А вас сколько?.. Так вот, чтобы вам легче было разыскать его в школьном коридоре, или в лагере, или в лесу, он должен возвышаться каланчой. Как я, например…»
И еще Феликс часто напоминал ребятам, что они живут в новом городе, где главный проспект назывался Новой улицей, самая большая площадь – Новой площадью, а конечная остановка автобуса – остановкой «Новые дома».
Ребята были, конечно, рады, что все в их городе будет по-новому, а все-таки им было немного жаль, что Феликс со своими дружинниками не бродит по лабиринтам запутанных преступлений и не вылавливает каждый день хотя бы по одному опасному преступнику.
«Разные нечестные люди у нас, конечно, еще имеются, – словно утешая ребят, сообщил Феликс, – хулиганы тоже, нарушители порядка, которые жить мешают…»
Это воодушевило всех: значит, дружинники не сидят без дела и им, может быть, даже нужна боевая пионерская помощь!
Но старший вожатый сказал, что и в школе немало дел. В помощь Феликсу школьный совет дружины создал лишь небольшой отряд из самых надежных ребят, командиром которого выбрали Олю Воронец.
А уж она, конечно, назвала его не как-нибудь, а пионерским «Отрядом Справедливых». Попасть туда мечтал каждый, и лишь Колька Свистун делал вид, что вообще не слыхал о таком отряде.
Давно, еще в детстве, Феликс жил на юге, в Крыму, по соседству со знаменитым пионерским лагерем Артек. Он часто рассказывал ребятам о море, хотя чистая уральская река была, по его мнению, ничуть не хуже; о крымских горах, хотя Уральский хребет был, как ему казалось, даже красивее; и еще о заветном артековском дубе, что рос на Медведь-горе… Прощаясь с лагерем, пионеры-артековцы опускают в дупло этого старого дуба письма, адресованные тем, кто приедет в лагерь вслед за ними.
– И у нас ведь тоже есть старый дуб, на краю поляны, недалеко отсюда, – сказал как-то на совете лагеря Феликс. – Дупло в нем не хуже артековского. И пустует, мокнет без дела под дождем такой отличнейший почтовый ящик!
Это сообщение взбудоражило весь совет:
– И как же мы не догадались? Давайте тоже писать письма! Заполним ими все дупло!.. А сверху дощечкой, словно дверкой, его прикроем до будущего лета, чтобы снег и дожди не попортили наших писем!
– И кому же мы будем писать? – с улыбкой осведомился Феликс.
– Как и артековцы… Тем, кто после нас приедет!
– Значит, самим себе, что ли? Сами с собой будем переписываться? Ведь в Артек-то каждую смену новые ребята приезжают, а сюда почти все вы еще года два или три подряд будете наведываться. Пока не выйдете из пионерского возраста.
Лева Звонцов сказал, что было бы хорошо превратить дупло в ящик для заметок радиокорреспондентов.
– А наверху, меж ветвей, репродуктор повесим, – предложил Лева. – И будет очень поэтично: вниз, в дупло, заметку опустят, а она через некоторое время сверху моим голосом заговорит. То есть я, как диктор, читать ее буду… Настоящая лесная сказка!
С Левой не согласились. Но других предложений не последовало, и тогда Феликс сказал:
– Я, кажется, придумал, чем мы с вами будем в последние летние дни загружать свой почтовый ящик.
– Чем?
– Поручениями на год, до будущего лета…
– Какими поручениями?
– Вот, например, Леве Звонцову можно поручить провести за зиму по школьному радио три дискуссии – и ни одной из них на тему: «Может ли мальчик дружить с девочкой?» Потому что этот вопрос мы с вами, кажется, уже выяснили до конца. Ну, а будущим летом, как только приедем в лагерь, снова соберемся возле старого дуба, откроем свой лесной почтовый ящик, вспомним, что кому поручили, и проверим, кто и как выполнил наши задания. Это будет интересно, вот уви-идите!
…В самый последний лагерный день ребята собрались возле старого дуба. Потрескивал костер, словно кто-то тихонько надламывал сухие поленья и сучья. Искры сверкающими огненными бабочками взлетали и исчезали, так и не добравшись до широкого узорчатого шатра, образованного могучими ветвями дуба, – шатра, на котором, казалось, были вытканы звезды, просвечивавшие сквозь листву.
Вперед вышла председатель совета лагеря Люба Янкевич – длинноногая и нескладная с виду девочка, которая всегда казалась выросшей из своих платьев, стеснялась этого и прятала смущение за нарочитой серьезностью. Она объявила:
– Мы тут, на совете, подумали и решили ничего вам не подсказывать… Пусть каждый сам даст конкретное задание своему товарищу на целый год, до будущего лета. Мы уже заготовили чистые листки – будем записывать… И опускать в дупло. Кто просит слова?
