Входит рассерженный Козлов.
К о з л о в. Господа, что же это? Ну не свинство ли, а? Расселись, как старухи в богадельне. Там орут, требуют «Gaudeamus», сейчас электричество гасить начнут, ведь в темноте орать придется, черти!
Б л о х и н. Идем. Это Онуфрий тут р-расселся…
К о з л о в. Тенор, ты что же это, брат? Свинство! Я тебя и на хорах ищу, и где только ни был, а ты…
Т е н о р. Я готов.
Шум в зале растет. Со смехом и говором студенты уходят в залу.
Л и л я. Идемте, Петр Кузьмич. Я хочу, чтобы ты тоже пел.
О н у ф р и й. Ты? Это что же такое?
Г о л о с а :
– Волоките Онуфрия.
– На кой он черт, он ни бе ни ме.
– Нечего там, волоки, волоки – для декорации пригодится.
Тащат Онуфрия в залу.
О н у ф р и й (оборачиваясь) . Ты смотри, дядя! Мне наплевать, что у тебя римский нос, у меня у самого…
С т. с т у д е н т. Я сейчас. Иди, Лилечка.
Л и л я. Нет, я тебя не пущу. Давай руку.
Все уходят. Остается один замедливший, сильно охмелевший Гриневич: опрокидывает кверху дном бутылки одна за другой, убеждается, что пусты, и бегом направляется в заду. В зале страшный шум. Мгновение сцена пуста. Быстро входит Старый Студент и скрывается в дальний угол, где на скамейках свалены студенческие пальто и шубы. Лампочки вверху гаснут – видимо, в зале погасили электричество; остается только непогашенная свеча на столе. Тишина, и хор молодых мужских и женских голосов поет громко, уверенно и сильно:
Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus.
Post jucundam juventutem…
С т а р ы й с т у д е н т падает ничком на шубы и беззвучно плачет.
Post molestam senectutem,
Nos habebit humus.
Ubi sunt, qui ante nos
In hoc mundo fuere…
Занавес
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
К о з л о в. Господа, что же это? Ну не свинство ли, а? Расселись, как старухи в богадельне. Там орут, требуют «Gaudeamus», сейчас электричество гасить начнут, ведь в темноте орать придется, черти!
Б л о х и н. Идем. Это Онуфрий тут р-расселся…
К о з л о в. Тенор, ты что же это, брат? Свинство! Я тебя и на хорах ищу, и где только ни был, а ты…
Т е н о р. Я готов.
Шум в зале растет. Со смехом и говором студенты уходят в залу.
Л и л я. Идемте, Петр Кузьмич. Я хочу, чтобы ты тоже пел.
О н у ф р и й. Ты? Это что же такое?
Г о л о с а :
– Волоките Онуфрия.
– На кой он черт, он ни бе ни ме.
– Нечего там, волоки, волоки – для декорации пригодится.
Тащат Онуфрия в залу.
О н у ф р и й (оборачиваясь) . Ты смотри, дядя! Мне наплевать, что у тебя римский нос, у меня у самого…
С т. с т у д е н т. Я сейчас. Иди, Лилечка.
Л и л я. Нет, я тебя не пущу. Давай руку.
Все уходят. Остается один замедливший, сильно охмелевший Гриневич: опрокидывает кверху дном бутылки одна за другой, убеждается, что пусты, и бегом направляется в заду. В зале страшный шум. Мгновение сцена пуста. Быстро входит Старый Студент и скрывается в дальний угол, где на скамейках свалены студенческие пальто и шубы. Лампочки вверху гаснут – видимо, в зале погасили электричество; остается только непогашенная свеча на столе. Тишина, и хор молодых мужских и женских голосов поет громко, уверенно и сильно:
Gaudeamus igitur,
Juvenes dum sumus.
Post jucundam juventutem…
С т а р ы й с т у д е н т падает ничком на шубы и беззвучно плачет.
Post molestam senectutem,
Nos habebit humus.
Ubi sunt, qui ante nos
In hoc mundo fuere…
Занавес
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21