Если бы я хоть на секунду задумалась об этом, меня охватил бы страх.
— Я уверена, — медленно проговорила я, — что, пытаясь избавиться от печальных мыслей, вы своими действиями, при вашем складе характера, только усиливали свои страдания.
— Вы ничего не можете знать обо мне, — довольно грубо заметил он. — Вы все выдумываете.
— Отнюдь, — искренне призналась я. — Честное слово, не выдумываю. Просто я знаю — можете, если хотите, назвать это женской интуицией.
— Вы ошибаетесь, — сказал он, — очень ошибаетесь. Старая теория о том, что признание облетает душу, возможно, для кого-то и хороша, но не для меня. Как бы то ни было, прошлое мертво, и давайте не будем говорить об этом. В Рейнлафе я сказал вам, что хочу открыть новую страницу. Надеюсь, вы не считаете, что у меня не хватит на это сил?
— А у вас хватит сил? — спросила я. — Что изменилось за последнюю неделю?
И опять я проявила небывалую отвагу, задав ему этот вопрос. Однако теперь я знала, почему Филипп не звонил мне. Он страдал. В тот момент, когда он услышал сорвавшиеся с моих губ строчки из стихотворения, он оставил меня и вернулся к призраку. Он вновь погрузился в мучительные воспоминания, которые был не в силах отогнать.
— Замолчите! — вдруг потребовал он, причем в его голосе слышался гнев. — Я приехал сюда не для того, чтобы обсуждать свою жизнь, вернее, свое прошлое. Я же сказал вам, что все забыто. Оставьте мое прошлое в покое.
Он выхватил из портсигара сигарету и закурил. Я наблюдала за ним и заметила, что его руки дрожат. У меня создалось впечатление, что я смотрю на него со стороны. Я могла оценивать его совершенно беспристрастно. Как будто я на мгновение освободилась от своих чувств, от своей любви, которая не давала мне забыть о его близости. Я поняла, что способна помочь ему, что у меня хватит на это сил и власти. Я поняла, что он подобен больному, что он охвачен лихорадкой, которая не дает ему ни секунды покоя. И именно в моих руках находится лекарство, единственное средство вылечить его.
Неожиданно он выбросил зажженную сигарету.
— Я ехал сюда с определенной целью, — сказал он.
— С какой? — спросила я.
— Я хотел просить вас стать моей женой, — ответил он.
Мне показалось, что я ослышалась. Потом откуда-то издали раздался мой собственный голос:
— Почему?
Он повернулся ко мне.
— Лин, — проговорил он, — я понимаю, наш разговор — неподходящая прелюдия к предложению руки и сердца. Я пригласил вас сюда, так как считал, что именно здесь, в моем доме, вы должны принять решение быть или нет моей женой. Многое из того, что касается моей жизни, я не могу, а скорее, не хочу объяснять вам. Я прошу вас принять меня таким, какой я есть, не требовать ответов на большинство вопросов, дать мне время самому разобраться со своими проблемами. Никто и ничто не в состоянии помочь мне, и тем более их немедленное обсуждение. Я старше вас, Лин, но во многом, мне кажется, наши взгляды совпадают.
И опять я услышала незнакомый голос:
— Вы так и не ответили на мой вопрос. Я спросила, почему вы решили жениться на мне?
Воцарилась тишина. Я знала, что Филипп пытается сквозь окутывавший нас сумрак увидеть мое лицо, заглянуть мне в глаза. Я отвернулась. Я смотрела на деревья, склонявшие свои ветви к серебряной глади озера, на темное небо, на котором зажигались первые звезды.
Наконец он заговорил.
— Я хочу, чтобы у меня была жена, — просто ответил он, — чтобы у меня была семья и дети.
Его ответ не вызвал у меня никаких эмоций — ни радости, ни разочарования. В глубине души я предполагала, что он будет честен, что он не обманет меня, сказав, будто любит. Внезапно моя рука, которой я опиралась на перила террасы, почувствовала шедший от камня холод.
— Я постараюсь сделать вашу жизнь счастливой, — промолвила я. Он приблизился и взял меня за руки.
— Спасибо, Лин, — проговорил он.
В его голосе слышалась благодарность, которая разрушила окружавшую меня стену беспристрастности и заставила задрожать от накатившего волной счастья.
Казалось, все уже сказано. Повинуясь единому порыву, мы повернулись и направились к дому. Выпив холодного сока, я надела свой плащ, и мы пошли к двери. Филипп сказал, что поведет машину сам, и мы устроились на переднем сиденье, а шофер сел сзади. В Лондон мы поехали по другой дороге. Перед выездом на шоссе, где дорога делала крутой поворот, мы бросили прощальный взгляд на дом.
От красоты открывшейся картины, сочетавшей в себе все оттенки зеленого и серебристого, от совершенства пропорций окружавших дом террас, захватывало дух.
