Один из них, выпив, набросился на Лиду и наверняка лишил бы бедную девочку невинности, если бы не ее отчаянные вопли и его огромный тугой живот. В результате первым Лидиным мужчиной стал - что бывает, согласитесь, не так уж и часто - любимый, неповторимый, ненаглядный Сева Ласкин. Хотя, впрочем, ничего хорошего из этого тоже не вышло…
А вот с тех пор, как Лида поступила в театральное училище, Оторва стала говорить голосом Нинки Варначевой, однокурсницы и единственной, по сути, подруги. Именно Варначева обращалась к Лиде по фамилии - Зольникова.
Зато Благонамеренная Дама (или просто Дама) всегда, с самого детства, говорила голосом мамы - Татьяны Игоревны, потомственной учительницы, женщины настолько собранной и правильной, что Николай Павлович, покойный Лидин отец, переступая порог дома, сразу чувствовал себя проштрафившимся учеником. Ему-то чаще всех и доставался этот упрек: «Ну, прямо из пятнадцатой школы!» Он страшно обижался и переживал, потому что в пятнадцатой школе учились умственно неполноценные дети. Кстати, когда Лида, вдохновленная победой в городском конкурсе красоты, объявила матери, что едет в Москву сдавать экзамены в театральное училище, расстроенная Татьяна Игоревна твердила про 15-ю школу до самого отъезда дочери. Отец на всякий случай помалкивал.
Зато влюбленный в Лиду одноклассник, Дима Колесов, твердо верил в успех задуманного. Он где-то прочитал интервью известного московского режиссера, горько сетовавшего на острую нехватку красивых молодых талантливых актрис, и считал, что именно его подруга восполнит этот бедственный столичный дефицит. Они встречались на тайной скамеечке в зарослях одичавших вишен, и Дима, сорвав неумелый девичий поцелуй, повторял, задыхаясь:
- Ты даже не понимаешь, какая ты красивая! Не понимаешь!
«А ты уверена, что у тебя есть талант?» - поддавшись материнским опасениям, выпытывала Дама.
«Не дрейфь, прорвемся!» - успокаивала Оторва.
Два эти голоса - Оторва и Дама - вели меж собой постоянный спор, доказывая каждая свою правоту, а Лиде оставалось только делать выбор, что было непросто.
Узнав о благополучном поступлении дочери (Лида очень понравилась принимавшему экзамены знаменитому актеру), Татьяна Игоревна была крайне удивлена и вместо поздравлений зачем-то стала по телефону рассказывать дочери про то, что Колесов с треском провалился в институт и теперь Димина мамаша с ней не здоровается, так как убеждена: сын не поступил, потому что голова у него была забита несвоевременными любовными глупостями. Зато Николай Павлович, игравший когда-то в студенческом театре, пришел в неописуемый восторг. Родители часто оставляют детям в наследство свои неосуществленные мечты. И напрасно.
…Через полчаса художники, побросав клиентов, сгрудились вокруг почти оконченного портрета.
- Ну и гад же ты, Лихарев! - восхищенно вздыхал псевдо-Сезанн.
Володя, побледневший и весь покрытый испариной, тихо распорядился:
- Лак!
Ему тут же подали баллончик с надписью «Прелесть». Он выпустил коническое облачко, и в воздухе запахло парикмахерской.
- А это зачем? - спросила Лидия Николаевна.
- Чтобы рисунок не стерся со временем, его надо зафиксировать.
- А почему лаком для волос?
- Для красоты. Хотите взглянуть?
- Конечно, хочу.
Володя еще раз внимательно посмотрел на рисунок и медленно повернул папку. Несколько минут Лидия Николаевна вглядывалась в лицо, живущее на бумаге. Сходство художник схватил изумительно, причем сходство это было словно соткано из бесчисленных, нервно переплетенных линий. Казалось, линии чуть заметно колеблются и трепещут на бумаге. Но больше всего поразило ее выражение нарисованного лица, исполненное какой-то печальной женской неуверенности, точнее сказать, ненадежности.
- Непохоже? - улыбнулся Володя.
- Похоже… Разве я такая?
- Да, такая. Я вас предупреждал. Давайте лучше я оставлю рисунок у себя!
«Пусть оставит у себя!» - маминым голосом посоветовала Дама.
«Щас! Может, этот Володя потом прославится. И будешь рвать на себе волосы эпилятором! Забери, но от Эдика спрячь…» - распорядилась Оторва.
- Костя, возьмите портрет! - приказала Лидия Николаевна. - Сколько с меня?
- А сколько не жалко! - художник изобразил дурашливый лакейский поклон.
- Костя, заплатите пятьсот долларов!
Подземные художники, услышав сумму, зароптали.
