Говорят, что денег нет, танцевать хочется, я их пропустил.
К о ч е т о в. Сто десять, сто пятнадцать…
Продолжают подсчитывать.
Г р и н е в и ч. Ну-ка, налей еще рюмочку.
О н у ф р и й. Да тебе вредно! Скандалить не будешь?
Г р и н е в и ч. Нет. Я сегодня, Онуша, счастлив.
О н у ф р и й. Ну выпей, счастливым всегда можно… Так вот, брат, поехал я, значит, к Глуховцеву в деревню… Ты его не знаешь, а ничего, хороший был человек, меня очень любил. – За твое здоровье, Гринюша! – Отчего, думаю, не поехать: отдохну в тишине, среди сельского пейзажа, под сенью кипариса…
Г р и н е в и ч. Он в Крыму?
О н у ф р и й. Нет, в Курской губернии, у его жены свое имение. Ты не перебивай, это я про кипарисы для красоты повествования, у меня стиль такой возвышенный. Слушай! Ну и оказалось, что не надо было мне и ездить, только воображение я себе расстроил. Сижу это я утречком на террасе, как плантатор, чаек попиваю, а она, брат, как выскочит, да как начнет…
Г р и н е в и ч. Кто она?
О н у ф р и й. Да жена же! Супруга и мать! И давай она, брат, вопить, кто бублики поел, их тут пять было! А пятый-то я съел – понимаешь?.. Так он у меня в животе колесом стал, на нем же я и до Москвы доехал. Вот они какие… а хороший был человек!
Г р и н е в и ч. Ну не все, есть и там хорошие.
О н у ф р и й. Нету! Как он снял тужурку, так сейчас же и пропал, из глаз скрылся, как видение – дуреют они там отчего-то. Куда ты? Выпей рюмочку… Я на ихнюю жизнь, Гринюша, смотреть боюсь: у меня ум скептический и не выносит свинства!
Г р и н е в и ч. Твое здоровье, Онуша… А у нас народ славный, возьми хоть Стамескина того же… Наши его не любят, а если посмотреть…
О н у ф р и й. И Стамескин золотой человек, хоть и подлец! А Лиля? Да есть ли на свете другая такая душа! Маленькая – а голос влиятельный, как у архиерея: кого похвалит, а кого, брат, и осудит, да! – А Блоха? – Сережа, пойди, выпей рюмочку, замаялся.
Б л о х и н. Некогда, отстань.
О н у ф р и й. Видишь какой: не идет, казну считает! Нет, никуда я не уйду из университета, жил с товарищами, с ними и умру. Человек я одинокий, нет у меня ни отца, ни матери – и не надо мне их, ну их к черту! А позовут меня документы брать, лягу я в канцелярии животом на пол и умру, а бумаг не коснусь. Умру честной смертью, как храбрый солдат. Ишь как Козлик орет – тоже, дирижер! Вон он какой у меня – а какой красивый-то, а?
Г р и н е в и ч. Ну, я пойду.
О н у ф р и й. Ну, пойди, пойди, повеселись. Это что за гимназисточка была с тобою? Ничего, хорошенькая. Потанцуй с ней, потанцуй, но только помни, Гринюша: любовь вредное чувство. Ну иди, иди!
Гриневич уходит, Онуфрий мечтательно пьет.
К о ч е т о в. Шестьсот пятьдесят. Да в той кучке… да еще за шампанское…
О н у ф р и й. Эй, Блоха, да иди, выпей! Я умираю в корчах одиночества.
Б л о х и н (подходит, деловито пьет) . Не мешай, сейчас сосчитаем.
О н у ф р и й. Какой скупой рыцарь. Я шучу; считай, считай, Сережа, ты у меня умница, математик, Пифагор.
Влетает в мазурке с гимназисткой Козлов – возбужден, весел, на груди кроме бантика цветы. Делает два-три па и наскоро наливает рюмку коньяку.
К о з л о в. Блаженствуешь, Онуша?
О н у ф р и й. Блаженствую, Козлик.
Г и м н а з и с т к а. Отчего вы не танцуете, Онуфрий Николаевич?
О и у ф р и й. Не умею. И вообще философы не танцуют, им дай Бог и так с мыслями собраться.
Г и м н а з и с т к а. Ну, пойдемте туда, там весело! Александр Модестович, ведите его! Ну, кадриль.
К о з л о в. Не пойдет.
