображал я? Или был
все-таки самим собой? Но отчего естественное безумие не
будоражит моего сознания, не волнует мою кровь? Мне
всего-навсего интересно. Хорошо, хоть так. Хуже нет полной
аморфности... Кстати, если бы маска отсутствовала, и я
волновался бы по-настоящему, получилось бы все так, а не
иначе? Я почти не ласкал Тамару, а она уже окаменела. Или
действующий без любви добивается большего? Что натворит
разъяренный хирург, вторгнувшись в распластанное нутро
больного? В медицине нужна трезвость, нужно хладнокровие.
Только тогда врачующему сопутствует удача. Может быть,
диковатый Распутин воздействовал на своих дам аналогичным
образом?.. Сравнение меня покоробило.
- Застели диван, - голос у меня сел. Порывисто вздохнув,
словно просыпаясь, Тамара распахнула глаза и заторможено
подчинилась. Чтобы собраться с силами, я присел на краешек
кресла. Голова все еще кружилась. Не от царственной Тамары, -
от Толечкиного спирта.
Меня ничуть не удивило, когда, не прячась, хозяйка стала
раздеваться. Отвести глаза в сторону было нетрудно. Чуть позже
она помогла раздеться и мне.
- Ты очень ласковый, - разнежено произнесла она. Я
поморщился. Это уже было тактической ошибкой, потому что
относилось к категории штампов. Скверно, но многие наши фразы
можно предсказывать, как ту же погоду. Если говорить, к
примеру, о неустроенности мира, о раздвоении Есенина и великом
обманщике Алексее Толстом, то наверняка заработаешь "демагога"
или "чудака". А стоит поцеловать даму более пяти раз и
погладить ее по голове с особой медлительностью, - вот ты уже
и галант - нежный и ласковый... Не балует женщин мужская
половина. Ох, не балует.
Мы были вместе и мы были врозь. Я во всяком случае себя
не обманывал. Нас покрывала тонкая простыня. Любовники одеялом
не накрываются - знают, что будет жарко. Но нам пока было
холодно. Хотелось спать, но о сне думать не приходилось. На
сон я обязан был еще заработать. Я попробовал снова вообразить
на ее месте смуглокожую незнакомку, но память на этот раз
подвела. Да и не стал бы я партнершу по танцам затаскивать в
постель. Вот уж нелепое сочетание - телепатия и кровать.
Айвазовского над писсуаром не вешают, хотя темы где-то и
как-то... На мгновение мелькнула заманчивая мысль дать Томочке
волю, но я вовремя одумался. Ничего бы у нее не вышло. Я себя
знал. Если скучно, значит скучно. К тому же я вынужден был
повелевать - именно такую роль я избрал с самого начала -
гипнотизера и мага-повелителя. Иного меня она могла сейчас и
не принять. Словом, оригинальное не выдумалось, и, прижавшись
к ней всем телом, заставив замереть в моих объятиях,
я стал вполголоса нашептывать ей какой-то бред. Я рассказывал
о сугробах Казахстана, засыпающих с верхом двухэтажные домишки,
о ядовито зеленых облаках Оренбурга и всех лучших женщинах,
так или иначе забредавших в мою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21