Я хотел посмотреть, как поступит Ставровский.
Татаринов. Ну, и что же?
Федор Иванович (пожимая плечами). Ничего.
Татаринов. А по-моему, он был совершенно прав, и прибег к защите закона, а не кулаков. Мы, как носители…
Федор Иванович. Который час? Надоело, Иван Петрович, оставь. Сто раз слышал!
Татаринов. А вот тебя исключат!
Федор Иванович. И это слышал.
Татаринов. Федя, подумай о жене.
Александра Павловна, несколько раз выглядывавшая из двери и слушавшая разговор, предостерегающе указывает Татаринову на мужа, просит, чтобы замолчал. Боится.
Федор Иванович (останавливаясь). Ну? Что там про жену?
Татаринов. Да так, ничего. Ну, знаешь, как по обыкновению…
Федор Иванович (морщась). Ах, и надоел же ты мне! И почему я до сих пор тебя терплю, не понимаю. Так, заодно уж, должно быть, с остальным.
Александра Павловна (умышленно громко). Катя, — сколько же тут приборов, ты сосчитай. Ты считать умеешь?
Подходит к мужу и кладёт ему руку на плечо. Тот недовольно останавливается. Александра Павловна ещё не совсем поправилась после родов, похудела, улыбается томною, несколько жалкою улыбкой.
Федор Иванович. Ну, что ты? Скоро там?
Александра Павловна. Так, немного приласкаться захотелось… устала. Да, вообрази, какая история, Федя: забыли подогреть воду, попробовала я рукой — она как лёд. Прямо заморозить хотели ребёнка.
Татаринов. Надо подлить кипятку.
Александра Павловна. Подливают! Да разве скоро её нагреешь: купель такая, что взрослый утонуть может. А священник уже приехал, ждёт, так неловко. Вы же никуда далеко не уходите, Иван Петрович… А ребёнка вы не уроните?
Татаринов. Постараюсь. (В недоумении качает головой.) Вот странно: член совета присяжных поверенных, и вдруг какой-то кум — это все ваши прихоти, Александра Павловна.
Александра Павловна. Молчите, молчите. (Робко.) Федечка, а ты не пойдёшь туда?
Федор Иванович. Нет. Не люблю. Я уже говорил.
Александра Павловна. Ну, пожалуйста, ну, голубчик! Я прошу тебя. Ведь это несколько минут, ты хоть в дверях постой.
Федор Иванович. Нет, нет. Да не огорчайся же ты, пожалуйста. Ведь это же невозможно, из-за каждого пустяка слезы, истерики.
Александра Павловна (улыбаясь сквозь слезы). Да я ничего, что ты? И какие у меня истерики, что ты говоришь? — Это я-то истеричка! Иван Петрович, послушайте… а вы танцевать будете? Куму необходимо танцевать.
Быстро входит Розенталь.
Розенталь. Александра Павловна, зовут!
Александра Павловна. Ах, Боже мой, сейчас, сейчас! Не скучай тут, Федя, пусть Розенталь побудет тобой.
Уходит, в дверях встречается с Анфисой. Очень осторожно обходит её, подбирая платье так, чтобы не коснуться.
Анфиса. Дайте мне воды, Катя.
Катя. Сами возьмите. Вон стоит.
Розенталь (очень вежливо). Вас также ждут, господин Татаринов.
Татаринов (строго смотрит на него и проходит). Помни же, Федя.
Федор Иванович. Анфиса, ты куда — посиди нами.
Розенталь. Верно, Анфиса Павловна, посидите-ка лучше с нами. Кстати, мне нужно устроить некоторый консилиум.
Анфиса (улыбаясь). Вы больны?
Розенталь. Опасно. Денег нет.
Все трое садятся на большой турецкий диван. Анфиса отодвигается несколько к краю.
Розенталь. Ты, Федор Иванович, как психолог, вы же, Анфиса Павловна, просто как умнейшая женщина — помогите мне вашим компетентным советом. (Смотрит на лакея, внезапно.) Постой, что это за рожа? (Вскакивает и подходит к лакею.) Алексей?
Федор Иванович (тихо). Анфиса!
Анфиса не отвечает.
Лакей. Так точно, Алексей.
