Хлебушек матушка испекла…
Костя, распрягая лошадь, поглядывал на Чечек. Ну конечно, все забыто: ссоры, разлад, огорчения…
Пока он спутывал лошадь и убирал сбрую, Чечек заглянула в избушку:
– А как ты тут живешь? А это твоя постель? А это печка – ты тут обед варишь? И на костре варишь?.. А в избушке у тебя стола нет, ты, как наша бабушка Тарынчак, без стола живешь!.. А, у тебя стол вот где, на улице! Даже скамейки стоят! Кенскин, давай сейчас картошки с салом нажарим…
– Сейчас нажарим, подожди, – сказал Костя. – Ты, однако, сядь, притихни немножко.
Чечек живо уселась на старый обрубок у костра:
– Сижу, притихла!
Костя сунул горящую кору под сложенные поленья:
– Сейчас картошки нажарим и чай вскипятим. Ты только сначала скажи мне: за яблоньками ездили?
– Ездили, Кенскин. И я ездила… А что я видела! Какие там яблоньки!.. Они цвели, Кенскин. Они все цвели! Ты не веришь? Все, все цвели! Весь сад был розовый, весь сад, Кенскин!
– Ну, подожди, подожди… Саженцев нам дали?
Чечек широко открыла глаза:
– Саженцев? А зачем? Зачем нам саженцы, Кенскин?..
Вдруг она звонко и счастливо рассмеялась:
– Да, ты же еще и не знаешь ничего! Ведь наши-то яблоньки не погибли! Даже ни капельки не погибли!
Костя, боясь поверить, смотрел на Чечек. Чечек, радуясь его изумлению, захлопала в ладоши:
– Да, да, не погибли! Ничуть не погибли! Мы на другой же день поехали в Горно-Алтайск к Лисавенко. Я и самого Лисавенко видела. Он в очках. И добрый: как взглянет сквозь очки, сначала забоишься, а он возьмет и улыбнется. И разговаривал с нами, все рассказывал: как лучше сажать, как белить их надо, как обрезать… Обещал сам к нам приехать: хочет посмотреть наш сад…
– Ну подожди, – прервал ее Костя, – ты скажи: а как же оказалось, что наши яблоньки не погибли? Они тогда и обвисли и почернели даже…
– Ну вот, почернели, а не погибли! Мы все это рассказываем Лисавенко, а самим совестно, что сад не уберегли… И садик жалко – чуть не плачем. А Лисавенко улыбнулся и говорит: «Нет, не погиб ваш сад! Весенние морозы нашу яблоньку погубить не могут. Весной яблонька тогда может погибнуть, если ее зимой мороз погубит. А наши сорта такие, что и зимнего мороза не боятся!» И еще он нам говорит: «Ничего, не горюйте, эти листики завянут, а через недельку новые вырастут. Из запасных почек новые листики зазеленеют, и яблоньки снова будут растет… будут растут…»
– Будут расти!.. Ну и что? И зазеленели?
– Зазеленели! Зазеленели, Кенскин! И мы их поливали, каждый день поливали. А теперь ребята начали проводить арык из Гремучего прямо в наш прудик.
– Начали арык? Вот здорово! Эх, а я тут сижу с этими кролями. А садик-то, значит, снова зазеленел? Вот дела, однако! Вот пускай и народ теперь посмотрит, что это такое – мичуринские сорта!
Костя был счастлив.
– А мои яблоньки тоже зеленеют, – сказала Чечек. – Все четыре, Кенскин!
– Вот и хорошо. Только ты смотри ухаживай за ними как следует. Следи, как бы тля не напала – знаешь? Такие зеленые букашки. Если нападут, сейчас беги к Анатолию Яковлевичу – надо табаком промывать, а то они все побеги пожрут… И за побелкой следи и за подрезкой… Эти яблони – уж очень они капризные, уж очень они нежные! Их знаешь как любить надо!..
– А я их люблю, Кенскин! Я же их люблю!
– Ну да, а потом скажешь: «Прутики, прутики»!
