В избе поднялся страшный гвалт, и никто не хотел больше никого слушать. Теперь Петру Елисеичу приходилось отвечать зараз десятерым, и он только размахивал своим платком.
- Папа, мне неловко, - шепотом заявила Нюрочка.
- Ах, я про тебя и забыл, крошка… - спохватился Петр Елисеич. - Ты ступай к Самойлу Евтихычу, а я вот со старичками здесь потолкую…
- Я ее провожу, Петр Елисеич, - вызвалась начетчица Таисья.
- Скажи Самойлу Евтихычу, что я скоро приду, - говорил Петр Елисеич.
VI
Нюрочка была рада, что вырвалась из бабушкиной избы, и торопливо бежала вперед, так что начетчица едва поспевала за ней.
- Ишь быстроногая… - любовно повторяла Таисья, улепетывая за Нюрочкой. Таисье было под сорок лет, но ее восковое лицо все еще было красиво тою раскольничьею красотой, которая не знает износа. Неслышные, мягкие движения и полумонашеский костюм придавали строгую женственность всей фигуре. Яркокрасные, строго сложенные губы говорили о неизжитом запасе застывших в этой начетчице сил.
- Таисья, я боюсь Васи… - проговорила Нюрочка, задерживая шаги. - Он меня прибьет…
- Полно, касаточка… - уговаривала ее Таисья. - Мы его сами за ухо поймаем, разбойника.
Порядок, по которому они шли, выходил на крутой берег р. Каменки и весь был уставлен такими крепкими, хорошими избами, благо лес под рукой, - сейчас за Каменкой начинался дремучий ельник, уходивший на сотни верст к северу. С улицы все избы были, по раскольничьему обычаю, начисто вымыты, и это придавало им веселый вид. Желтые бревна так и светились, как новые. Такие же мытые избы стояли и в Кержацком конце на Ключевском заводе, потому что там жили те же чистоплотные, как кошки, самосадские бабы. Раскольничья чистота резко выделялась среди мочеганской грязи.
Когда Таисья с Нюрочкой уже подходили к груздевскому дому, им попался Никитич, который вел свою Оленку за руку. Никитич был родной брат Таисье.
- Сестрица, родимая моя… - бормотал Никитич, снимая свой цилиндр.
- Кто празднику рад - до свету пьян, - ядовито заметила Таисья, здороваясь с братом кивком головы.
- Ах ты, святая душа на костылях!.. Да ежели, напримерно, я загулял? Теперь я прямо к Василисе Корниловне, потому хочу уважить сродственницу…
Оленка, красивая и глазастая девочка, одетая в сарафан из дешевенького ситца, со страхом смотрела на Таисью. Нюрочке очень хотелось подойти к ней и заговорить, но она боялась загулявшего Никитича.
- Зачем девчонку-то таскаешь за собой, путаная голова? - заворчала Таисья на Никитича и, схватив Оленку за руку, потащила ее за собой.
- Родимая… как же, напримерно, ежели я к бабушке Василисе?.. - бормотал Никитич, напрасно стараясь неверными шагами догнать сестру. - Отдай Оленку!
Таисья даже не обернулась, и Никитич махнул рукой, когда она с девочками скрылась в воротах груздевского дома. Он постоял на одном месте, побормотал что-то про себя и решительно не знал, что ему делать.
- Эй, берегись: замну!.. - крикнул над его ухом веселый голос, и верховая лошадь толкнула его мордой.
От толчка у Никитича полетел на землю цилиндр, так что он обругал проехавших двоих верховых уже вдогонку. Стоявшие за воротами кучер Семка и казачок Тишка громко хохотали над Никитичем.
- Ах, вы… да я вас… кто это проехал, а?..
- Это? А наши ключевские мочеганы…
- Н-но-о?
- Верно тебе говорим: лесообъездчик Макар да Терешка-казак. Вишь, пьяные едут, бороться хотят. Только самосадские уполощут их: вровень с землей сделают.