О н у ф р и й. Нет! По природе я натура созерцательная, а кадриль требует памяти и напряжения мышц. Мне отсюда, как астроному, все видно, я даже могу предсказывать. Хотите?
Г и м н а з и с т к а. Ну, предскажите, предскажите. Это интересно!
О н у ф р и й. Хорошо. В воскресенье вы назначите Козлову свидание на Болховской улице. Верно?
Г и м н а з и с т к а. Ну, ну! Идемте, Александр Модестович.
Танцуя, удаляются, в дверях чуть не столкнувшись со Старым Студентом. Он как будто помолодел, не то кажется таким в атмосфере бала. Очень печален. Останавливается у стола, где Онуфрий, молчит.
О н у ф р и й. А, это ты, дядя! Что ты так мрачен? Приободрись!
С т. с т у д е н т. Отчего не идешь в залу? Там танцуют.
О н у ф р и й. Я за делом. А ты отчего не идешь?
С т. с т у д е н т. На меня все смотрят, неприятно. Я и то почти все время на хорах сижу.
О н у ф р и й. Еще бы не смотреть, – этакий рыцарь печального образа! Ты не печалься, это портит цвет лица и насыщает воздух микробами. Воспрянь! Собери все силы твоего ума и пойми, что танцы – тоже факт!
С т. с т у д е н т. От этого я и печален, Онуфрий. Да, факт!
Его оттесняют от Онуфрия с шумом и смехом вошедшие студенты.
П е т р о в с к и й (громко, с притворным испугом) . Онуфрий! Иди, тебя зовут!
О н у ф р и й (вставая) . Кто?!
П е т р о в с к и й. Вице-губернаторша!.. Выпить с тобою хочет, по всей зале ищет.
О н у ф р и й (садясь) . Пошел ты к черту! Вице-губернаторша! И как можно счастливому человеку говорить такие вещи. А разве еще не уехали?
С т у д е н т. Губернатор давно уехал, его Козлик с Петровским провожали. Говорит, что очень доволен вечером.
С т у д.– т е х н и к. Благодарил! Дай-ка папироску.
П е т р о в с к и й. Братцы, нельзя так много народу пускать, ей-Богу! Танцевать невозможно, толкутся как мухи на солнце! Ей-Богу!
С т у д е н т. А тебе-то что? Ты не танцуешь, ты при властях состоишь.
П е т р о в с к и й. А здорово он за Диной ухаживал, ей-Богу!
К о с т и к (подходя и расправляя плечи) . Кто? Эх, опять, черт, со счету сбились. Блоха путает, все новые карманы открывает. Кто ухаживает? Дай-ка рюмочку, Онуша.
П е т р о в с к и й. Губернатор. Цветы ей поднес, ей-Богу! Тенор сияет, как медный таз на солнце.
О н у ф р и й. Выпей, выпей, Костя, заработал. Ну как: хорошо идет счет? Хорошо… Я так и думал, что хорошо. Блоха ли уж не поддержит, Блоха не выдаст, я ее знаю!
К о с т и к (пьет) . Путает твоя Блоха.
О н у ф р и й. А ты ее не обижай, Костя, грех тебе будет. Это, брат, за паука сорок грехов прощается, а за Блоху…
К о с т и к (Старому Студенту) . Эй, дядя, что не весел, головку повесил? Знаешь, сколько у нас чистого будет? Тысячу сто или тысячу двести – вот оно как!
С т. с т у д е н т. Да, много.
К о с т и к. Много! Не то что много, а целый капитал!
О н у ф р и й. Ты его, Костя, не тревожь, он нездоров. Он фактами болен.
К о с т и к. (отходя) . Мели, Емеля, твоя неделя. Не слушай его, старик.
С т. с т у д е н т (улыбаясь) . Это что же за болезнь такая? Опасная?..
О н у ф р и й. Опасная. Вроде проказы. Человек покрывается фактами, зубы у него вылезают, и во сне он видит ихтиозавра.
С т. с т у д е н т. Так. А старость – факт или нет? Подумай, Онуфрий. (Хочет уходить.)
О н у ф р и й. Эх, и жаден же ты до жизни, старик!
С т. с т у д е н т. А ты, Онуфрий? (Уходит в залу.)
О н у ф р и й. Ушел… Опять я сир, опять один, проклятый мир. Эй, спорящие, приблизьтесь. В чем дело?
