Возможно безумием заражен даже здешний воздух. Эти люди прожили гораздо больше положенного срока, запершись в искусственном аквариуме и лишь изредка выбираясь наружу. Их ворованные тела были молодыми и сильными, но личности, заполнявшие собой эти оболочки, были старыми , и весь анклав напоминал огромный паровой котел.
По самой их натуре в большинстве людей Ану был тот или иной изъян, если бы это было не так, они бы не пошли за ним. На протяжении бесконечных лет изгнания, запертые в этом крошечном, тесном мирке они варились в собственном соку. Они оставались наедине со своими ненавистью, честолюбием и обидами гораздо дольше, чем может выдержать человеческий рассудок, и то, что прежде было маленькой трещинкой, превратилось в зияющую дыру. Лучшие из них были жалкими карикатурами на себя прежних, в то время как худшие…
Нинхурзаг вздрогнула и понадеялась на то, что сканирующие устройства системы безопасности не заметили этого.
Это было мертвое общество, гниющее с самой верхушки. Все вокруг свидетельствовало о разложении и упадке. В течение пяти тысяч лет они бодрствовали, но абсолютно ничего не прибавили к своей технической базе, кроме некоторых усовершенствованных способов слежки друг за другом и убийства друг друга. Их было немного, но ведь для любого общества характерны постоянное изменение, развитие, стремление к новому. Культура, которая отрицает эти законы, обречена. Если ее не разрушает внешняя сила, то начинаются распри внутри, разрастаясь во мраке невежества. И абсолютно не важно, смогут ли эти люди признать или осознать состояние своей стагнации, ибо глубоко внутри, там, где берут начало жизненный импульс и жизненные силы человека, возникая из неосознанных эмоций и верований, эти люди знают , что колесо бытия крутится для них в обратную сторону… навстречу смерти.
Сейчас глазам Нинхурзаг открылись многие вещи. Подозрительность, честолюбие, извращенность дегенератов, которым было известно , что они – дегенераты. И, возможно, красноречивее всего об этом свидетельствовал тот факт, что у них не было детей. Никто из них не давал обета безбрачия, здесь не было холостяков или старых дев, однако обитатели анклава намеренно вычеркнули из своей жизни единственное условие, которое заставило бы их изменяться и развиваться. Отказавшись от детей, они отрезали себя от своих человеческих корней. Их биологические часы остановились, как они останавливаются для женщины, которая с возрастом становится бесплодной, и вместе с этим умерло их ощущение самих себя как живого, воспроизводящегося вида.
Почему они так поступили с собой? Они ведь были имперцами, а в Империуме знали, что даже один двадцатипятилетний рейс на борту корабля, подобного «Дахаку», требует наличия в экипаже этой энергии жизни и обновления. Даже те, у кого не было своих детей, могли видеть чужих и таким образом разделять судьбу своего вида. Но люди Ану предпочли забыть об этом, и Нинхурзаг не могла их понять.
Может быть их ворованное бессмертие отняло у них возможность иметь детей? Или они боялись вырастить поколение, которому окажутся чужды их извращенные идеалы? Поколение, которое сможет восстать против них? Она не знала. Не могла этого знать, ибо ее соплеменники превратились в чуждый ей вид – темный и озлобленный.
Нинхурзаг поднялась и, медленно прогуливаясь по парку, направилась к зданию, в одной из квартир которого временно устроилась. Она осознавала, что за ней по пятам призрачной тенью следует шпион. Он не особенно пытался скрыть свое присутствие, и Нинхурзаг могла легко определить, где находится приставленный к ней агент службы безопасности.
Она безмятежно посмотрела на землян, также гуляющих по парку и таращивших глаза на великолепие, казавшееся ей жалким убожеством. Ее интересовало, кто же из них подберет чип с кодом, который она спрятала в скамейке.
* * *
Абу аль-Назир проследил, как удаляется Нинхурзаг, а затем легким шагом подошел к скамейке, на которой она только что сидела. Возвышающийся над парком свод, скрытый проекцией нежно-голубого летнего неба и светлых кучерявых облаков, производил неизгладимое впечатление. Было трудно поверить, что находишься на стометровой глубине под толщей льда и камня. Иллюзия открытого пространства была почти совершенной, чему способствовали виднеющиеся вдали за постройками стремительные очертания космических кораблей.