Розенталь. Из Шато-Флери? Давно ушёл?
Лакей. Так точно-с, два года.
Розенталь. С тех пор не брился? Но какая память, черт возьми. (Радостно.) Федя, ты узнал эту рожу? Ведь это Алексей, из Шато-Флери. Помнишь?
Федор Иванович. Нет.
Розенталь. Должно быть, проперли за пьянство, и фрак у него напрокат. Погоди, о чем я начал говорить, забыл?
Федор Иванович. Послушай, Андрей Иванович, будь друг, принеси мне папиросы из кабинета. Кажется, на столе оставил портсигар, а если нет, то посмотри в шкапу.
Розенталь. Знаю. Эх, и до чего же тебе нужно побриться, Алексей.
Уходит. Катя возится у стола и искоса поглядывает на тихо разговаривающих Федора Ивановича и Анфису.
Федор Иванович. Отчего ты так смотришь ни меня, Анфиса? Мне больно от твоего взгляда.
Анфиса. А как же мне иначе смотреть? Научи.
Федор Иванович. У меня тоска, Анфиса.
Анфиса (равнодушно). Да?
Федор Иванович. Ты не хочешь говорить со мной? Это нехорошо — почему ты так изменилась, Анфиса? Мне больно, у меня тоска, а ты оставляешь меня.
Анфиса. Я почти не вижу тебя. Ты совсем не бываешь дома.
Федор Иванович. У меня много работы сейчас, ну, и… Ты больше не любишь меня, Анфиса?
Анфиса (улыбаясь). А ты?
Федор Иванович. Со мной делается что-то странное. У меня уши точно заложены ватой… говорят, а я ничего не слышу. Что-то кривое забралось в мою жизнь. Третьего дня за пощёчину Ставровскому меня исключили из членов клуба. А скоро исключат, должно быть, из сословия. В карты играю, пью.
Анфиса. Напрасно.
Федор Иванович (морщась). А тут этот Татаринов… Ах, нет ничего хуже порядочных людей! Ходит вокруг меня и со всех сторон конопатит, как дырявый дом, только и слышно, как деревянной колотушкой постукивает… Ты улыбаешься, напрасно. В том, что я говорю, смешного нет.
Анфиса. Мелко это, Федор Иванович… и мучительно.
Федор Иванович. Мелко? Прежде вы иначе думали, Анфиса Павловна. И зачем громкие слова? Скажи просто: злюсь, потому что люблю, а он не любит. (Смеётся, потягивается и громко говорит.) Ах, уехать бы отсюда!
«Анфиса (улыбаясь). Со мной?» Федор Иванович (удивлённо). Как с тобой?
Анфиса. Да. Ведь я жду.
Федор Иванович. Ах, да! (Улыбается.) Все ещё ждёшь? Представь себе, я и забыл. Неужели ты это серьёзно — и так-таки и ждёшь?
Анфиса. Жду.
Федор Иванович. И думаешь, что я с тобой поеду? Куда же это, в Америку, на Сандвичевы острова?
Анфиса. Может быть, и поедешь.
Федор Иванович (грубо). Нет. Никуда я с тобой, Анфиса, не поеду. (Смеётся.) Впрочем, подожди ещё год — может быть, тогда и поеду.
Анфиса (также смеясь). Что ж, я бы и подождала. Но ведь — обманешь!
Молчание.
Федор Иванович (раздражённо). Катя, перестаньте греметь посудой. И вообще ступайте отсюда. (Катя уходит.) Опять улыбаешься. Не нравится мне твоя улыбка — какую ещё ложь приготовила ты, Анфиса? Ну-ка, взгляни на меня! Глаза у тебя правдивее, чем рот. (Смотрит и слегка отодвигается назад.) Так, так! Ах, сколько в них ярости! И страдания. Ярости и страдания. Какое странное сочетание… Постой! (Схватываем руку Анфисы и наклоняется близко, почти к самым глазам.) Анфиса (стараясь вырвать руку). Пусти!
Федор Иванович. Нет!.. Я вспомнил, это было в лесу. Я придавил камнем змею, маленькую ядовитую змейку. Не знаю, зачем, из какого-то странного любопытства, я лёг на землю и приблизил свои глаза к её глазам… Вот так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Татаринов. Ну, и что же?