Г р и ц е н к о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
К о ч е т о в. Сто десять, сто пятнадцать…
Продолжают подсчитывать.
Г р и н е в и ч. Ну-ка, налей еще рюмочку.
О н у ф р и й. Да тебе вредно! Скандалить не будешь?
Г р и н е в и ч. Нет. Я сегодня, Онуша, счастлив.
О н у ф р и й. Ну выпей, счастливым всегда можно… Так вот, брат, поехал я, значит, к Глуховцеву в деревню… Ты его не знаешь, а ничего, хороший был человек, меня очень любил. – За твое здоровье, Гринюша! – Отчего, думаю, не поехать: отдохну в тишине, среди сельского пейзажа, под сенью кипариса…
Г р и н е в и ч. Он в Крыму?
О н у ф р и й. Нет, в Курской губернии, у его жены свое имение. Ты не перебивай, это я про кипарисы для красоты повествования, у меня стиль такой возвышенный. Слушай! Ну и оказалось, что не надо было мне и ездить, только воображение я себе расстроил. Сижу это я утречком на террасе, как плантатор, чаек попиваю, а она, брат, как выскочит, да как начнет…
Г р и н е в и ч. Кто она?
О н у ф р и й. Да жена же! Супруга и мать! И давай она, брат, вопить, кто бублики поел, их тут пять было! А пятый-то я съел – понимаешь?.. Так он у меня в животе колесом стал, на нем же я и до Москвы доехал. Вот они какие… а хороший был человек!
Г р и н е в и ч. Ну не все, есть и там хорошие.
О н у ф р и й. Нету! Как он снял тужурку, так сейчас же и пропал, из глаз скрылся, как видение – дуреют они там отчего-то. Куда ты? Выпей рюмочку… Я на ихнюю жизнь, Гринюша, смотреть боюсь: у меня ум скептический и не выносит свинства!
Г р и н е в и ч. Твое здоровье, Онуша… А у нас народ славный, возьми хоть Стамескина того же… Наши его не любят, а если посмотреть…
О н у ф р и й. И Стамескин золотой человек, хоть и подлец! А Лиля? Да есть ли на свете другая такая душа! Маленькая – а голос влиятельный, как у архиерея: кого похвалит, а кого, брат, и осудит, да! – А Блоха? – Сережа, пойди, выпей рюмочку, замаялся.
Б л о х и н. Некогда, отстань.
О н у ф р и й. Видишь какой: не идет, казну считает! Нет, никуда я не уйду из университета, жил с товарищами, с ними и умру. Человек я одинокий, нет у меня ни отца, ни матери – и не надо мне их, ну их к черту! А позовут меня документы брать, лягу я в канцелярии животом на пол и умру, а бумаг не коснусь. Умру честной смертью, как храбрый солдат. Ишь как Козлик орет – тоже, дирижер! Вон он какой у меня – а какой красивый-то, а?
Г р и н е в и ч. Ну, я пойду.
О н у ф р и й. Ну, пойди, пойди, повеселись. Это что за гимназисточка была с тобою? Ничего, хорошенькая. Потанцуй с ней, потанцуй, но только помни, Гринюша: любовь вредное чувство. Ну иди, иди!
Гриневич уходит, Онуфрий мечтательно пьет.
К о ч е т о в. Шестьсот пятьдесят. Да в той кучке… да еще за шампанское…
О н у ф р и й. Эй, Блоха, да иди, выпей! Я умираю в корчах одиночества.
Б л о х и н (подходит, деловито пьет) . Не мешай, сейчас сосчитаем.
О н у ф р и й. Какой скупой рыцарь. Я шучу; считай, считай, Сережа, ты у меня умница, математик, Пифагор.
Влетает в мазурке с гимназисткой Козлов – возбужден, весел, на груди кроме бантика цветы. Делает два-три па и наскоро наливает рюмку коньяку.
К о з л о в. Блаженствуешь, Онуша?
О н у ф р и й. Блаженствую, Козлик.
Г и м н а з и с т к а. Отчего вы не танцуете, Онуфрий Николаевич?
О и у ф р и й. Не умею. И вообще философы не танцуют, им дай Бог и так с мыслями собраться.
Г и м н а з и с т к а. Ну, пойдемте туда, там весело! Александр Модестович, ведите его! Ну, кадриль.
К о з л о в. Не пойдет.
