Еще месяц он живет в физиологическом растворе, проверяется, копируется, вновь режется хирургами. И наконец курьер увозит тяжелую коробку с ратозаписью в Серпухов, а Сева мажет красной краской еще несколько кубиков.
И странное дело: за всеми этими хлопотами исчез Гхор. Австралийцы думают о пальцах, японцы-о гортани, Сева-о кубиках, Том-о ратосчитывании, идут споры об органах и органеллах, нормальных и патологических, о срезе № 17/72, о слое УВ, о квадратике ОР-22. Гхор исчез. За деревьями нет леса.
Забывается Гхор и потому, что одновременно идет проверочная работа на животных: крысах, морских свинках, собаках, обезьянах. Их фигуры, тоже разрезанные на слои и кубики, стоят в той же диспетчерской, что и фигура Гхора. Животными занят Ким, он изучает всяких животных, а в Осаке изучают всякие гортани: гортань Гхора, гортани великих певцов, гортани немых, гортани соловьев и собак.
В Австралии-левая рука, в Японии-горло, в Австрии-пищевод, а мозг-в Серпухове. Лада работает в отделе мозга. Перед ее столом экран, на нем амебообразные с длинными нитями нервные клетки. И схемы молекул – белковых и нуклеиновых с буквами АБВГВГАА и т. д. Лада непосредственная помощница Зарека. Изучает часть мозга, связанную с переживаниями (эмоциями-радостью, горем, надеждой, разочарованием, ликованием, страхом, любовью и гневом). Где-то здесь, в этой области,-она называется гипоталамической,-по мнению Селдома, прячется счетчик жизни, часы, отсчитывающие сроки молодости и старости. Если Селдом прав, работа Лады самая важная. Все труды пойдут прахом – австралийские и австрийские, если указатель счетчика не будет переведен на “молодость”.
Суровая, осунувшаяся, еще более красивая, накло" няется Лада над микроскопом.
Ким (в промежутках между полетами он обязательно заходит к Ладе) думает про себя:
“Какая выдержка, какое долготерпение! Наверное, невыносимо тяжело –все время иметь дело с мозгом мужа. Не предложить ли ей другое занятие?”
Но он деликатно молчит, не решает бередить раны. А бесцеремонный Сева, тот спрашивает напрямик:
– Теперь ты знаешь тайные мысли мужа, Лада? Разобралась, где там сидит любовь к тебе? Как на твой вкус – достаточная?
Ким ужасается. А Лада, к его удивлению, отвечает спокойно:
– Я не думаю об этом, Севушка. Для меня тут нет никакого Гхора. Гхор живет в моей памяти: он могучий и нежный, он сила, он гений, он воля и характер. А здесь серое вещество, и я должна изучить серое вещество, чтобы вернуть силу, гений и нежность. Тут любви нет, тут нервные клетки. Это не стихи, это бумага, на которой они пишутся.
Месяцы шли, и рассредоточенный по миру Гхор постепенно собирался. Шкаф для ратозаписей наполнялся коробками, разборная модель стала красной почти вся. Белых кубиков не осталось совсем, желтых и голубых –
не так много, но почти все в мозгу. Тело Гхора можно было восстановить, но Гхора восстановить не решались, Мог получиться здоровый человек со старым мозгом, несчастный, даже больной психически.
Не в первый раз совершенство человеческого организма мешало медицине. Так было с несовместимостью тканей. У ящериц легко прирастали чужие ноги, у человека этого не получалось. И со счетчиком старости та же трудность. У простейших животных он простейший. Амебы отсчитывают рост тела. Выросла-пора делиться. Если же пищи мало, похудевшие амебы даже сливаются, складывают свои тела, возвращаются в прошлое (это называется конъюгацией).
Черви, видимо, тоже отсчитывают рост (или материал для производства яичек). Изголодавшиеся, похудевшие черви молодеют, в опытах до двадцати раз. Ученый, открывший это, пытался и людей бмолаживать голодовками. Вышло, однако, не омоложение, а ожирение. В предвидении следующих голодовок организм стал накапливать запасы.
У насекомых счетчик оказался химическим. Измени состав крови – и старость ускоряется, или же молодость продолжается. Однако у высших животных химия подчиняется мозгу. Так и представлял себе дело Селдом: в мозгу нервный счетчик, на нем подобие ржавчины, отчисти ее – и организм помолодеет.
С этой рабочей гипотезы и начал Ким, Он ставил опыты на крысах. Их век, два с половиной года, и тот оказался слишком долгим. Пришлось укорачивать его искусственно – прививкой ослабленного геронтита. Крысу Красноглазку Ким состарил, записал и Омолодил три раза. На четвертый раз она не стала молодой, но неясно было-из-за ратомикй или из-за болезни.