– Какие прутики? Ты знаешь, как они цветут! Меня из сада никак вытащить не могли. А ты говоришь «прутики»!
– Ах, вот что: это, оказывается, я говорю!
– Ну ладно, ну ладно… Ну давай же картошку жарить! Смотри, как огонь разгорелся… Давай сковороду, я сейчас сала нарежу… И картошку давай!
Чечек живо начистила картошки, вымыла ее в ручье и, нарезав кружочками, разложила на сковородке вместе с кусками сала.
– Слушай, Чечек, – сказал Костя, подкладывая в костер сучьев, – а как это ты вдруг приехала? Я думал, ты уже давно дома. Разве Яжнай еще не был? Или он один уехал?
– Нет, он еще не был, – ответила Чечек. – Он еще учится. Прислал письмо – скоро приедет, тогда поедем с ним домой… А твоя матушка сказала: «Чечек, зачем ты будешь одна в интернате жить? Все твои подружки уехали. Одной тебе плохо. Иди ко мне!» А Марфа Петровна сказала: «Пускай Чечек у меня живет, я одна!» А твой батюшка сказал: «Нет, пусть у нас живет, уж она у нас привыкла». Вот я и стала у вас жить. А скоро Яжнай приедет… Кенскин, поедем с нами в наш поселок, а? С Яжнаем рыбу ловили бы, на журавлей бы поглядели…
Костя усмехнулся:
– Вот так! Всё брошу – и поеду! И кролей, и дом, и работу… Что же я, маленький – куда захотел, туда и отправился? Ведь у меня теперь дела…
– Ну да, дела! Просто тебе туда не хочется!
– Ага, не хочется… А когда это ты, Чечек, научишься сначала думать, а потом говорить?
После обеда Костя и Чечек пошли кормить кроликов. Чечек влезла в загон:
– А почему загон на голом месте сделан? Почему тут трава не растет?
– Ну как – не растет! – ответил Костя. – Да это же они всю траву выгрызли!
Чечек тихонько прошла по загону. Кролики не обращали на нее внимания. Они бегали по каким-то своим делам, подбирали привядшую траву, оставшуюся от завтрака, спали, растянувшись во всю длину, или нежились на солнышке, перевернувшись на спину и приподняв лапки над белыми животами.
– А их тут не очень много, Кенскин!
Костя перевалил через изгородь большую вязанку свежей травы:
– Вот сейчас увидишь, как их не много…
Костя и Чечек растащили траву охапками по всем углам загона. И вдруг – откуда только взялись! – в загоне оказалось полно кроликов: и большие, и средние, и маленькие, и совсем крошечные, и голубые, и темные шиншиллы, и рыжие кенгуровые… Они тотчас набросились на траву.
– И вот так раз пять в день или шесть! Всё до травинки подберут!
– Кенскин, а где они спят?
– Сначала в траве прятались. А теперь соберутся все в кучу и спят. Большие с большими – своей кучкой, а маленькие – своей. Прижмутся друг к дружке и спят. А другой раз чего-нибудь испугаются – бурундук прыгнет или какая птица ночная крикнет страшно, – тогда сразу разбегутся и исчезнут. Ну, ни одного не найдешь! А когда убегают, то задними лапами хлопают, как в барабаны. Это они своих врагов пугают!
– Кенскин, а волки приходят?
– Нет. Человека чуют. Иногда слышу – кто-то близко в лесу ходит, крадется… А потом, однако, уходит…
Тихий светлый день медленно брел по тайге. Неподвижно лежало солнце на зеленых склонах долины. Маленькие сквозные облачка светились над горами.
– Чечек, тебе ехать пора.
– Нет, еще не пора, Кенскин. Пускай Соколик погуляет.
– А пойдем водопад смотреть? Ты наш водопад видала?
Чечек вскочила:
– Ай, пойдем, Кенскин! Ай, пойдем, я этот водопад никогда не видала!
Перелезая из загона через изгородь, Костя заметил, что в корытцах мало воды.
