Времени на организацию наступления не было, и началось оно поспешно. Тем не менее первоначально соединения имели успех: 50-я кавдивизия Плиева в Сверчкове разгромила 240-й пехотный полк гитлеровцев. В спешенных порядках, при поддержке небольших численно танковых частей и противотанковой артиллерии атаковали кавалеристы корпуса Доватора противника. Населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки.
Выбить из Солнечногорска врага кавалеристы не смогли, но и гитлеровцы оказались не в силах развить свой успех в сторону Москвы. К утру 25 ноября кавалеристы перешли к обороне, на следующий день их ожидало радостное известие: кавалерийская группа Доватора была переименована во 2-й гвардейский кавалерийский корпус.
В этот же день звание 9-й гвардейской получила и дивизия Белобородова, упорно оборонявшаяся на западном берегу реки Истры. 25–26 ноября на рубеже этой реки шли исключительно напряженные бои. В отдельных местах противнику к вечеру 26 ноября удалось переправиться на ее восточный берег, однако попытки гитлеровцев расширить плацдарм в этот день были отбиты.
Геройски обороняясь, непрерывно контратакуя, бойцы и командиры армии все же были вынуждены медленно отходить. Причиняя противнику огромный урон, они и сами несли потери. В личном составе 9-й гвардейской стрелковой дивизии потери к этому времени достигли 60 процентов. В полках кавалерийского корпуса Доватора в среднем насчитывалось по 60–100 бойцов. 1-я гвардейская, 23, 27 и 28-я танковые бригады, вместе взятые, имели лишь 15 исправных танков. Линия обороны 16-й армии вытянулась в нитку, и командарму приходилось изощряться, чтобы она где-нибудь не лопнула. На счету у него был каждый боец.
Катуков после отхода 1-й гвардейской танковой бригады в ночь на 26 ноября на восточный берег Истры обратился в Военный совет армии с просьбой предоставить бригаде два-три дня на приведение материальной части в порядок. Через несколько часов он получил ответ командарма:
«Обстановка сейчас такая, что не приходится думать о передышках, формированиях и т. п.
Сейчас ценность представляет каждый отдельный боец, если он вооружен.
Деритесь до последнего танка и красноармейца. Этого требует обстановка.
Налаживайте все в процессе боя и походов.
26.11.41 г. Рокоссовский».
Ответ командующего армией диктовался напряжением, с которым шли бои на участке 16-й армии и в первую очередь на Солнечногорском направлении. Здесь гитлеровцы ближе всего подошли к Москве. Вдоль Волоколамского и Ленинградского шоссе, так же как и в промежутках между этими магистралями, развернулась решающая схватка.
В Льялове штаб 16-й армии как следует обосноваться не успел. На северо-восточную окраину села ворвались немецкие танки. В отражении их атаки приняли участие даже командиры штаба армии. Благодаря присутствию дивизиона 85-миллиметровых противотанковых пушек с этой опасностью удалось справиться. Артиллеристы подбили несколько танков, гитлеровцы откатились, но штаб армии из Льялова пришлось перенести еще ближе к Москве.
Тот, кто проезжал по железной дороге Москва – Ленинград, возможно, помнит станцию Крюково, что в 40 километрах от Ленинградского вокзала столицы. До нее докатился вал гитлеровских танков в 1941 году, докатился, чтобы разбиться о стойкость советских солдат и застыть грудами железного лома. В Крюкове и возле него на протяжении двух недель кипели яростные бои. Сюда и перенес свой КП Рокоссовский.
Дальше отступать было некуда. Это понимали солдаты 16-й армии, это понимал Рокоссовский, этого требовал Военный совет фронта. Вот что писалось в особом приказе Военного совета фронта в это время: «Крюково – последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя. Отступать больше некуда. Любыми, самыми крайними мерами немедленно добиться перелома, прекратить отход. Каждый дальнейший ваш шаг назад – это срыв обороны Москвы. Всему командному составу снизу доверху быть в подразделениях, на поле боя...» Жестокие, суровые, но справедливые слова!
Рокоссовский и без приказа не сидел в штабе, а целыми днями находился в частях и соединениях, добирался до передовой и предпочитал, чтобы командиры полков и дивизий не сопровождали его.
По-прежнему он оставался спокоен и ровен в любых обстоятельствах, и люди, встречавшиеся с ним в этот период, как и позже, с трудом могли вспомнить случай, когда Рокоссовский выходил бы из себя, гневался. Как правило, это происходило только тогда, когда он обнаруживал вопиющие нарушения служебных обязанностей своими подчиненными.