Федор Иванович (пожимая плечами). Ничего.
Татаринов. А по-моему, он был совершенно прав, и прибег к защите закона, а не кулаков. Мы, как носители…
Федор Иванович. Который час? Надоело, Иван Петрович, оставь. Сто раз слышал!
Татаринов. А вот тебя исключат!
Федор Иванович. И это слышал.
Татаринов. Федя, подумай о жене.
Александра Павловна, несколько раз выглядывавшая из двери и слушавшая разговор, предостерегающе указывает Татаринову на мужа, просит, чтобы замолчал. Боится.
Федор Иванович (останавливаясь). Ну? Что там про жену?
Татаринов. Да так, ничего. Ну, знаешь, как по обыкновению…
Федор Иванович (морщась). Ах, и надоел же ты мне! И почему я до сих пор тебя терплю, не понимаю. Так, заодно уж, должно быть, с остальным.
Александра Павловна (умышленно громко). Катя, — сколько же тут приборов, ты сосчитай. Ты считать умеешь?
Подходит к мужу и кладёт ему руку на плечо. Тот недовольно останавливается. Александра Павловна ещё не совсем поправилась после родов, похудела, улыбается томною, несколько жалкою улыбкой.
Федор Иванович. Ну, что ты? Скоро там?
Александра Павловна. Так, немного приласкаться захотелось… устала. Да, вообрази, какая история, Федя: забыли подогреть воду, попробовала я рукой — она как лёд. Прямо заморозить хотели ребёнка.
Татаринов. Надо подлить кипятку.
Александра Павловна. Подливают! Да разве скоро её нагреешь: купель такая, что взрослый утонуть может. А священник уже приехал, ждёт, так неловко. Вы же никуда далеко не уходите, Иван Петрович… А ребёнка вы не уроните?
Татаринов. Постараюсь. (В недоумении качает головой.) Вот странно: член совета присяжных поверенных, и вдруг какой-то кум — это все ваши прихоти, Александра Павловна.
Александра Павловна. Молчите, молчите. (Робко.) Федечка, а ты не пойдёшь туда?
Федор Иванович. Нет. Не люблю. Я уже говорил.
Александра Павловна. Ну, пожалуйста, ну, голубчик! Я прошу тебя. Ведь это несколько минут, ты хоть в дверях постой.
Федор Иванович. Нет, нет. Да не огорчайся же ты, пожалуйста. Ведь это же невозможно, из-за каждого пустяка слезы, истерики.
Александра Павловна (улыбаясь сквозь слезы). Да я ничего, что ты? И какие у меня истерики, что ты говоришь? — Это я-то истеричка! Иван Петрович, послушайте… а вы танцевать будете? Куму необходимо танцевать.
Быстро входит Розенталь.
Розенталь. Александра Павловна, зовут!
Александра Павловна. Ах, Боже мой, сейчас, сейчас! Не скучай тут, Федя, пусть Розенталь побудет тобой.
Уходит, в дверях встречается с Анфисой. Очень осторожно обходит её, подбирая платье так, чтобы не коснуться.
Анфиса. Дайте мне воды, Катя.
Катя. Сами возьмите. Вон стоит.
Розенталь (очень вежливо). Вас также ждут, господин Татаринов.
Татаринов (строго смотрит на него и проходит). Помни же, Федя.
Федор Иванович. Анфиса, ты куда — посиди нами.
Розенталь. Верно, Анфиса Павловна, посидите-ка лучше с нами. Кстати, мне нужно устроить некоторый консилиум.
Анфиса (улыбаясь). Вы больны?
Розенталь. Опасно. Денег нет.
Все трое садятся на большой турецкий диван. Анфиса отодвигается несколько к краю.
Розенталь. Ты, Федор Иванович, как психолог, вы же, Анфиса Павловна, просто как умнейшая женщина — помогите мне вашим компетентным советом. (Смотрит на лакея, внезапно.) Постой, что это за рожа? (Вскакивает и подходит к лакею.) Алексей?
Федор Иванович (тихо). Анфиса!
Анфиса не отвечает.
Лакей. Так точно, Алексей.
Розенталь. Из Шато-Флери? Давно ушёл?