Аль-Назир сел и откинулся на спинку, с беззаботным видом глядя по сторонам и высматривая сканеры системы безопасности, о которых его предупреждал полковник МакМахан. А вот и они, очень удачно расположенные для наблюдения за скамейкой, но только спереди, что было очень кстати.
Аль-Назир опустил одну руку туда, где обычно висела его кобура. Сержант Азнани никогда не испытывал особой необходимости постоянно носить с собой оружие, но Абу аль-Назир ощущал себя просто раздетым без личного арсенала. В то же время его не удивило то, что мятежники запретили своим сторонникам вносить оружие в анклав.
Не удивило, хоть и подчеркнуло разницу между тем, как относились к своим союзникам они и экипаж «Нергала». Азнани никогда не ступал на борт «Нергала», однако тренировался вместе с «его» землянами и лично знал полковника МакМахана. Полковник не был безобидным человеком, даже сама мысль об этом казалась нелепой, однако любой из имперцев «Нергала», не задумываясь, повернулся бы к нему спиной, несмотря на наличие при нем оружия.
Но аль-Назир уже понял: все, что полковник сообщил ему об этих имперцах, – правда. С самых первых мгновений в «Черной Мекке» Эндрю Азнани пришлось привыкать к абсурду. Экстремизм, ненависть, жадность, садизм, фанатизм, мания величия, пренебрежение к человеческой жизни… все это было ему знакомо, и здесь он увидел что-то очень похожее. Не настолько звериный оскал и громкий рык, но от этого было еще страшнее. Эти люди на самом деле почитали себя богами только потому, что у них были искусственно усовершенствованные тела… а также возможность безнаказанно мучить и убивать земных людей.
Ощущение древности и ветхости, которое оставляли эти миловидные молодые лица, ужасало, и аль-Назир был рад, что здесь не было детей. При одной мысли о том, что может вырасти из ребенка, вдыхающего этот отравленный воздух, желудок выворачивало наизнанку.
Аль-Назир ненароком сгибал и разгибал расслабленную руку, рассеянно барабаня по деревянной скамейке, и, закрыв глаза, слушал плеск фонтанов. Вся его поза говорила о полном покое, а пальцы барабанили по деревянной поверхности все медленнее, как будто праздные мысли замедляли их темп.
Он прикоснулся к крошечному, едва различимому пятнышку чипа и пошевелил указательным пальцем. Чип скользнул под ноготь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
По самой их натуре в большинстве людей Ану был тот или иной изъян, если бы это было не так, они бы не пошли за ним. На протяжении бесконечных лет изгнания, запертые в этом крошечном, тесном мирке они варились в собственном соку. Они оставались наедине со своими ненавистью, честолюбием и обидами гораздо дольше, чем может выдержать человеческий рассудок, и то, что прежде было маленькой трещинкой, превратилось в зияющую дыру. Лучшие из них были жалкими карикатурами на себя прежних, в то время как худшие…
Нинхурзаг вздрогнула и понадеялась на то, что сканирующие устройства системы безопасности не заметили этого.
Это было мертвое общество, гниющее с самой верхушки. Все вокруг свидетельствовало о разложении и упадке. В течение пяти тысяч лет они бодрствовали, но абсолютно ничего не прибавили к своей технической базе, кроме некоторых усовершенствованных способов слежки друг за другом и убийства друг друга. Их было немного, но ведь для любого общества характерны постоянное изменение, развитие, стремление к новому. Культура, которая отрицает эти законы, обречена. Если ее не разрушает внешняя сила, то начинаются распри внутри, разрастаясь во мраке невежества. И абсолютно не важно, смогут ли эти люди признать или осознать состояние своей стагнации, ибо глубоко внутри, там, где берут начало жизненный импульс и жизненные силы человека, возникая из неосознанных эмоций и верований, эти люди знают , что колесо бытия крутится для них в обратную сторону… навстречу смерти.
Сейчас глазам Нинхурзаг открылись многие вещи. Подозрительность, честолюбие, извращенность дегенератов, которым было известно , что они – дегенераты. И, возможно, красноречивее всего об этом свидетельствовал тот факт, что у них не было детей. Никто из них не давал обета безбрачия, здесь не было холостяков или старых дев, однако обитатели анклава намеренно вычеркнули из своей жизни единственное условие, которое заставило бы их изменяться и развиваться. Отказавшись от детей, они отрезали себя от своих человеческих корней. Их биологические часы остановились, как они останавливаются для женщины, которая с возрастом становится бесплодной, и вместе с этим умерло их ощущение самих себя как живого, воспроизводящегося вида.