Три жизни вместо одной – уже неплохо. Но можно ли ставить знак равенства между крысой и человеком?
Ведь у человека кроме химической, кроме нервной есть еще регулировка сознания, воли.
Вот и Кирш твердил все время, что омоложенный Гхор будет глубоко несчастным, что мысли и чувства придут у него в разлад, сознание будет спорить с подсознанием и сознательная память победит, переставит выключатель на “старость”.
А в памяти перемены отмечались не только химически: там происходила перестройка, отростки нервных Клеток перемещались, изменялись касания…
Если бы имелась запись мозга Гхора десятилетней давности, задача была бы проще: восстанови прежнее строение мозга-и все. Правда, при этом последние десять лет исчезли бы из жизни Гхора, он не знал бы даже о женитьбе на Ладе.
Однако ратозапись имелась только одна-посмертная.
По записи нашли разрушенные участки, но не было известно, что следует сделать на их месте.
Пробовали найти решение, сравнивая мозг Гхора с мозгом других людей-молодых и старых. Ратозапись впервые позволяла вести такие исследования без чужих несчастий – на снимках с живого мозга. Машины ратосличители захлебывались of работы. Для проверки делались все новые и новые снимки, потоки фактов заводили в дебри новых проверок.
– Мы заблудились в мозгу,-жаловался Зарек.-У нас тысячи моментальных фотографий, а нам нужна кинолента, одна-единственная, история одного постепенно стареющего мозга. Тогда мы поймем, как идет процесс.
– Но ведь старение продолжается лет двадцать,– ужаснулась Лада.
Зарек про себя подумал, .что двадцать лет – не такой большой срок в науке, тем более для решения сложнейшей проблемы оживления, да еще с омоложением. Но вслух не сказал Ладе. Она работала с таким нетерпением, так уверенно рассчитывала на свидание с мужем. Как можно было ей сказать: “Не надейся. Встреча произойдет лет через двадцать… или никогда”. Зарек ничего не сказал вслух. Лада сама докончила мысль:
– Через двадцать лет я буду уже немолодой, некрасивой. Гхор не узнает меня.
И она же предложила выход: изучать не нормальную старость, а болезненную, скоротечный геронтит; отыскать больных с замедленной формой, какая предполагалась у Гхора. Тогда двадцатилетний срок сократится до нескольких месяцев.
– Это идея!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
И странное дело: за всеми этими хлопотами исчез Гхор. Австралийцы думают о пальцах, японцы-о гортани, Сева-о кубиках, Том-о ратосчитывании, идут споры об органах и органеллах, нормальных и патологических, о срезе № 17/72, о слое УВ, о квадратике ОР-22. Гхор исчез. За деревьями нет леса.
Забывается Гхор и потому, что одновременно идет проверочная работа на животных: крысах, морских свинках, собаках, обезьянах. Их фигуры, тоже разрезанные на слои и кубики, стоят в той же диспетчерской, что и фигура Гхора. Животными занят Ким, он изучает всяких животных, а в Осаке изучают всякие гортани: гортань Гхора, гортани великих певцов, гортани немых, гортани соловьев и собак.
В Австралии-левая рука, в Японии-горло, в Австрии-пищевод, а мозг-в Серпухове. Лада работает в отделе мозга. Перед ее столом экран, на нем амебообразные с длинными нитями нервные клетки. И схемы молекул – белковых и нуклеиновых с буквами АБВГВГАА и т. д. Лада непосредственная помощница Зарека. Изучает часть мозга, связанную с переживаниями (эмоциями-радостью, горем, надеждой, разочарованием, ликованием, страхом, любовью и гневом). Где-то здесь, в этой области,-она называется гипоталамической,-по мнению Селдома, прячется счетчик жизни, часы, отсчитывающие сроки молодости и старости. Если Селдом прав, работа Лады самая важная. Все труды пойдут прахом – австралийские и австрийские, если указатель счетчика не будет переведен на “молодость”.
Суровая, осунувшаяся, еще более красивая, накло" няется Лада над микроскопом.
Ким (в промежутках между полетами он обязательно заходит к Ладе) думает про себя:
“Какая выдержка, какое долготерпение! Наверное, невыносимо тяжело –все время иметь дело с мозгом мужа. Не предложить ли ей другое занятие?”
Но он деликатно молчит, не решает бередить раны. А бесцеремонный Сева, тот спрашивает напрямик:
– Теперь ты знаешь тайные мысли мужа, Лада? Разобралась, где там сидит любовь к тебе? Как на твой вкус – достаточная?