- Ско-олько? - опешил телохранитель. - Лидия Николаевна, да у них тут красная цена - пятьсот рублей! За свой я вообще двести отдал! - и он показал хозяйке лист, с которого гордо смотрел супермен-красавец с эстетично травмированным носом.
- Делайте, что вам говорят!
- Тогда вместе с папкой давай! - скрипучим голосом приказал охранник, протягивая художнику деньги.
Тот взял и глянул на богатейку с грустным лукавством, будто заранее извиняясь за какой-то неочевидный до поры подвох.
- Лидия Николаевна, - улыбнулся Володя, аккуратно уложив доллары в напоясную сумочку. - Я пошутил про тайну…
- Зачем?
- Просто так…
Выйдя из подземного перехода на раскаленную московскую поверхность, женщина остановилась.
- Забыли что-нибудь? - спросил телохранитель.
- Костя, - поколебавшись, сказала она. - Я хочу попросить вас об одной услуге!
- На то и приставлены.
- Не надо рассказывать Эдуарду Викторовичу про этот портрет!
- Почему?
- Потому. Возьмите себе пятьсот долларов - и пусть это останется между нами.
- А инструкция?
- Что вам важнее: инструкция или моя просьба?
- Ладно, не скажу…
«Мерседес» с синеватым рыбьим отливом медленно тронулся, пересек сплошную разметку и, свернув направо, исчез в тоннеле. На его место, видимо, сбитый с толку, тут же пристал обшарпанный «Жигуль» с калужскими номерами. Постовой радостно встрепенулся и хозяйственной поступью направился к простодушному нарушителю.
2.
Две дамы, закутанные в белые махровые халаты, сидели в плетеных креслах у края бассейна с минеральной водой, доставляемой в Москву из Цхалтубо специальными цистернами. На столике перед ними стояли высокие бокалы с черно-красным, как венозная кровь, свежевыжатым гранатовым соком. На головах у женщин были тюрбаны, а лица светились той младенческой свежестью, которую сообщают коже целебные косметические маски, стоящие бешеных денег.
Одна из них, уже известная нам Лидия Николаевна, улыбаясь, слушала подругу.
- Ты представляешь, Рустам просто очертенел от ревности! Отобрал у меня мобильник.
- А телефон-то зачем отобрал?
- Зольникова, ты действительно не понимаешь или прикидываешься?
- Не понимаю.
- Рустамке рассказали, как одному банкиру жена изменяла. С помощью мобильника.
- Как это?
- А вот так это! Он ее запер от греха, а она что придумала! Договорилась с любовником, тот ей звонил, ну и…
- Что «ну и…»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
А вот с тех пор, как Лида поступила в театральное училище, Оторва стала говорить голосом Нинки Варначевой, однокурсницы и единственной, по сути, подруги. Именно Варначева обращалась к Лиде по фамилии - Зольникова.
Зато Благонамеренная Дама (или просто Дама) всегда, с самого детства, говорила голосом мамы - Татьяны Игоревны, потомственной учительницы, женщины настолько собранной и правильной, что Николай Павлович, покойный Лидин отец, переступая порог дома, сразу чувствовал себя проштрафившимся учеником. Ему-то чаще всех и доставался этот упрек: «Ну, прямо из пятнадцатой школы!» Он страшно обижался и переживал, потому что в пятнадцатой школе учились умственно неполноценные дети. Кстати, когда Лида, вдохновленная победой в городском конкурсе красоты, объявила матери, что едет в Москву сдавать экзамены в театральное училище, расстроенная Татьяна Игоревна твердила про 15-ю школу до самого отъезда дочери. Отец на всякий случай помалкивал.
Зато влюбленный в Лиду одноклассник, Дима Колесов, твердо верил в успех задуманного. Он где-то прочитал интервью известного московского режиссера, горько сетовавшего на острую нехватку красивых молодых талантливых актрис, и считал, что именно его подруга восполнит этот бедственный столичный дефицит. Они встречались на тайной скамеечке в зарослях одичавших вишен, и Дима, сорвав неумелый девичий поцелуй, повторял, задыхаясь:
- Ты даже не понимаешь, какая ты красивая! Не понимаешь!
«А ты уверена, что у тебя есть талант?» - поддавшись материнским опасениям, выпытывала Дама.
«Не дрейфь, прорвемся!» - успокаивала Оторва.
Два эти голоса - Оторва и Дама - вели меж собой постоянный спор, доказывая каждая свою правоту, а Лиде оставалось только делать выбор, что было непросто.