О н у ф р и й. Нет! По природе я натура созерцательная, а кадриль требует памяти и напряжения мышц. Мне отсюда, как астроному, все видно, я даже могу предсказывать. Хотите?
Г и м н а з и с т к а. Ну, предскажите, предскажите. Это интересно!
О н у ф р и й. Хорошо. В воскресенье вы назначите Козлову свидание на Болховской улице. Верно?
Г и м н а з и с т к а. Ну, ну! Идемте, Александр Модестович.
Танцуя, удаляются, в дверях чуть не столкнувшись со Старым Студентом. Он как будто помолодел, не то кажется таким в атмосфере бала. Очень печален. Останавливается у стола, где Онуфрий, молчит.
О н у ф р и й. А, это ты, дядя! Что ты так мрачен? Приободрись!
С т. с т у д е н т. Отчего не идешь в залу? Там танцуют.
О н у ф р и й. Я за делом. А ты отчего не идешь?
С т. с т у д е н т. На меня все смотрят, неприятно. Я и то почти все время на хорах сижу.
О н у ф р и й. Еще бы не смотреть, – этакий рыцарь печального образа! Ты не печалься, это портит цвет лица и насыщает воздух микробами. Воспрянь! Собери все силы твоего ума и пойми, что танцы – тоже факт!
С т. с т у д е н т. От этого я и печален, Онуфрий. Да, факт!
Его оттесняют от Онуфрия с шумом и смехом вошедшие студенты.
П е т р о в с к и й (громко, с притворным испугом) . Онуфрий! Иди, тебя зовут!
О н у ф р и й (вставая) . Кто?!
П е т р о в с к и й. Вице-губернаторша!.. Выпить с тобою хочет, по всей зале ищет.
О н у ф р и й (садясь) . Пошел ты к черту! Вице-губернаторша! И как можно счастливому человеку говорить такие вещи. А разве еще не уехали?
С т у д е н т. Губернатор давно уехал, его Козлик с Петровским провожали. Говорит, что очень доволен вечером.
С т у д.– т е х н и к. Благодарил! Дай-ка папироску.
П е т р о в с к и й. Братцы, нельзя так много народу пускать, ей-Богу! Танцевать невозможно, толкутся как мухи на солнце! Ей-Богу!
С т у д е н т. А тебе-то что? Ты не танцуешь, ты при властях состоишь.
П е т р о в с к и й. А здорово он за Диной ухаживал, ей-Богу!
К о с т и к (подходя и расправляя плечи) . Кто? Эх, опять, черт, со счету сбились. Блоха путает, все новые карманы открывает. Кто ухаживает? Дай-ка рюмочку, Онуша.
П е т р о в с к и й. Губернатор. Цветы ей поднес, ей-Богу! Тенор сияет, как медный таз на солнце.
О н у ф р и й. Выпей, выпей, Костя, заработал. Ну как: хорошо идет счет? Хорошо… Я так и думал, что хорошо. Блоха ли уж не поддержит, Блоха не выдаст, я ее знаю!
К о с т и к (пьет) . Путает твоя Блоха.
О н у ф р и й. А ты ее не обижай, Костя, грех тебе будет. Это, брат, за паука сорок грехов прощается, а за Блоху…
К о с т и к (Старому Студенту) . Эй, дядя, что не весел, головку повесил? Знаешь, сколько у нас чистого будет? Тысячу сто или тысячу двести – вот оно как!
С т. с т у д е н т. Да, много.
К о с т и к. Много! Не то что много, а целый капитал!
О н у ф р и й. Ты его, Костя, не тревожь, он нездоров. Он фактами болен.
К о с т и к. (отходя) . Мели, Емеля, твоя неделя. Не слушай его, старик.
С т. с т у д е н т (улыбаясь) . Это что же за болезнь такая? Опасная?..
О н у ф р и й. Опасная. Вроде проказы. Человек покрывается фактами, зубы у него вылезают, и во сне он видит ихтиозавра.
С т. с т у д е н т. Так. А старость – факт или нет? Подумай, Онуфрий. (Хочет уходить.)
О н у ф р и й. Эх, и жаден же ты до жизни, старик!
С т. с т у д е н т. А ты, Онуфрий? (Уходит в залу.)
О н у ф р и й. Ушел… Опять я сир, опять один, проклятый мир. Эй, спорящие, приблизьтесь. В чем дело?
Г р и ц е н к о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21