Ким ужасается. А Лада, к его удивлению, отвечает спокойно:
– Я не думаю об этом, Севушка. Для меня тут нет никакого Гхора. Гхор живет в моей памяти: он могучий и нежный, он сила, он гений, он воля и характер. А здесь серое вещество, и я должна изучить серое вещество, чтобы вернуть силу, гений и нежность. Тут любви нет, тут нервные клетки. Это не стихи, это бумага, на которой они пишутся.
Месяцы шли, и рассредоточенный по миру Гхор постепенно собирался. Шкаф для ратозаписей наполнялся коробками, разборная модель стала красной почти вся. Белых кубиков не осталось совсем, желтых и голубых –
не так много, но почти все в мозгу. Тело Гхора можно было восстановить, но Гхора восстановить не решались, Мог получиться здоровый человек со старым мозгом, несчастный, даже больной психически.
Не в первый раз совершенство человеческого организма мешало медицине. Так было с несовместимостью тканей. У ящериц легко прирастали чужие ноги, у человека этого не получалось. И со счетчиком старости та же трудность. У простейших животных он простейший. Амебы отсчитывают рост тела. Выросла-пора делиться. Если же пищи мало, похудевшие амебы даже сливаются, складывают свои тела, возвращаются в прошлое (это называется конъюгацией).
Черви, видимо, тоже отсчитывают рост (или материал для производства яичек). Изголодавшиеся, похудевшие черви молодеют, в опытах до двадцати раз. Ученый, открывший это, пытался и людей бмолаживать голодовками. Вышло, однако, не омоложение, а ожирение. В предвидении следующих голодовок организм стал накапливать запасы.
У насекомых счетчик оказался химическим. Измени состав крови – и старость ускоряется, или же молодость продолжается. Однако у высших животных химия подчиняется мозгу. Так и представлял себе дело Селдом: в мозгу нервный счетчик, на нем подобие ржавчины, отчисти ее – и организм помолодеет.
С этой рабочей гипотезы и начал Ким, Он ставил опыты на крысах. Их век, два с половиной года, и тот оказался слишком долгим. Пришлось укорачивать его искусственно – прививкой ослабленного геронтита. Крысу Красноглазку Ким состарил, записал и Омолодил три раза. На четвертый раз она не стала молодой, но неясно было-из-за ратомикй или из-за болезни.
Три жизни вместо одной – уже неплохо. Но можно ли ставить знак равенства между крысой и человеком?
Ведь у человека кроме химической, кроме нервной есть еще регулировка сознания, воли.
Вот и Кирш твердил все время, что омоложенный Гхор будет глубоко несчастным, что мысли и чувства придут у него в разлад, сознание будет спорить с подсознанием и сознательная память победит, переставит выключатель на “старость”.
А в памяти перемены отмечались не только химически: там происходила перестройка, отростки нервных Клеток перемещались, изменялись касания…
Если бы имелась запись мозга Гхора десятилетней давности, задача была бы проще: восстанови прежнее строение мозга-и все. Правда, при этом последние десять лет исчезли бы из жизни Гхора, он не знал бы даже о женитьбе на Ладе.
Однако ратозапись имелась только одна-посмертная.
По записи нашли разрушенные участки, но не было известно, что следует сделать на их месте.
Пробовали найти решение, сравнивая мозг Гхора с мозгом других людей-молодых и старых. Ратозапись впервые позволяла вести такие исследования без чужих несчастий – на снимках с живого мозга. Машины ратосличители захлебывались of работы. Для проверки делались все новые и новые снимки, потоки фактов заводили в дебри новых проверок.
– Мы заблудились в мозгу,-жаловался Зарек.-У нас тысячи моментальных фотографий, а нам нужна кинолента, одна-единственная, история одного постепенно стареющего мозга. Тогда мы поймем, как идет процесс.
– Но ведь старение продолжается лет двадцать,– ужаснулась Лада.
Зарек про себя подумал, .что двадцать лет – не такой большой срок в науке, тем более для решения сложнейшей проблемы оживления, да еще с омоложением. Но вслух не сказал Ладе. Она работала с таким нетерпением, так уверенно рассчитывала на свидание с мужем. Как можно было ей сказать: “Не надейся. Встреча произойдет лет через двадцать… или никогда”. Зарек ничего не сказал вслух. Лада сама докончила мысль:
– Через двадцать лет я буду уже немолодой, некрасивой. Гхор не узнает меня.
И она же предложила выход: изучать не нормальную старость, а болезненную, скоротечный геронтит; отыскать больных с замедленной формой, какая предполагалась у Гхора. Тогда двадцатилетний срок сократится до нескольких месяцев.
– Это идея!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113