— Теперь это и твой дом, Лин, — с нежностью проговорил он.
Я только улыбнулась в ответ — никакие слова не смогли бы передать того, что я чувствовала. Всю дорогу мы ехали молча, только изредка перебрасываясь ничего не значащими замечаниями. Когда мы остановились возле моего дома, Филипп сказал:
— Я позвоню тебе завтра утром, и ты скажешь, когда мне прийти, чтобы поговорить с твоей сестрой.
Он проводил меня до двери и подождал, пока я найду ключ. Шофер стоял на тротуаре рядом с машиной. Я протянула Филиппу руку.
— Спокойной ночи, Лин, — сказал он. — Хороших тебе снов.
— Спокойной ночи, Филипп, — ответила я и, открыв дверь, вошла в дом.
Я стала подниматься по лестнице, так как Анжела требовала, чтобы в то время, когда спит, никто не пользовался лифтом. Когда я добралась до второго этажа, я, к своему удивлению, услышала в гостиной голоса. Взглянув на часы, я увидела, что еще нет двенадцати. Повесив плащ на стул, я открыла дверь.
Возле камина собралось человек шесть: Анжела, которая в синем атласном платье выглядела просто великолепно; рядом с ней — Дуглас Ормонд, державший в руках стакан с виски; несколько совершенно незнакомых мне мужчин и женщин; и Генри в своем повседневном костюме — по всей видимости, он недавно вернулся из парламента — и с сигарой во рту.
— Привет, дорогая, — обратилась ко мне Анжела. — Ты хорошо повеселилась? Лин ездила в Лонгмор-Парк — что-то в последнее время Филипп Чедлей стал уделять ей слишком много внимания.
— Ну-ну, во всем этом есть более глубокий смысл, чем может показаться на первый взгляд, напыщенно заявил Генри. — У нас рассказывают, что премьер-министр послал за Чедлеем и сказал ему: «Филипп, я хочу, чтобы вы сменили нынешнего вице-короля Индии, но вам придется подыскать себе жену». Предполагают, что Чедлей ответил: «На свете нет женщины, на которой мне хотелось бы жениться.»И тогда премьер сказал: «И все же подыщите кого-нибудь, мой дорогой Филипп, обязательно подыщите. Мне известно, что незамужних женщин так же много, как безработных мужчин».
Раздался взрыв хохота. Не знаю, что на меня что-то накатило, но внезапно меня охватило бешенство. Я их всех возненавидела — Анжелу, улыбающуюся Дугласу Ормонду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Я уверена, — медленно проговорила я, — что, пытаясь избавиться от печальных мыслей, вы своими действиями, при вашем складе характера, только усиливали свои страдания.
— Вы ничего не можете знать обо мне, — довольно грубо заметил он. — Вы все выдумываете.
— Отнюдь, — искренне призналась я. — Честное слово, не выдумываю. Просто я знаю — можете, если хотите, назвать это женской интуицией.
— Вы ошибаетесь, — сказал он, — очень ошибаетесь. Старая теория о том, что признание облетает душу, возможно, для кого-то и хороша, но не для меня. Как бы то ни было, прошлое мертво, и давайте не будем говорить об этом. В Рейнлафе я сказал вам, что хочу открыть новую страницу. Надеюсь, вы не считаете, что у меня не хватит на это сил?
— А у вас хватит сил? — спросила я. — Что изменилось за последнюю неделю?
И опять я проявила небывалую отвагу, задав ему этот вопрос. Однако теперь я знала, почему Филипп не звонил мне. Он страдал. В тот момент, когда он услышал сорвавшиеся с моих губ строчки из стихотворения, он оставил меня и вернулся к призраку. Он вновь погрузился в мучительные воспоминания, которые был не в силах отогнать.
— Замолчите! — вдруг потребовал он, причем в его голосе слышался гнев. — Я приехал сюда не для того, чтобы обсуждать свою жизнь, вернее, свое прошлое. Я же сказал вам, что все забыто. Оставьте мое прошлое в покое.
Он выхватил из портсигара сигарету и закурил. Я наблюдала за ним и заметила, что его руки дрожат. У меня создалось впечатление, что я смотрю на него со стороны. Я могла оценивать его совершенно беспристрастно. Как будто я на мгновение освободилась от своих чувств, от своей любви, которая не давала мне забыть о его близости. Я поняла, что способна помочь ему, что у меня хватит на это сил и власти. Я поняла, что он подобен больному, что он охвачен лихорадкой, которая не дает ему ни секунды покоя. И именно в моих руках находится лекарство, единственное средство вылечить его.
Неожиданно он выбросил зажженную сигарету.
— Я ехал сюда с определенной целью, — сказал он.
— С какой? — спросила я.
— Я хотел просить вас стать моей женой, — ответил он.
Мне показалось, что я ослышалась. Потом откуда-то издали раздался мой собственный голос:
— Почему?