Вот Рокоссовский с передовой пришел в штаб полка. Командир полка, отрапортовав, как полагается, начал докладывать обстановку. Рокоссовский слушал молча, но лицо его стало суровым.
– Где тут у вас окопы? – вдруг перебил он доклад. Комполка показал на карте. Внезапно, не сдержавшись, командарм вспылил:
– Неправда! Командующий армией был на месте, а вы, командир полка, не удосужились побывать! А если завтра бой? Стыдно!
И, не продолжая разговора, вышел.
После выхода немецких войск непосредственно к предместьям Москвы командование Западного фронта стало присылать в таявшую с каждым днем 16-ю армию пополнения, но много сделать не могло. Штаб фронта буквально «наскребал» резервы для 16-й армии. К примеру, для пополнения 8-й, 9-й гвардейских и 18-й стрелковой дивизии 16-й армии от каждой стрелковой дивизии других армий фронта в это время было выделено по одному полностью укомплектованному стрелковому взводу (одному стрелковому взводу!), которые срочно на автотранспорте были отправлены в распоряжение Рокоссовского. Из состава 43-й армии в район Крюкова срочно перебросили на автомашинах один стрелковый батальон. В 16-ю армию штаб фронта в первую очередь направлял и поступавшие далеко не в достаточном количестве боеприпасы и вооружение. Особенно остро не хватало автоматов, винтовок, мин.
Командование фронта делало все, чтобы хоть немного подкрепить ослабевшие войска. От командармов Жуков требовал устойчивой обороны имевшимися в их распоряжении силами.
Однажды, когда Рокоссовский возвратился на свой КП с истринской позиции, дежурный доложил, что командарма вызывает к ВЧ Верховный Главнокомандующий. Рокоссовский приготовился к худшему: его войска вновь были вынуждены отступить, незначительно, но все же отступили...
– Генерал-лейтенант Рокоссовский слушает, – начал он разговор.
В ответ послышался спокойный, ровный голос Сталина:
– Доложите, пожалуйста, какова обстановка на Истринском рубеже.
Командарм, стараясь одновременно быть и кратким, и исчерпывающим, стал докладывать, что хотя войска и отступили, но он намерен предпринять контратаки.
Сталин прервал его:
– О ваших мероприятиях говорить не надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Выбить из Солнечногорска врага кавалеристы не смогли, но и гитлеровцы оказались не в силах развить свой успех в сторону Москвы. К утру 25 ноября кавалеристы перешли к обороне, на следующий день их ожидало радостное известие: кавалерийская группа Доватора была переименована во 2-й гвардейский кавалерийский корпус.
В этот же день звание 9-й гвардейской получила и дивизия Белобородова, упорно оборонявшаяся на западном берегу реки Истры. 25–26 ноября на рубеже этой реки шли исключительно напряженные бои. В отдельных местах противнику к вечеру 26 ноября удалось переправиться на ее восточный берег, однако попытки гитлеровцев расширить плацдарм в этот день были отбиты.
Геройски обороняясь, непрерывно контратакуя, бойцы и командиры армии все же были вынуждены медленно отходить. Причиняя противнику огромный урон, они и сами несли потери. В личном составе 9-й гвардейской стрелковой дивизии потери к этому времени достигли 60 процентов. В полках кавалерийского корпуса Доватора в среднем насчитывалось по 60–100 бойцов. 1-я гвардейская, 23, 27 и 28-я танковые бригады, вместе взятые, имели лишь 15 исправных танков. Линия обороны 16-й армии вытянулась в нитку, и командарму приходилось изощряться, чтобы она где-нибудь не лопнула. На счету у него был каждый боец.
Катуков после отхода 1-й гвардейской танковой бригады в ночь на 26 ноября на восточный берег Истры обратился в Военный совет армии с просьбой предоставить бригаде два-три дня на приведение материальной части в порядок. Через несколько часов он получил ответ командарма:
«Обстановка сейчас такая, что не приходится думать о передышках, формированиях и т. п.
Сейчас ценность представляет каждый отдельный боец, если он вооружен.
Деритесь до последнего танка и красноармейца. Этого требует обстановка.
Налаживайте все в процессе боя и походов.
26.11.41 г. Рокоссовский».