Никто слова не попросил, потому что никто еще не придумал конкретного задания для своего товарища. Внезапно подувший ветерок, словно желая поторопить ребят, подхватил несколько чистых листков и покружил их над костром. Он раздразнил невысокие огненные языки, которые заметались из стороны в сторону, словно стали гоняться за листками.
Первым выскочил Лева Звонцов.
– Я предлагаю дать наше почетное задание Феликсу! Поскольку он… – начал разглагольствовать Лева.
– Подожди, – остановил его старший вожатый. – Почему «почетное»? И зачем начинать с меня? Ведь я остаюсь с вами… А вот одна из вас уезжает. И хоть она вряд ли придет в будущем году к этому дубу, мы не желаем расставаться с ней и дадим ей свое самое первое задание!
Все стали искать глазами Олю Воронец, но в темноте это было не так уж легко, и, чтобы ребята перестали вертеть головами, Оля поднялась и вышла к костру.
– Вот и хорошо, – продолжал Феликс. – Давайте так и условимся: кому дают поручение, тот выходит вперед. Так вот, Оля… Мы не собираемся с тобой насовсем прощаться и хотим все знать о тебе. Я предлагаю поручить Оле Воронец переписываться с кем-нибудь… Чтобы он потом пересказывал Олины письма всей дружине.
– Почему «он»? А может быть, это будет «она»? – ревниво подскочила на своем месте лучшая Олина подруга Аня Черемисина, прозванная за свои рыжие волосы и за свою непоседливость Белкой.
– Нет, я хочу, чтобы это как раз был «он», а не «она», – с неожиданной настойчивостью повторил Феликс: обычно старший вожатый не навязывал ребятам своих предложений. – Именно «он»! Коля Незлобин…
Сухие поленья и сучья в костре стали вдруг надламываться гораздо громче: весь лагерь изумленно затих.
– Да он же молчаливый, как сыч! – крикнул кто-то.
– А вот, может, в письмах и разговорится, – возразил Феликс.
– Он только с птицами разговаривать умеет…
Колька сидел далеко от костра. Сидел и молчал, потому что не верил ушам своим. И, словно для того, чтобы он им поверил, в одно его ухо вдруг пополз противный, захлебывающийся слюной шепот:
– Эх ты, тютя!.. Над тобой издеваются, а ты молчишь. Она же тебя перед всеми по гроб жизни опозорила, а ты ей теперь будешь писулечки посылать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
И еще Феликс часто напоминал ребятам, что они живут в новом городе, где главный проспект назывался Новой улицей, самая большая площадь – Новой площадью, а конечная остановка автобуса – остановкой «Новые дома».
Ребята были, конечно, рады, что все в их городе будет по-новому, а все-таки им было немного жаль, что Феликс со своими дружинниками не бродит по лабиринтам запутанных преступлений и не вылавливает каждый день хотя бы по одному опасному преступнику.
«Разные нечестные люди у нас, конечно, еще имеются, – словно утешая ребят, сообщил Феликс, – хулиганы тоже, нарушители порядка, которые жить мешают…»
Это воодушевило всех: значит, дружинники не сидят без дела и им, может быть, даже нужна боевая пионерская помощь!
Но старший вожатый сказал, что и в школе немало дел. В помощь Феликсу школьный совет дружины создал лишь небольшой отряд из самых надежных ребят, командиром которого выбрали Олю Воронец.
А уж она, конечно, назвала его не как-нибудь, а пионерским «Отрядом Справедливых». Попасть туда мечтал каждый, и лишь Колька Свистун делал вид, что вообще не слыхал о таком отряде.
Давно, еще в детстве, Феликс жил на юге, в Крыму, по соседству со знаменитым пионерским лагерем Артек. Он часто рассказывал ребятам о море, хотя чистая уральская река была, по его мнению, ничуть не хуже; о крымских горах, хотя Уральский хребет был, как ему казалось, даже красивее; и еще о заветном артековском дубе, что рос на Медведь-горе… Прощаясь с лагерем, пионеры-артековцы опускают в дупло этого старого дуба письма, адресованные тем, кто приедет в лагерь вслед за ними.
– И у нас ведь тоже есть старый дуб, на краю поляны, недалеко отсюда, – сказал как-то на совете лагеря Феликс. – Дупло в нем не хуже артековского. И пустует, мокнет без дела под дождем такой отличнейший почтовый ящик!
Это сообщение взбудоражило весь совет:
– И как же мы не догадались? Давайте тоже писать письма! Заполним ими все дупло!.. А сверху дощечкой, словно дверкой, его прикроем до будущего лета, чтобы снег и дожди не попортили наших писем!
– И кому же мы будем писать? – с улыбкой осведомился Феликс.
