– Ну, вот и славно! – сказал он. – Я тут к обороне приготовился. Имущество убрал в землянку, отрыл окоп… Понимаете, ничего подозрительного. Правда, недавно пролетел самолет да вот пожар разгорелся.
– От старшины ничего не было? – озабоченно спросил Губкин.
– Молчат. Я думаю, что кому-то нужно немедленно идти на розыски…
– Я пойду, – сразу решил Вася, поднял голову и посмотрел на дядю.
Николай Иванович сжал ему плечо и ласково заглянул в глаза:
– Ведь ты же мокрый. И устал…
– Ну как вы можете, Дядя Коля?! – возмущенно крикнул Вася. – Да разве вы стали бы отдыхать, когда такое делается?
Лазарев усмехнулся:
– Ну вот, Губкин. Придется вам с Васей идти. А мы с Почуйко на правах инвалидной команды будем охранять пост.
– Чтой-то? – удивился Андрей. – Я тоже с ними. Может, до конца и не дойду, так около поста поработаю. А вы связь держите.
– Ладно… Только вот что – после такой передряги сил у вас не так уж много. Хоть немного прихватите еды.
И они, опять втроем, двинулись вдоль линии в тайгу. Вася роздал остаток лепешек с лимонником. Губкин поделился прихваченной медвежатиной. Они на ходу перекусили и расстались. Почуйко должен был восстанавливать линию от седьмого поста в направлении шестого, Губкин и Вася – искать Пряхина и Сенникова и тянуть провод дальше.
Не успели они расстаться с Андреем, как Вася схватил Губкина за руку. Они остановились и прислушались. Вдалеке, на склонах, слышался шорох валежника. Но пронизанное лучиками блеклого лунного света разнолесье было безжизненно и покойно.
– Что это? – тихонько спросил Саша.
– Кто-то как будто спускается с сопки.
– Окликнем?
– Подожди… Может, показалось.
Они опять прислушались, шорох больше не повторялся. Вспомнились сомнительные тени обитателей тайги, спасающихся от неизвестного бедствия. Губкин с Васей решили, что и этот шорох вызван каким-нибудь перепуганным оленем или кабаном. Связисты торопким шагом двинулись дальше. Им повезло: на одном участке, прикрытая склонами сопки, линия была почти цела, и они вскоре забыли о странном шорохе.
А по склонам сопки, озираясь и прислушиваясь, шел Сенников.
Ожидая Пряхина, он не то что задремал, а, скорее, впал в забытье и очнулся от грохота и свиста ветра. Впрочем, и ветер, и грохот прошли стороной, по заросшему папоротником и хвощами распадку, и не потрепали Аркадия. И все-таки он почувствовал себя таким одиноким и заброшенным, таким беспомощным, что прежде всего бросился в распадок навстречу Пряхину.
Быть одному в этом вздыбленном, грохочущем и совершенно непонятном ему мире казалось невозможным. Одиночество, полная беспомощность угнетали Андрея, делали его мягким и податливым. Ему нужны были люди, пусть чужие, пусть даже враждебные, но люди, которые могли бы спасти и помочь ему устоять перед этой свалившейся на него чудовищной, непонятной силой, которая может смять и уничтожить, даже не спросив, хочет он того или не хочет. Он был так мал и одинок среди огромных гор, разлапистых дубов и тополей, так слаб и ничтожен перед могучими взрывами и свистом бешеного ветра… Он метался по горной тайге в поисках Пряхина, звал его и даже плакал. Он мог выдержать все, кроме одиночества, но найти старшину не мог.
Грохот исчез, ветер утих, и в мире опять наступила тишина, всеобщая и гнетущая. Она как бы растворила и поглотила Аркадия, и он решил, что там, возле разгорающегося, жуткого в своей безмолвности лесного пожара, старшины быть не может.
«Что ему там делать? – лихорадочно рассуждал Сенников. – Ведь он командир и прежде всего обязан был разыскать меня. Он, наверное, так и сделал, да прошел мимо валуна и не заметил меня. Теперь он, наверное, на посту».
И Аркадий побежал к посту.
– Только бы выбраться, только бы выбраться, – шептал он, спотыкаясь.
Это лихорадочное, похожее на бегство движение быстро измотало его, и он, пошатываясь, пошел медленней. Пробираясь через залитый половодьем распадок, он ладонью зачерпнул воды, торопливо умылся, потом напился. Холодная вода освежила его, он попробовал разобраться во всем происходящем, да так и не смог этого сделать.
Николай Иванович не услышал его робких, крадущихся шагов, потому что докладывал по телефону обстановку: ни Пряхина, ни Сенникова все еще нет, связи с шестым постом тоже нет, вода в реке прибывает, пожар разгорается. Капитан Кукушкин внимательно выслушал его и спросил:
– Вы хоть немного двигаться можете?
– Если нужно, то, конечно, смогу.
– Нужно, товарищ Лазарев. Очень нужно. Слушайте внимательно. Под утро мы пришлем вертолет с людьми. В темноте ему будет трудно ориентироваться. Разожгите возле поста три больших костра. Понимаете? Три!
– Понятно! Разжечь возле поста три костра. По линии или треугольником?
– Треугольником, но так, чтобы в центре этого треугольника была бы хоть небольшая посадочная площадка. Понимаете? – спросил капитан Кукушкин.
– Учтите, – предупредил Лазарев, – склоны сопки покаты. Сядет ли вертолет? И потом – вода прибывает…
– Вот потому я и говорю «очень нужно», – резко сказал Кукушкин. – Сделайте все возможное. Если не получится, придется держать машину на месте в воздухе. У меня все, действуйте.
– Слушаюсь, – ответил Лазарев, положил трубку, вздохнул и потрогал больную ногу. Было тихо, и в этой тишине он услышал шорох, оглянулся и увидел безмолвного, по-стариковски сгорбившегося Аркадия.
– Сенников! – обрадовался Лазарев. – А где же Пряхин?
Аркадий молчал. Он слышал телефонный разговор Лазарева и уже оценил свой поступок, впервые не пытаясь найти ему оправдания, чувствуя себя безмерно усталым и несчастным.
– Что же вы молчите?! – крикнул Николай Иванович. – Что с Пряхиным?
– Я не знаю, – тихо ответил Аркадий. – Я думал, что он вернулся на пост раньше меня.
Лазарев, опираясь на столб, медленно поднялся на ноги, заглянул в осунувшееся, грязное и странно бесстрастное лицо солдата.
– Как же это случилось? – спросил учитель.
Усталость и опустошенность мешали Аркадию придумать оправдание, попытаться вывернуться. С недоумением глядя на себя как бы со стороны, Аркадий медленно рассказал, что с ним случилось, ничего не преувеличивая и ничего не скрывая.
Лазарев молчал. Вначале он думал только о Губкине и Васе, которые, не задумываясь, бросились на помощь Сенникову, думал о пропавшем Пряхине, о Почуйко и вдруг, сам того не желая, задумчиво и даже беззлобно сказал:
– Бросить командира… Струсить… Какая же вы дрянь, Сенников…
Если бы на Аркадия кричали, топали, грозили бы ему и даже били, он в эти минуты принял бы все как должное. Но беззлобный, усталый голос Лазарева, чем-то похожий на вспышку Пряхина, заставил его глубже и безжалостней вглядеться в самого себя. И то, что он увидел, окончательно сломило его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35