Он повернулся ко мне.
— Лин, — проговорил он, — я понимаю, наш разговор — неподходящая прелюдия к предложению руки и сердца. Я пригласил вас сюда, так как считал, что именно здесь, в моем доме, вы должны принять решение быть или нет моей женой. Многое из того, что касается моей жизни, я не могу, а скорее, не хочу объяснять вам. Я прошу вас принять меня таким, какой я есть, не требовать ответов на большинство вопросов, дать мне время самому разобраться со своими проблемами. Никто и ничто не в состоянии помочь мне, и тем более их немедленное обсуждение. Я старше вас, Лин, но во многом, мне кажется, наши взгляды совпадают.
И опять я услышала незнакомый голос:
— Вы так и не ответили на мой вопрос. Я спросила, почему вы решили жениться на мне?
Воцарилась тишина. Я знала, что Филипп пытается сквозь окутывавший нас сумрак увидеть мое лицо, заглянуть мне в глаза. Я отвернулась. Я смотрела на деревья, склонявшие свои ветви к серебряной глади озера, на темное небо, на котором зажигались первые звезды.
Наконец он заговорил.
— Я хочу, чтобы у меня была жена, — просто ответил он, — чтобы у меня была семья и дети.
Его ответ не вызвал у меня никаких эмоций — ни радости, ни разочарования. В глубине души я предполагала, что он будет честен, что он не обманет меня, сказав, будто любит. Внезапно моя рука, которой я опиралась на перила террасы, почувствовала шедший от камня холод.
— Я постараюсь сделать вашу жизнь счастливой, — промолвила я. Он приблизился и взял меня за руки.
— Спасибо, Лин, — проговорил он.
В его голосе слышалась благодарность, которая разрушила окружавшую меня стену беспристрастности и заставила задрожать от накатившего волной счастья.
Казалось, все уже сказано. Повинуясь единому порыву, мы повернулись и направились к дому. Выпив холодного сока, я надела свой плащ, и мы пошли к двери. Филипп сказал, что поведет машину сам, и мы устроились на переднем сиденье, а шофер сел сзади. В Лондон мы поехали по другой дороге. Перед выездом на шоссе, где дорога делала крутой поворот, мы бросили прощальный взгляд на дом.
От красоты открывшейся картины, сочетавшей в себе все оттенки зеленого и серебристого, от совершенства пропорций окружавших дом террас, захватывало дух.
— Теперь это и твой дом, Лин, — с нежностью проговорил он.
Я только улыбнулась в ответ — никакие слова не смогли бы передать того, что я чувствовала. Всю дорогу мы ехали молча, только изредка перебрасываясь ничего не значащими замечаниями. Когда мы остановились возле моего дома, Филипп сказал:
— Я позвоню тебе завтра утром, и ты скажешь, когда мне прийти, чтобы поговорить с твоей сестрой.
Он проводил меня до двери и подождал, пока я найду ключ. Шофер стоял на тротуаре рядом с машиной. Я протянула Филиппу руку.
— Спокойной ночи, Лин, — сказал он. — Хороших тебе снов.
— Спокойной ночи, Филипп, — ответила я и, открыв дверь, вошла в дом.
Я стала подниматься по лестнице, так как Анжела требовала, чтобы в то время, когда спит, никто не пользовался лифтом. Когда я добралась до второго этажа, я, к своему удивлению, услышала в гостиной голоса. Взглянув на часы, я увидела, что еще нет двенадцати. Повесив плащ на стул, я открыла дверь.
Возле камина собралось человек шесть: Анжела, которая в синем атласном платье выглядела просто великолепно; рядом с ней — Дуглас Ормонд, державший в руках стакан с виски; несколько совершенно незнакомых мне мужчин и женщин; и Генри в своем повседневном костюме — по всей видимости, он недавно вернулся из парламента — и с сигарой во рту.
— Привет, дорогая, — обратилась ко мне Анжела. — Ты хорошо повеселилась? Лин ездила в Лонгмор-Парк — что-то в последнее время Филипп Чедлей стал уделять ей слишком много внимания.
— Ну-ну, во всем этом есть более глубокий смысл, чем может показаться на первый взгляд, напыщенно заявил Генри. — У нас рассказывают, что премьер-министр послал за Чедлеем и сказал ему: «Филипп, я хочу, чтобы вы сменили нынешнего вице-короля Индии, но вам придется подыскать себе жену». Предполагают, что Чедлей ответил: «На свете нет женщины, на которой мне хотелось бы жениться.»И тогда премьер сказал: «И все же подыщите кого-нибудь, мой дорогой Филипп, обязательно подыщите. Мне известно, что незамужних женщин так же много, как безработных мужчин».
Раздался взрыв хохота. Не знаю, что на меня что-то накатило, но внезапно меня охватило бешенство. Я их всех возненавидела — Анжелу, улыбающуюся Дугласу Ормонду;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69