То недоверие, которое проявляли к нам некоторые командиры, стало рассеиваться...»
14 августа Игорь Васильевич писал жене в Казань: «Уже несколько дней живем в Севастополе. Остановились в гостинице, столуемся в разных местах, везде хорошо. Здесь сейчас много помидоров, фруктов еще мало.
Останемся, вероятно, еще дней десять здесь, потом поедем в Ленинград, захвачу вещи и вернусь в Севастополь на длительный срок».
Действительно, Игорь Васильевич приехал в Севастополь более чем налегке – в одном костюме. Он рассчитывал перед тем, как окончательно остаться на флоте, еще раз побывать дома. Но выехать не удалось.
У командования и штаба флота Игорь Васильевич приобрел за короткие недели пребывания в Севастополе большой авторитет. Он и здесь уже стал незаменимым.
«В ближайшие дни – завтра, послезавтра, – сообщал он жене в письме 24 августа 1941 года, – будем двигаться в Москву для доклада, но пока еще неясно, поедет ли только Анатолий или мы оба, ибо здешнее начальство не очень склонно меня сейчас отсюда отправлять».
В Москву уехал один Александров. Он был направлен потом на Северный флот. Старшим севастопольской группы остался Игорь Васильевич.
Ему нетрудно было перевестись на работу в Казань, где была семья, где эвакуированный из Ленинграда институт разворачивал исследования. Но Игорь Васильевич считал нужным быть там, где он всего нужнее.
«В Казань работать пока не поеду, – пишет он 1 сентября 1941 года Марине Дмитриевне, – так как здесь дел много и дела срочные... Анатолий 27 или 28 августа улетел в Москву и имеет целью ехать дальше в Ленинград. Написал с ним письмо нашим и Морозову с указанием: из Ленинграда уезжать. Им в этом деле поможет Анатолий...
О том, как здесь живу... встаю в 6 утра, бреюсь... завтракаю... в 8 выезжаю на работу... работаю до 10. Часов в 10 – 11 ложусь спать...
Погода стоит чудесная, ясная и жаркая. Любуюсь яркими красками Крыма, замечательным вечерним небом, лунным небом, амфитеатром покрытых черепицей домиков и морем...
Возможно, что я поеду на несколько дней в Феодосию и Новороссийск. Работа идет спокойно и хорошо».
Те, кто был тогда с Игорем Васильевичем в Севастополе, вспоминают о его способности беззаветно отдаваться работе и не обращать внимания, как он выражался, «на детали быта». Это отразилось и в его письмах. Так, 2 сентября он сообщал жене: «Без вещей я чувствую себя неплохо... Кроме того, написал в Ленинград, чтобы мне прислали чемодан». «Я чувствую себя хорошо, – сообщал он б сентября, – вполне здоров, отношение ко мне хорошее. Очень доволен тем, что моя работа полезна...»
Под руководством Игоря Васильевича были оборудованы две контрольные площадки и специальная станция, своего рода пропускной пункт на выходе из базы. Эта станция, как недремлющее магнитное око, проверяла, размагничен ли проходящий корабль, не искажает ли он магнитное поле Земли. К тому времени был отдан строжайший приказ: неразмагниченных кораблей в море не выпускать. Постепенно станция пополнялась все более совершенными приборами, которые изготовляли специалисты ЛФТИ. Ученые увеличили точность и надежность магнитометров, создали контрольные стенды. Совершенней стала методика измерений и расчетов, значительно быстрее стали устанавливать размагничивающие катушки на кораблях. При этом принципы и нормы были настолько четко определены Игорем Васильевичем, что не было ни одного случая брака.
Но обмоточный метод не оставался единственным. Война требовала экономить во всем – в материалах, силах, времени. И тогда стали применять безобмоточный метод размагничивания, предложенный еще перед войной И. В. Климовым, работавшим в группе Александрова.
Выяснив картину поля, специалисты и команда протягивали вдоль корабля провода, пропускали по ним ток и намагничивали борта до величины, компенсирующей поле всех остальных частей корабля.
Безобмоточный метод до войны казался неперспективным. Считалось, что равновесие наведенного «бортового» и существующего полей быстро нарушится. Практика же показала, что такое равновесие сохраняется месяцами. Особенно удачным безобмоточный метод оказался для подводных лодок и малых надводных кораблей.
И. В. Курчатов не гнушался черновой работой: и приборы проверял и корабли обрабатывал. Он распределял задания, требовал от каждого полной мерой. И имел на это моральное право, так как сам был везде, где трудно. Очень он дорожил мнением товарищей: уж если маленький коллектив его группы что-нибудь решил, то Курчатов принимал зто для себя как высшее требование и непременно выполнял его.