Узнав о благополучном поступлении дочери (Лида очень понравилась принимавшему экзамены знаменитому актеру), Татьяна Игоревна была крайне удивлена и вместо поздравлений зачем-то стала по телефону рассказывать дочери про то, что Колесов с треском провалился в институт и теперь Димина мамаша с ней не здоровается, так как убеждена: сын не поступил, потому что голова у него была забита несвоевременными любовными глупостями. Зато Николай Павлович, игравший когда-то в студенческом театре, пришел в неописуемый восторг. Родители часто оставляют детям в наследство свои неосуществленные мечты. И напрасно.
…Через полчаса художники, побросав клиентов, сгрудились вокруг почти оконченного портрета.
- Ну и гад же ты, Лихарев! - восхищенно вздыхал псевдо-Сезанн.
Володя, побледневший и весь покрытый испариной, тихо распорядился:
- Лак!
Ему тут же подали баллончик с надписью «Прелесть». Он выпустил коническое облачко, и в воздухе запахло парикмахерской.
- А это зачем? - спросила Лидия Николаевна.
- Чтобы рисунок не стерся со временем, его надо зафиксировать.
- А почему лаком для волос?
- Для красоты. Хотите взглянуть?
- Конечно, хочу.
Володя еще раз внимательно посмотрел на рисунок и медленно повернул папку. Несколько минут Лидия Николаевна вглядывалась в лицо, живущее на бумаге. Сходство художник схватил изумительно, причем сходство это было словно соткано из бесчисленных, нервно переплетенных линий. Казалось, линии чуть заметно колеблются и трепещут на бумаге. Но больше всего поразило ее выражение нарисованного лица, исполненное какой-то печальной женской неуверенности, точнее сказать, ненадежности.
- Непохоже? - улыбнулся Володя.
- Похоже… Разве я такая?
- Да, такая. Я вас предупреждал. Давайте лучше я оставлю рисунок у себя!
«Пусть оставит у себя!» - маминым голосом посоветовала Дама.
«Щас! Может, этот Володя потом прославится. И будешь рвать на себе волосы эпилятором! Забери, но от Эдика спрячь…» - распорядилась Оторва.
- Костя, возьмите портрет! - приказала Лидия Николаевна. - Сколько с меня?
- А сколько не жалко! - художник изобразил дурашливый лакейский поклон.
- Костя, заплатите пятьсот долларов!
Подземные художники, услышав сумму, зароптали.
- Ско-олько? - опешил телохранитель. - Лидия Николаевна, да у них тут красная цена - пятьсот рублей! За свой я вообще двести отдал! - и он показал хозяйке лист, с которого гордо смотрел супермен-красавец с эстетично травмированным носом.
- Делайте, что вам говорят!
- Тогда вместе с папкой давай! - скрипучим голосом приказал охранник, протягивая художнику деньги.
Тот взял и глянул на богатейку с грустным лукавством, будто заранее извиняясь за какой-то неочевидный до поры подвох.
- Лидия Николаевна, - улыбнулся Володя, аккуратно уложив доллары в напоясную сумочку. - Я пошутил про тайну…
- Зачем?
- Просто так…
Выйдя из подземного перехода на раскаленную московскую поверхность, женщина остановилась.
- Забыли что-нибудь? - спросил телохранитель.
- Костя, - поколебавшись, сказала она. - Я хочу попросить вас об одной услуге!
- На то и приставлены.
- Не надо рассказывать Эдуарду Викторовичу про этот портрет!
- Почему?
- Потому. Возьмите себе пятьсот долларов - и пусть это останется между нами.
- А инструкция?
- Что вам важнее: инструкция или моя просьба?
- Ладно, не скажу…
«Мерседес» с синеватым рыбьим отливом медленно тронулся, пересек сплошную разметку и, свернув направо, исчез в тоннеле. На его место, видимо, сбитый с толку, тут же пристал обшарпанный «Жигуль» с калужскими номерами. Постовой радостно встрепенулся и хозяйственной поступью направился к простодушному нарушителю.
2.
Две дамы, закутанные в белые махровые халаты, сидели в плетеных креслах у края бассейна с минеральной водой, доставляемой в Москву из Цхалтубо специальными цистернами. На столике перед ними стояли высокие бокалы с черно-красным, как венозная кровь, свежевыжатым гранатовым соком. На головах у женщин были тюрбаны, а лица светились той младенческой свежестью, которую сообщают коже целебные косметические маски, стоящие бешеных денег.
Одна из них, уже известная нам Лидия Николаевна, улыбаясь, слушала подругу.
- Ты представляешь, Рустам просто очертенел от ревности! Отобрал у меня мобильник.
- А телефон-то зачем отобрал?
- Зольникова, ты действительно не понимаешь или прикидываешься?
- Не понимаю.
- Рустамке рассказали, как одному банкиру жена изменяла. С помощью мобильника.
- Как это?
- А вот так это! Он ее запер от греха, а она что придумала! Договорилась с любовником, тот ей звонил, ну и…
- Что «ну и…»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73