Лакей. Так точно-с, два года.
Розенталь. С тех пор не брился? Но какая память, черт возьми. (Радостно.) Федя, ты узнал эту рожу? Ведь это Алексей, из Шато-Флери. Помнишь?
Федор Иванович. Нет.
Розенталь. Должно быть, проперли за пьянство, и фрак у него напрокат. Погоди, о чем я начал говорить, забыл?
Федор Иванович. Послушай, Андрей Иванович, будь друг, принеси мне папиросы из кабинета. Кажется, на столе оставил портсигар, а если нет, то посмотри в шкапу.
Розенталь. Знаю. Эх, и до чего же тебе нужно побриться, Алексей.
Уходит. Катя возится у стола и искоса поглядывает на тихо разговаривающих Федора Ивановича и Анфису.
Федор Иванович. Отчего ты так смотришь ни меня, Анфиса? Мне больно от твоего взгляда.
Анфиса. А как же мне иначе смотреть? Научи.
Федор Иванович. У меня тоска, Анфиса.
Анфиса (равнодушно). Да?
Федор Иванович. Ты не хочешь говорить со мной? Это нехорошо — почему ты так изменилась, Анфиса? Мне больно, у меня тоска, а ты оставляешь меня.
Анфиса. Я почти не вижу тебя. Ты совсем не бываешь дома.
Федор Иванович. У меня много работы сейчас, ну, и… Ты больше не любишь меня, Анфиса?
Анфиса (улыбаясь). А ты?
Федор Иванович. Со мной делается что-то странное. У меня уши точно заложены ватой… говорят, а я ничего не слышу. Что-то кривое забралось в мою жизнь. Третьего дня за пощёчину Ставровскому меня исключили из членов клуба. А скоро исключат, должно быть, из сословия. В карты играю, пью.
Анфиса. Напрасно.
Федор Иванович (морщась). А тут этот Татаринов… Ах, нет ничего хуже порядочных людей! Ходит вокруг меня и со всех сторон конопатит, как дырявый дом, только и слышно, как деревянной колотушкой постукивает… Ты улыбаешься, напрасно. В том, что я говорю, смешного нет.
Анфиса. Мелко это, Федор Иванович… и мучительно.
Федор Иванович. Мелко? Прежде вы иначе думали, Анфиса Павловна. И зачем громкие слова? Скажи просто: злюсь, потому что люблю, а он не любит. (Смеётся, потягивается и громко говорит.) Ах, уехать бы отсюда!
«Анфиса (улыбаясь). Со мной?» Федор Иванович (удивлённо). Как с тобой?
Анфиса. Да. Ведь я жду.
Федор Иванович. Ах, да! (Улыбается.) Все ещё ждёшь? Представь себе, я и забыл. Неужели ты это серьёзно — и так-таки и ждёшь?
Анфиса. Жду.
Федор Иванович. И думаешь, что я с тобой поеду? Куда же это, в Америку, на Сандвичевы острова?
Анфиса. Может быть, и поедешь.
Федор Иванович (грубо). Нет. Никуда я с тобой, Анфиса, не поеду. (Смеётся.) Впрочем, подожди ещё год — может быть, тогда и поеду.
Анфиса (также смеясь). Что ж, я бы и подождала. Но ведь — обманешь!
Молчание.
Федор Иванович (раздражённо). Катя, перестаньте греметь посудой. И вообще ступайте отсюда. (Катя уходит.) Опять улыбаешься. Не нравится мне твоя улыбка — какую ещё ложь приготовила ты, Анфиса? Ну-ка, взгляни на меня! Глаза у тебя правдивее, чем рот. (Смотрит и слегка отодвигается назад.) Так, так! Ах, сколько в них ярости! И страдания. Ярости и страдания. Какое странное сочетание… Постой! (Схватываем руку Анфисы и наклоняется близко, почти к самым глазам.) Анфиса (стараясь вырвать руку). Пусти!
Федор Иванович. Нет!.. Я вспомнил, это было в лесу. Я придавил камнем змею, маленькую ядовитую змейку. Не знаю, зачем, из какого-то странного любопытства, я лёг на землю и приблизил свои глаза к её глазам… Вот так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20