Героизм севастопольцев восхищал Игоря Васильевича. Приходя на корабль, возвратившийся из похода, он жадно расспрашивал моряков о бое. На одном из эсминцев Игорь Васильевич познакомился с моряками, участвовавшими в дерзком налете на Констанцу. Наши корабли скрытно подошли к порту, где располагались огромные нефтехранилища, и обрушили на них шквал огня. Можно было уже отходить. Но на одном из кораблей оказалась поврежденной топка. Корабль заметно сбавил ход, и на него уже нацелились фашистские самолеты и береговые батареи. Несколько моряков вызвались устранить повреждение, не останавливая работы машин. Их обернули в асбест и опустили в пышущую жаром топку. Как им удалось справиться с задачей, они сразу рассказать не могли, так как вытащили их без чувств. А топка? Топка была исправлена, корабль ожил и возвратился на свою базу вместе с остальными.
Волнующей была и встреча с моряками эсминца, выдержавшего единоборство с 15 бомбардировщиками противника. «Юнкерсы», как коршуны, набросились на него. Экипаж отбивал атаки всем чем мог и ушел-таки под защиту береговых батарей. На контрольную площадку для размагничивания эсминец пришел изрешеченный снарядами и осколками. В экипаже много было раненых. Но те, кто еще мог быть в строю, не хотели покидать корабль...
Нередко налеты немецкой авиации заставали группу во время работы на контрольной площадке. Игоря Васильевича трудно было уговорить уйти в укрытие.
– В небе вон, видишь, летчик наш не уходит, делает свое дело, а мы что же? – спрашивал он, продолжая работать и наблюдая за сражениемввоздухе.
Именно в такой обстановке ему вместе со Степановым и Регелем довелось увидеть первый воздушный таран над Севастопольской бухтой. Навстречу группе «юнкерсов» откуда-то вывернулся наш «ястребок» и ринулся в атаку. Немцы не сворачивали. Советский истребитель сблизился с ведущим «юнкерсом и обрубил ему стабилизатор. Бомбардировщик дрогнул, неуклюже завалился через крыло и начал беспорядочно падать. Над бухтой раскрылись три парашюта. Это были советский летчик, совершивший таран, и два гитлеровца, взятые потом в плен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
14 августа Игорь Васильевич писал жене в Казань: «Уже несколько дней живем в Севастополе. Остановились в гостинице, столуемся в разных местах, везде хорошо. Здесь сейчас много помидоров, фруктов еще мало.
Останемся, вероятно, еще дней десять здесь, потом поедем в Ленинград, захвачу вещи и вернусь в Севастополь на длительный срок».
Действительно, Игорь Васильевич приехал в Севастополь более чем налегке – в одном костюме. Он рассчитывал перед тем, как окончательно остаться на флоте, еще раз побывать дома. Но выехать не удалось.
У командования и штаба флота Игорь Васильевич приобрел за короткие недели пребывания в Севастополе большой авторитет. Он и здесь уже стал незаменимым.
«В ближайшие дни – завтра, послезавтра, – сообщал он жене в письме 24 августа 1941 года, – будем двигаться в Москву для доклада, но пока еще неясно, поедет ли только Анатолий или мы оба, ибо здешнее начальство не очень склонно меня сейчас отсюда отправлять».
В Москву уехал один Александров. Он был направлен потом на Северный флот. Старшим севастопольской группы остался Игорь Васильевич.
Ему нетрудно было перевестись на работу в Казань, где была семья, где эвакуированный из Ленинграда институт разворачивал исследования. Но Игорь Васильевич считал нужным быть там, где он всего нужнее.
«В Казань работать пока не поеду, – пишет он 1 сентября 1941 года Марине Дмитриевне, – так как здесь дел много и дела срочные... Анатолий 27 или 28 августа улетел в Москву и имеет целью ехать дальше в Ленинград. Написал с ним письмо нашим и Морозову с указанием: из Ленинграда уезжать. Им в этом деле поможет Анатолий...
О том, как здесь живу... встаю в 6 утра, бреюсь... завтракаю... в 8 выезжаю на работу... работаю до 10. Часов в 10 – 11 ложусь спать...
Погода стоит чудесная, ясная и жаркая. Любуюсь яркими красками Крыма, замечательным вечерним небом, лунным небом, амфитеатром покрытых черепицей домиков и морем...
Возможно, что я поеду на несколько дней в Феодосию и Новороссийск. Работа идет спокойно и хорошо».