Ответ командующего армией диктовался напряжением, с которым шли бои на участке 16-й армии и в первую очередь на Солнечногорском направлении. Здесь гитлеровцы ближе всего подошли к Москве. Вдоль Волоколамского и Ленинградского шоссе, так же как и в промежутках между этими магистралями, развернулась решающая схватка.
В Льялове штаб 16-й армии как следует обосноваться не успел. На северо-восточную окраину села ворвались немецкие танки. В отражении их атаки приняли участие даже командиры штаба армии. Благодаря присутствию дивизиона 85-миллиметровых противотанковых пушек с этой опасностью удалось справиться. Артиллеристы подбили несколько танков, гитлеровцы откатились, но штаб армии из Льялова пришлось перенести еще ближе к Москве.
Тот, кто проезжал по железной дороге Москва – Ленинград, возможно, помнит станцию Крюково, что в 40 километрах от Ленинградского вокзала столицы. До нее докатился вал гитлеровских танков в 1941 году, докатился, чтобы разбиться о стойкость советских солдат и застыть грудами железного лома. В Крюкове и возле него на протяжении двух недель кипели яростные бои. Сюда и перенес свой КП Рокоссовский.
Дальше отступать было некуда. Это понимали солдаты 16-й армии, это понимал Рокоссовский, этого требовал Военный совет фронта. Вот что писалось в особом приказе Военного совета фронта в это время: «Крюково – последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя. Отступать больше некуда. Любыми, самыми крайними мерами немедленно добиться перелома, прекратить отход. Каждый дальнейший ваш шаг назад – это срыв обороны Москвы. Всему командному составу снизу доверху быть в подразделениях, на поле боя...» Жестокие, суровые, но справедливые слова!
Рокоссовский и без приказа не сидел в штабе, а целыми днями находился в частях и соединениях, добирался до передовой и предпочитал, чтобы командиры полков и дивизий не сопровождали его.
По-прежнему он оставался спокоен и ровен в любых обстоятельствах, и люди, встречавшиеся с ним в этот период, как и позже, с трудом могли вспомнить случай, когда Рокоссовский выходил бы из себя, гневался. Как правило, это происходило только тогда, когда он обнаруживал вопиющие нарушения служебных обязанностей своими подчиненными.
Вот Рокоссовский с передовой пришел в штаб полка. Командир полка, отрапортовав, как полагается, начал докладывать обстановку. Рокоссовский слушал молча, но лицо его стало суровым.
– Где тут у вас окопы? – вдруг перебил он доклад. Комполка показал на карте. Внезапно, не сдержавшись, командарм вспылил:
– Неправда! Командующий армией был на месте, а вы, командир полка, не удосужились побывать! А если завтра бой? Стыдно!
И, не продолжая разговора, вышел.
После выхода немецких войск непосредственно к предместьям Москвы командование Западного фронта стало присылать в таявшую с каждым днем 16-ю армию пополнения, но много сделать не могло. Штаб фронта буквально «наскребал» резервы для 16-й армии. К примеру, для пополнения 8-й, 9-й гвардейских и 18-й стрелковой дивизии 16-й армии от каждой стрелковой дивизии других армий фронта в это время было выделено по одному полностью укомплектованному стрелковому взводу (одному стрелковому взводу!), которые срочно на автотранспорте были отправлены в распоряжение Рокоссовского. Из состава 43-й армии в район Крюкова срочно перебросили на автомашинах один стрелковый батальон. В 16-ю армию штаб фронта в первую очередь направлял и поступавшие далеко не в достаточном количестве боеприпасы и вооружение. Особенно остро не хватало автоматов, винтовок, мин.
Командование фронта делало все, чтобы хоть немного подкрепить ослабевшие войска. От командармов Жуков требовал устойчивой обороны имевшимися в их распоряжении силами.
Однажды, когда Рокоссовский возвратился на свой КП с истринской позиции, дежурный доложил, что командарма вызывает к ВЧ Верховный Главнокомандующий. Рокоссовский приготовился к худшему: его войска вновь были вынуждены отступить, незначительно, но все же отступили...
– Генерал-лейтенант Рокоссовский слушает, – начал он разговор.
В ответ послышался спокойный, ровный голос Сталина:
– Доложите, пожалуйста, какова обстановка на Истринском рубеже.
Командарм, стараясь одновременно быть и кратким, и исчерпывающим, стал докладывать, что хотя войска и отступили, но он намерен предпринять контратаки.
Сталин прервал его:
– О ваших мероприятиях говорить не надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137