– Как и артековцы… Тем, кто после нас приедет!
– Значит, самим себе, что ли? Сами с собой будем переписываться? Ведь в Артек-то каждую смену новые ребята приезжают, а сюда почти все вы еще года два или три подряд будете наведываться. Пока не выйдете из пионерского возраста.
Лева Звонцов сказал, что было бы хорошо превратить дупло в ящик для заметок радиокорреспондентов.
– А наверху, меж ветвей, репродуктор повесим, – предложил Лева. – И будет очень поэтично: вниз, в дупло, заметку опустят, а она через некоторое время сверху моим голосом заговорит. То есть я, как диктор, читать ее буду… Настоящая лесная сказка!
С Левой не согласились. Но других предложений не последовало, и тогда Феликс сказал:
– Я, кажется, придумал, чем мы с вами будем в последние летние дни загружать свой почтовый ящик.
– Чем?
– Поручениями на год, до будущего лета…
– Какими поручениями?
– Вот, например, Леве Звонцову можно поручить провести за зиму по школьному радио три дискуссии – и ни одной из них на тему: «Может ли мальчик дружить с девочкой?» Потому что этот вопрос мы с вами, кажется, уже выяснили до конца. Ну, а будущим летом, как только приедем в лагерь, снова соберемся возле старого дуба, откроем свой лесной почтовый ящик, вспомним, что кому поручили, и проверим, кто и как выполнил наши задания. Это будет интересно, вот уви-идите!
…В самый последний лагерный день ребята собрались возле старого дуба. Потрескивал костер, словно кто-то тихонько надламывал сухие поленья и сучья. Искры сверкающими огненными бабочками взлетали и исчезали, так и не добравшись до широкого узорчатого шатра, образованного могучими ветвями дуба, – шатра, на котором, казалось, были вытканы звезды, просвечивавшие сквозь листву.
Вперед вышла председатель совета лагеря Люба Янкевич – длинноногая и нескладная с виду девочка, которая всегда казалась выросшей из своих платьев, стеснялась этого и прятала смущение за нарочитой серьезностью. Она объявила:
– Мы тут, на совете, подумали и решили ничего вам не подсказывать… Пусть каждый сам даст конкретное задание своему товарищу на целый год, до будущего лета. Мы уже заготовили чистые листки – будем записывать… И опускать в дупло. Кто просит слова?
Никто слова не попросил, потому что никто еще не придумал конкретного задания для своего товарища. Внезапно подувший ветерок, словно желая поторопить ребят, подхватил несколько чистых листков и покружил их над костром. Он раздразнил невысокие огненные языки, которые заметались из стороны в сторону, словно стали гоняться за листками.
Первым выскочил Лева Звонцов.
– Я предлагаю дать наше почетное задание Феликсу! Поскольку он… – начал разглагольствовать Лева.
– Подожди, – остановил его старший вожатый. – Почему «почетное»? И зачем начинать с меня? Ведь я остаюсь с вами… А вот одна из вас уезжает. И хоть она вряд ли придет в будущем году к этому дубу, мы не желаем расставаться с ней и дадим ей свое самое первое задание!
Все стали искать глазами Олю Воронец, но в темноте это было не так уж легко, и, чтобы ребята перестали вертеть головами, Оля поднялась и вышла к костру.
– Вот и хорошо, – продолжал Феликс. – Давайте так и условимся: кому дают поручение, тот выходит вперед. Так вот, Оля… Мы не собираемся с тобой насовсем прощаться и хотим все знать о тебе. Я предлагаю поручить Оле Воронец переписываться с кем-нибудь… Чтобы он потом пересказывал Олины письма всей дружине.
– Почему «он»? А может быть, это будет «она»? – ревниво подскочила на своем месте лучшая Олина подруга Аня Черемисина, прозванная за свои рыжие волосы и за свою непоседливость Белкой.
– Нет, я хочу, чтобы это как раз был «он», а не «она», – с неожиданной настойчивостью повторил Феликс: обычно старший вожатый не навязывал ребятам своих предложений. – Именно «он»! Коля Незлобин…
Сухие поленья и сучья в костре стали вдруг надламываться гораздо громче: весь лагерь изумленно затих.
– Да он же молчаливый, как сыч! – крикнул кто-то.
– А вот, может, в письмах и разговорится, – возразил Феликс.
– Он только с птицами разговаривать умеет…
Колька сидел далеко от костра. Сидел и молчал, потому что не верил ушам своим. И, словно для того, чтобы он им поверил, в одно его ухо вдруг пополз противный, захлебывающийся слюной шепот:
– Эх ты, тютя!.. Над тобой издеваются, а ты молчишь. Она же тебя перед всеми по гроб жизни опозорила, а ты ей теперь будешь писулечки посылать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30