- Уполощут! - согласился Никитич. - Где же мочеганам с самосадскими на круг выходить… Ах, черти!..
- Известно, не от ума поехали: не сами, а водка едет… Макарка-то с лесообъездчиками-кержаками дружит, - ну, и надеется на защиту, а Терешка за ним дуром увязался.
- Ну, это еще кто кого… - проговорил детский голос за спиной Семки. - Как бы Макарка-то не унес у вас круг.
Это был Илюшка Рачитель, который пока жил у Груздева.
- Ах ты, мочеганин!.. - выругал его Никитич.
- Не лезь, коли тебя не трогают, - огрызнулся Илюшка.
Никитич хотел было схватить Илюшку за ухо, но тот ловко подставил ему ногу, и Никитич растянулся плашмя, как подгнившее с корня дерево.
- Ах ты, отродье Окулкино! - ругался Никитич, с трудом поднимаясь на ноги, а Илюшка уже был далеко.
Таисья провела обеих девочек куда-то наверх и здесь усадила их в ожидании обеда, а сама ушла на половину к Анфисе Егоровне, чтобы рассказать о состоявшемся примирении бабушки Василисы с басурманом. Девочки сначала оглядели друг друга, как попавшие в одну клетку зверьки, а потом первой заговорила Нюрочка:
- Тебе сколько лет, Оленка?
- Не знаю.
Оленка смотрела на Нюрочку испуганными глазами и готова была разреветься благим матом каждую минуту.
- Как же ты не знаешь? - удивилась Нюрочка. - Разве ты не учишься?
- Учусь… у тетки Таисьи азбуку учу.
- Ты ее боишься?
- Боюсь. Она ременною лестовкой хлещется… Все ее боятся.
Нюрочке сделалось смешно: разве можно бояться Таисьи? Она такая добрая и ласковая всегда. Девочки быстро познакомились и первым делом осмотрели костюмы одна у другой. Нюрочка даже хотела было примерять Оленкин сарафан, как в окне неожиданно показалась голова Васи.
- А, вот вы где, голубушки! - весело проговорил он, пробуя отворить окно.
Нюрочка так и обомлела от страха, но, на ее счастье, окно оказалось запертым изнутри. Светелка, где они сидели, единственным окном выходила куда-то на крышу, где Вася гонял голубей.
- Отворите окошко, куклы! - командовал он. - А не то сломаю стекло, вам же хуже будет…
- Нюрочка, иди обедать… - послышался в этот критический момент голос Таисьи на лестнице, и голова Васи скрылась.
- А Олена разве не пойдет с нами? - спрашивала Нюрочка, спускаясь по лестнице.
- Пусть пока там посидит, не велика гостья… - ворчала Таисья, придерживая Нюрочку за юбку.
Сегодня обеденный стол был поставлен в парадной зале, и прислуга сбилась с ног, стараясь устроить все форменно. Петр Елисеич в волнении ходил кругом стола и особенно сильно размахивал платком.
- Погостили у баушки Василисы, Петр Елисеич? - спрашивала Анфиса Егоровна. - И слава богу… Сколько лет не видались, а старушка уж старенькая стаёт… Не сегодня-завтра и помрет, а теперь ей все же легче…
- А что, заставляла, поди, в ноги кланяться? - подсмеивался Груздев, хлопая гостя по плечу. - Мы тут по старинке живем… Признаться сказать, я и сам не очень-то долюбливаю нашу раскольничью стариковщину, все изъедуги какие-то…
- Самойло Евтихыч! - строго остановила его жена.
- Ну, не буду, не буду!.. Конечно, строгость необходима, особенно с детьми… Вот у тебя дочь, у меня сын, а еще кто знает, чем они утешат родителей-то на старости лет.