– Ну ладно, приду с водопада – тогда налью!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Костя, распрягая лошадь, поглядывал на Чечек. Ну конечно, все забыто: ссоры, разлад, огорчения…
Пока он спутывал лошадь и убирал сбрую, Чечек заглянула в избушку:
– А как ты тут живешь? А это твоя постель? А это печка – ты тут обед варишь? И на костре варишь?.. А в избушке у тебя стола нет, ты, как наша бабушка Тарынчак, без стола живешь!.. А, у тебя стол вот где, на улице! Даже скамейки стоят! Кенскин, давай сейчас картошки с салом нажарим…
– Сейчас нажарим, подожди, – сказал Костя. – Ты, однако, сядь, притихни немножко.
Чечек живо уселась на старый обрубок у костра:
– Сижу, притихла!
Костя сунул горящую кору под сложенные поленья:
– Сейчас картошки нажарим и чай вскипятим. Ты только сначала скажи мне: за яблоньками ездили?
– Ездили, Кенскин. И я ездила… А что я видела! Какие там яблоньки!.. Они цвели, Кенскин. Они все цвели! Ты не веришь? Все, все цвели! Весь сад был розовый, весь сад, Кенскин!
– Ну, подожди, подожди… Саженцев нам дали?
Чечек широко открыла глаза:
– Саженцев? А зачем? Зачем нам саженцы, Кенскин?..
Вдруг она звонко и счастливо рассмеялась:
– Да, ты же еще и не знаешь ничего! Ведь наши-то яблоньки не погибли! Даже ни капельки не погибли!
Костя, боясь поверить, смотрел на Чечек. Чечек, радуясь его изумлению, захлопала в ладоши:
– Да, да, не погибли! Ничуть не погибли! Мы на другой же день поехали в Горно-Алтайск к Лисавенко. Я и самого Лисавенко видела. Он в очках. И добрый: как взглянет сквозь очки, сначала забоишься, а он возьмет и улыбнется. И разговаривал с нами, все рассказывал: как лучше сажать, как белить их надо, как обрезать… Обещал сам к нам приехать: хочет посмотреть наш сад…
– Ну подожди, – прервал ее Костя, – ты скажи: а как же оказалось, что наши яблоньки не погибли? Они тогда и обвисли и почернели даже…
– Ну вот, почернели, а не погибли! Мы все это рассказываем Лисавенко, а самим совестно, что сад не уберегли… И садик жалко – чуть не плачем. А Лисавенко улыбнулся и говорит: «Нет, не погиб ваш сад! Весенние морозы нашу яблоньку погубить не могут. Весной яблонька тогда может погибнуть, если ее зимой мороз погубит. А наши сорта такие, что и зимнего мороза не боятся!» И еще он нам говорит: «Ничего, не горюйте, эти листики завянут, а через недельку новые вырастут. Из запасных почек новые листики зазеленеют, и яблоньки снова будут растет… будут растут…»
– Будут расти!.. Ну и что? И зазеленели?
– Зазеленели! Зазеленели, Кенскин! И мы их поливали, каждый день поливали. А теперь ребята начали проводить арык из Гремучего прямо в наш прудик.
– Начали арык? Вот здорово! Эх, а я тут сижу с этими кролями. А садик-то, значит, снова зазеленел? Вот дела, однако! Вот пускай и народ теперь посмотрит, что это такое – мичуринские сорта!
Костя был счастлив.
– А мои яблоньки тоже зеленеют, – сказала Чечек. – Все четыре, Кенскин!
– Вот и хорошо. Только ты смотри ухаживай за ними как следует. Следи, как бы тля не напала – знаешь? Такие зеленые букашки. Если нападут, сейчас беги к Анатолию Яковлевичу – надо табаком промывать, а то они все побеги пожрут… И за побелкой следи и за подрезкой… Эти яблони – уж очень они капризные, уж очень они нежные! Их знаешь как любить надо!..
– А я их люблю, Кенскин! Я же их люблю!
– Ну да, а потом скажешь: «Прутики, прутики»!