Почему они так поступили с собой? Они ведь были имперцами, а в Империуме знали, что даже один двадцатипятилетний рейс на борту корабля, подобного «Дахаку», требует наличия в экипаже этой энергии жизни и обновления. Даже те, у кого не было своих детей, могли видеть чужих и таким образом разделять судьбу своего вида. Но люди Ану предпочли забыть об этом, и Нинхурзаг не могла их понять.
Может быть их ворованное бессмертие отняло у них возможность иметь детей? Или они боялись вырастить поколение, которому окажутся чужды их извращенные идеалы? Поколение, которое сможет восстать против них? Она не знала. Не могла этого знать, ибо ее соплеменники превратились в чуждый ей вид – темный и озлобленный.
Нинхурзаг поднялась и, медленно прогуливаясь по парку, направилась к зданию, в одной из квартир которого временно устроилась. Она осознавала, что за ней по пятам призрачной тенью следует шпион. Он не особенно пытался скрыть свое присутствие, и Нинхурзаг могла легко определить, где находится приставленный к ней агент службы безопасности.
Она безмятежно посмотрела на землян, также гуляющих по парку и таращивших глаза на великолепие, казавшееся ей жалким убожеством. Ее интересовало, кто же из них подберет чип с кодом, который она спрятала в скамейке.
* * *
Абу аль-Назир проследил, как удаляется Нинхурзаг, а затем легким шагом подошел к скамейке, на которой она только что сидела. Возвышающийся над парком свод, скрытый проекцией нежно-голубого летнего неба и светлых кучерявых облаков, производил неизгладимое впечатление. Было трудно поверить, что находишься на стометровой глубине под толщей льда и камня. Иллюзия открытого пространства была почти совершенной, чему способствовали виднеющиеся вдали за постройками стремительные очертания космических кораблей.
Аль-Назир сел и откинулся на спинку, с беззаботным видом глядя по сторонам и высматривая сканеры системы безопасности, о которых его предупреждал полковник МакМахан. А вот и они, очень удачно расположенные для наблюдения за скамейкой, но только спереди, что было очень кстати.
Аль-Назир опустил одну руку туда, где обычно висела его кобура. Сержант Азнани никогда не испытывал особой необходимости постоянно носить с собой оружие, но Абу аль-Назир ощущал себя просто раздетым без личного арсенала. В то же время его не удивило то, что мятежники запретили своим сторонникам вносить оружие в анклав.
Не удивило, хоть и подчеркнуло разницу между тем, как относились к своим союзникам они и экипаж «Нергала». Азнани никогда не ступал на борт «Нергала», однако тренировался вместе с «его» землянами и лично знал полковника МакМахана. Полковник не был безобидным человеком, даже сама мысль об этом казалась нелепой, однако любой из имперцев «Нергала», не задумываясь, повернулся бы к нему спиной, несмотря на наличие при нем оружия.
Но аль-Назир уже понял: все, что полковник сообщил ему об этих имперцах, – правда. С самых первых мгновений в «Черной Мекке» Эндрю Азнани пришлось привыкать к абсурду. Экстремизм, ненависть, жадность, садизм, фанатизм, мания величия, пренебрежение к человеческой жизни… все это было ему знакомо, и здесь он увидел что-то очень похожее. Не настолько звериный оскал и громкий рык, но от этого было еще страшнее. Эти люди на самом деле почитали себя богами только потому, что у них были искусственно усовершенствованные тела… а также возможность безнаказанно мучить и убивать земных людей.
Ощущение древности и ветхости, которое оставляли эти миловидные молодые лица, ужасало, и аль-Назир был рад, что здесь не было детей. При одной мысли о том, что может вырасти из ребенка, вдыхающего этот отравленный воздух, желудок выворачивало наизнанку.
Аль-Назир ненароком сгибал и разгибал расслабленную руку, рассеянно барабаня по деревянной скамейке, и, закрыв глаза, слушал плеск фонтанов. Вся его поза говорила о полном покое, а пальцы барабанили по деревянной поверхности все медленнее, как будто праздные мысли замедляли их темп.
Он прикоснулся к крошечному, едва различимому пятнышку чипа и пошевелил указательным пальцем. Чип скользнул под ноготь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87