- Точно из бани вырвался, - рассказывал Петр Елисеич, не слушая хозяина. - Так и напирает… Еще этот Мосей навязался. Главное, что обидно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
- Папа, мне неловко, - шепотом заявила Нюрочка.
- Ах, я про тебя и забыл, крошка… - спохватился Петр Елисеич. - Ты ступай к Самойлу Евтихычу, а я вот со старичками здесь потолкую…
- Я ее провожу, Петр Елисеич, - вызвалась начетчица Таисья.
- Скажи Самойлу Евтихычу, что я скоро приду, - говорил Петр Елисеич.
VI
Нюрочка была рада, что вырвалась из бабушкиной избы, и торопливо бежала вперед, так что начетчица едва поспевала за ней.
- Ишь быстроногая… - любовно повторяла Таисья, улепетывая за Нюрочкой. Таисье было под сорок лет, но ее восковое лицо все еще было красиво тою раскольничьею красотой, которая не знает износа. Неслышные, мягкие движения и полумонашеский костюм придавали строгую женственность всей фигуре. Яркокрасные, строго сложенные губы говорили о неизжитом запасе застывших в этой начетчице сил.
- Таисья, я боюсь Васи… - проговорила Нюрочка, задерживая шаги. - Он меня прибьет…
- Полно, касаточка… - уговаривала ее Таисья. - Мы его сами за ухо поймаем, разбойника.
Порядок, по которому они шли, выходил на крутой берег р. Каменки и весь был уставлен такими крепкими, хорошими избами, благо лес под рукой, - сейчас за Каменкой начинался дремучий ельник, уходивший на сотни верст к северу. С улицы все избы были, по раскольничьему обычаю, начисто вымыты, и это придавало им веселый вид. Желтые бревна так и светились, как новые. Такие же мытые избы стояли и в Кержацком конце на Ключевском заводе, потому что там жили те же чистоплотные, как кошки, самосадские бабы. Раскольничья чистота резко выделялась среди мочеганской грязи.
Когда Таисья с Нюрочкой уже подходили к груздевскому дому, им попался Никитич, который вел свою Оленку за руку. Никитич был родной брат Таисье.
- Сестрица, родимая моя… - бормотал Никитич, снимая свой цилиндр.
- Кто празднику рад - до свету пьян, - ядовито заметила Таисья, здороваясь с братом кивком головы.
- Ах ты, святая душа на костылях!.. Да ежели, напримерно, я загулял? Теперь я прямо к Василисе Корниловне, потому хочу уважить сродственницу…
Оленка, красивая и глазастая девочка, одетая в сарафан из дешевенького ситца, со страхом смотрела на Таисью. Нюрочке очень хотелось подойти к ней и заговорить, но она боялась загулявшего Никитича.
- Зачем девчонку-то таскаешь за собой, путаная голова? - заворчала Таисья на Никитича и, схватив Оленку за руку, потащила ее за собой.
- Родимая… как же, напримерно, ежели я к бабушке Василисе?.. - бормотал Никитич, напрасно стараясь неверными шагами догнать сестру. - Отдай Оленку!
Таисья даже не обернулась, и Никитич махнул рукой, когда она с девочками скрылась в воротах груздевского дома. Он постоял на одном месте, побормотал что-то про себя и решительно не знал, что ему делать.
- Эй, берегись: замну!.. - крикнул над его ухом веселый голос, и верховая лошадь толкнула его мордой.
От толчка у Никитича полетел на землю цилиндр, так что он обругал проехавших двоих верховых уже вдогонку. Стоявшие за воротами кучер Семка и казачок Тишка громко хохотали над Никитичем.
- Ах, вы… да я вас… кто это проехал, а?..
- Это? А наши ключевские мочеганы…
- Н-но-о?
- Верно тебе говорим: лесообъездчик Макар да Терешка-казак. Вишь, пьяные едут, бороться хотят. Только самосадские уполощут их: вровень с землей сделают.