Те, кто был тогда с Игорем Васильевичем в Севастополе, вспоминают о его способности беззаветно отдаваться работе и не обращать внимания, как он выражался, «на детали быта». Это отразилось и в его письмах. Так, 2 сентября он сообщал жене: «Без вещей я чувствую себя неплохо... Кроме того, написал в Ленинград, чтобы мне прислали чемодан». «Я чувствую себя хорошо, – сообщал он б сентября, – вполне здоров, отношение ко мне хорошее. Очень доволен тем, что моя работа полезна...»
Под руководством Игоря Васильевича были оборудованы две контрольные площадки и специальная станция, своего рода пропускной пункт на выходе из базы. Эта станция, как недремлющее магнитное око, проверяла, размагничен ли проходящий корабль, не искажает ли он магнитное поле Земли. К тому времени был отдан строжайший приказ: неразмагниченных кораблей в море не выпускать. Постепенно станция пополнялась все более совершенными приборами, которые изготовляли специалисты ЛФТИ. Ученые увеличили точность и надежность магнитометров, создали контрольные стенды. Совершенней стала методика измерений и расчетов, значительно быстрее стали устанавливать размагничивающие катушки на кораблях. При этом принципы и нормы были настолько четко определены Игорем Васильевичем, что не было ни одного случая брака.
Но обмоточный метод не оставался единственным. Война требовала экономить во всем – в материалах, силах, времени. И тогда стали применять безобмоточный метод размагничивания, предложенный еще перед войной И. В. Климовым, работавшим в группе Александрова.
Выяснив картину поля, специалисты и команда протягивали вдоль корабля провода, пропускали по ним ток и намагничивали борта до величины, компенсирующей поле всех остальных частей корабля.
Безобмоточный метод до войны казался неперспективным. Считалось, что равновесие наведенного «бортового» и существующего полей быстро нарушится. Практика же показала, что такое равновесие сохраняется месяцами. Особенно удачным безобмоточный метод оказался для подводных лодок и малых надводных кораблей.
И. В. Курчатов не гнушался черновой работой: и приборы проверял и корабли обрабатывал. Он распределял задания, требовал от каждого полной мерой. И имел на это моральное право, так как сам был везде, где трудно. Очень он дорожил мнением товарищей: уж если маленький коллектив его группы что-нибудь решил, то Курчатов принимал зто для себя как высшее требование и непременно выполнял его.
Героизм севастопольцев восхищал Игоря Васильевича. Приходя на корабль, возвратившийся из похода, он жадно расспрашивал моряков о бое. На одном из эсминцев Игорь Васильевич познакомился с моряками, участвовавшими в дерзком налете на Констанцу. Наши корабли скрытно подошли к порту, где располагались огромные нефтехранилища, и обрушили на них шквал огня. Можно было уже отходить. Но на одном из кораблей оказалась поврежденной топка. Корабль заметно сбавил ход, и на него уже нацелились фашистские самолеты и береговые батареи. Несколько моряков вызвались устранить повреждение, не останавливая работы машин. Их обернули в асбест и опустили в пышущую жаром топку. Как им удалось справиться с задачей, они сразу рассказать не могли, так как вытащили их без чувств. А топка? Топка была исправлена, корабль ожил и возвратился на свою базу вместе с остальными.
Волнующей была и встреча с моряками эсминца, выдержавшего единоборство с 15 бомбардировщиками противника. «Юнкерсы», как коршуны, набросились на него. Экипаж отбивал атаки всем чем мог и ушел-таки под защиту береговых батарей. На контрольную площадку для размагничивания эсминец пришел изрешеченный снарядами и осколками. В экипаже много было раненых. Но те, кто еще мог быть в строю, не хотели покидать корабль...
Нередко налеты немецкой авиации заставали группу во время работы на контрольной площадке. Игоря Васильевича трудно было уговорить уйти в укрытие.
– В небе вон, видишь, летчик наш не уходит, делает свое дело, а мы что же? – спрашивал он, продолжая работать и наблюдая за сражениемввоздухе.
Именно в такой обстановке ему вместе со Степановым и Регелем довелось увидеть первый воздушный таран над Севастопольской бухтой. Навстречу группе «юнкерсов» откуда-то вывернулся наш «ястребок» и ринулся в атаку. Немцы не сворачивали. Советский истребитель сблизился с ведущим «юнкерсом и обрубил ему стабилизатор. Бомбардировщик дрогнул, неуклюже завалился через крыло и начал беспорядочно падать. Над бухтой раскрылись три парашюта. Это были советский летчик, совершивший таран, и два гитлеровца, взятые потом в плен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63