– Какие прутики? Ты знаешь, как они цветут! Меня из сада никак вытащить не могли. А ты говоришь «прутики»!
– Ах, вот что: это, оказывается, я говорю!
– Ну ладно, ну ладно… Ну давай же картошку жарить! Смотри, как огонь разгорелся… Давай сковороду, я сейчас сала нарежу… И картошку давай!
Чечек живо начистила картошки, вымыла ее в ручье и, нарезав кружочками, разложила на сковородке вместе с кусками сала.
– Слушай, Чечек, – сказал Костя, подкладывая в костер сучьев, – а как это ты вдруг приехала? Я думал, ты уже давно дома. Разве Яжнай еще не был? Или он один уехал?
– Нет, он еще не был, – ответила Чечек. – Он еще учится. Прислал письмо – скоро приедет, тогда поедем с ним домой… А твоя матушка сказала: «Чечек, зачем ты будешь одна в интернате жить? Все твои подружки уехали. Одной тебе плохо. Иди ко мне!» А Марфа Петровна сказала: «Пускай Чечек у меня живет, я одна!» А твой батюшка сказал: «Нет, пусть у нас живет, уж она у нас привыкла». Вот я и стала у вас жить. А скоро Яжнай приедет… Кенскин, поедем с нами в наш поселок, а? С Яжнаем рыбу ловили бы, на журавлей бы поглядели…
Костя усмехнулся:
– Вот так! Всё брошу – и поеду! И кролей, и дом, и работу… Что же я, маленький – куда захотел, туда и отправился? Ведь у меня теперь дела…
– Ну да, дела! Просто тебе туда не хочется!
– Ага, не хочется… А когда это ты, Чечек, научишься сначала думать, а потом говорить?
После обеда Костя и Чечек пошли кормить кроликов. Чечек влезла в загон:
– А почему загон на голом месте сделан? Почему тут трава не растет?
– Ну как – не растет! – ответил Костя. – Да это же они всю траву выгрызли!
Чечек тихонько прошла по загону. Кролики не обращали на нее внимания. Они бегали по каким-то своим делам, подбирали привядшую траву, оставшуюся от завтрака, спали, растянувшись во всю длину, или нежились на солнышке, перевернувшись на спину и приподняв лапки над белыми животами.
– А их тут не очень много, Кенскин!
Костя перевалил через изгородь большую вязанку свежей травы:
– Вот сейчас увидишь, как их не много…
Костя и Чечек растащили траву охапками по всем углам загона. И вдруг – откуда только взялись! – в загоне оказалось полно кроликов: и большие, и средние, и маленькие, и совсем крошечные, и голубые, и темные шиншиллы, и рыжие кенгуровые… Они тотчас набросились на траву.
– И вот так раз пять в день или шесть! Всё до травинки подберут!
– Кенскин, а где они спят?
– Сначала в траве прятались. А теперь соберутся все в кучу и спят. Большие с большими – своей кучкой, а маленькие – своей. Прижмутся друг к дружке и спят. А другой раз чего-нибудь испугаются – бурундук прыгнет или какая птица ночная крикнет страшно, – тогда сразу разбегутся и исчезнут. Ну, ни одного не найдешь! А когда убегают, то задними лапами хлопают, как в барабаны. Это они своих врагов пугают!
– Кенскин, а волки приходят?
– Нет. Человека чуют. Иногда слышу – кто-то близко в лесу ходит, крадется… А потом, однако, уходит…
Тихий светлый день медленно брел по тайге. Неподвижно лежало солнце на зеленых склонах долины. Маленькие сквозные облачка светились над горами.
– Чечек, тебе ехать пора.
– Нет, еще не пора, Кенскин. Пускай Соколик погуляет.
– А пойдем водопад смотреть? Ты наш водопад видала?
Чечек вскочила:
– Ай, пойдем, Кенскин! Ай, пойдем, я этот водопад никогда не видала!
Перелезая из загона через изгородь, Костя заметил, что в корытцах мало воды.
– Ну ладно, приду с водопада – тогда налью!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48