- Уполощут! - согласился Никитич. - Где же мочеганам с самосадскими на круг выходить… Ах, черти!..
- Известно, не от ума поехали: не сами, а водка едет… Макарка-то с лесообъездчиками-кержаками дружит, - ну, и надеется на защиту, а Терешка за ним дуром увязался.
- Ну, это еще кто кого… - проговорил детский голос за спиной Семки. - Как бы Макарка-то не унес у вас круг.
Это был Илюшка Рачитель, который пока жил у Груздева.
- Ах ты, мочеганин!.. - выругал его Никитич.
- Не лезь, коли тебя не трогают, - огрызнулся Илюшка.
Никитич хотел было схватить Илюшку за ухо, но тот ловко подставил ему ногу, и Никитич растянулся плашмя, как подгнившее с корня дерево.
- Ах ты, отродье Окулкино! - ругался Никитич, с трудом поднимаясь на ноги, а Илюшка уже был далеко.
Таисья провела обеих девочек куда-то наверх и здесь усадила их в ожидании обеда, а сама ушла на половину к Анфисе Егоровне, чтобы рассказать о состоявшемся примирении бабушки Василисы с басурманом. Девочки сначала оглядели друг друга, как попавшие в одну клетку зверьки, а потом первой заговорила Нюрочка:
- Тебе сколько лет, Оленка?
- Не знаю.
Оленка смотрела на Нюрочку испуганными глазами и готова была разреветься благим матом каждую минуту.
- Как же ты не знаешь? - удивилась Нюрочка. - Разве ты не учишься?
- Учусь… у тетки Таисьи азбуку учу.
- Ты ее боишься?
- Боюсь. Она ременною лестовкой хлещется… Все ее боятся.
Нюрочке сделалось смешно: разве можно бояться Таисьи? Она такая добрая и ласковая всегда. Девочки быстро познакомились и первым делом осмотрели костюмы одна у другой. Нюрочка даже хотела было примерять Оленкин сарафан, как в окне неожиданно показалась голова Васи.
- А, вот вы где, голубушки! - весело проговорил он, пробуя отворить окно.
Нюрочка так и обомлела от страха, но, на ее счастье, окно оказалось запертым изнутри. Светелка, где они сидели, единственным окном выходила куда-то на крышу, где Вася гонял голубей.
- Отворите окошко, куклы! - командовал он. - А не то сломаю стекло, вам же хуже будет…
- Нюрочка, иди обедать… - послышался в этот критический момент голос Таисьи на лестнице, и голова Васи скрылась.
- А Олена разве не пойдет с нами? - спрашивала Нюрочка, спускаясь по лестнице.
- Пусть пока там посидит, не велика гостья… - ворчала Таисья, придерживая Нюрочку за юбку.
Сегодня обеденный стол был поставлен в парадной зале, и прислуга сбилась с ног, стараясь устроить все форменно. Петр Елисеич в волнении ходил кругом стола и особенно сильно размахивал платком.
- Погостили у баушки Василисы, Петр Елисеич? - спрашивала Анфиса Егоровна. - И слава богу… Сколько лет не видались, а старушка уж старенькая стаёт… Не сегодня-завтра и помрет, а теперь ей все же легче…
- А что, заставляла, поди, в ноги кланяться? - подсмеивался Груздев, хлопая гостя по плечу. - Мы тут по старинке живем… Признаться сказать, я и сам не очень-то долюбливаю нашу раскольничью стариковщину, все изъедуги какие-то…
- Самойло Евтихыч! - строго остановила его жена.
- Ну, не буду, не буду!.. Конечно, строгость необходима, особенно с детьми… Вот у тебя дочь, у меня сын, а еще кто знает, чем они утешат родителей-то на старости лет.
- Точно из бани вырвался, - рассказывал Петр Елисеич, не слушая хозяина. - Так и напирает… Еще этот Мосей навязался. Главное, что обидно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119