Так банда аферистов на столетие опередила и Скифа, и всю мировую науку. Впрочем, не будем забывать, что один из трех был ведущим нейрокибернетиком эпохи, а второй — самым талантливым авантюристом своего времени.
На Земле Рамиреса ожидали хлопотливые дела по восстановлению оборванных связей и укреплению авторитета: преступный мир успел списать со счетов своего непутевого сына. Место под солнцем надо было завоевывать заново, и в жизни Звонаря воцарился кровавый сумбур.
Сохранилось несколько фотографий тех довоенных лет, но они, к сожалению, только лишний раз доказывают вечное и неоспоримое превосходство живописи над самой совершенной фототехникой. На снимках мы видим ничем не примечательного молодого человека, явно ниже среднего роста, с очень правильными чертами лица и, если верить линиям одежды, весьма могучими плечами. Вот, пожалуй, и все, разве что в губах, в рисунке плотно сжатых челюстей ощущается что-то строгое, даже чопорное. Нет и намека на то, что показывают позднейшие портреты, — жуткий, всепонимающе обреченный взгляд, массивные, почти одутловатые и одновременно чем-то привлекательные черты, словно сошедшие со стен древнемексиканского храма Надписей.
И уж конечно, ни один из этих посредственных и случайных кадров не подскажет, что на них запечатлен самый знаменитый убийца тридцатых годов. Скверную шутку сыграл с недавним защитником угнетенных и обиженных неожиданный талант в обращении с огнестрельным оружием. Дьявол ли его так наградил, или уж как так вышло, но выяснилось, что Гуго словно родился с пистолетом в руках. Стрелял он непостижимо, против всех правил, с нетронутой цивилизацией дикарской ухваткой, не разбирающей разницы между броском копья и выстрелом из винтовки; стрелял, ведомый чутьем пастуха, который, крутанув над головой рукоять трехметрового кнута толщиной в руку, с точностью до четверти дюйма чувствует, куда с громоподобным хлопком ляжет крошечный с венчиком узелок на конце. Пистолет для Звонаря всегда оставался родичем грязнухи баллисты, скажем так — пулебросом, и крепостной арбалет Гуго уважал куда больше любого гранатомета. Поэтому, доверяя верности глаза и руки, а не автоматике, он остановил свой выбор на старомодном, но испытанном временем кольтовском восьмизарядном 44-м1 Итак, непревзойденный стрелок, человек невероятной физической силы — и удивительной честности. Верный данному еще на Тратере обещанию, он служил Пиредре не за страх, а за совесть, впадая, правда, подчас в припадки бешеной ярости, но неизменно свято полагая братство по оружию самыми неколебимыми узами между людьми. Рамирес знал, что Звонарь стерпит все, что угодно, кроме вранья, и потому врал ему с особой тщательностью и осторожностью, предпочитая вообще обходиться по возможности правдой. Сам же Гуго сделался с годами молчаливым и угрюмым и приобрел пристрастие к умиротворителю, разлитому в высокие литровые бутыли.
Немало поучительных историй оборвали звонаревские выстрелы, немало мафиози на том свете ломают головы, когда это Сталбридж успел вытащить пистолет, но всему положен предел. Комплекс вины, тоски и отчасти ностальгии у Гуго рос, рос, дорос до критической массы и однажды взорвался. В разгар очередной ошеломляющей эпопеи Звонарь неожиданно поведал Рамиресу, что быть бандитом и убийцей ему осточертело, и если Пиредра не может без него обойтись, то пусть с легким сердцем провалится к дьяволам в ад. Ситуация не позволила Рамиресу покарать ослушника, и Гуго невредимым вернулся в Бэрнисдель путаными бродяжьими тропами; там о его дальнейшей жизни и смерти повествует множество противоречивых преданий, народных баллад и песен.
Прошли годы. Отпылало военное десятилетие. Не стало Пиредры, расстрелянного по приказу Кромвеля, сгинул и сам Серебряный Джон, и вся его эпоха, поменялись границы и правительства, минуло более полувека, в людской памяти стерлись многокалиберные перепалки главарей затененного мира. На землях отступивших Северных морей было воздвигнуто здание Института Контакта, и там, на сорок восьмом этаже, в один прекрасный день Эрих Скиф на листе миллиметровой бумаги принялся рисовать свои кружочки и квадратики. Лист этот он вскоре сжег, а построения продолжил в голове. Все без исключения варианты предусматривали в своих схемах квадратик с литерами Г. 3. — Гуго Звонарь.
Создатель учения о Программе прекрасно разобрался в структуре довоенной мафии и понял, что без поддержки чудаковатого скорострельного лесовика Рамирес много потеряет и в оперативности, и в надежности. Переписанный из консервного фонда Барселоны, разбойник явился на божий свет вместе с остальной братией, не ведая ни о своем последнем бунте, ни о возвращении на родину. Пиредра знал, но тактично молчал.
Итак, согласно официальным данным, двадцать первого июня семьдесят четвертого года в Топеке был арестован Гуго Сталбридж, чьи кости давным-давно легли в далекую тратерскую землю под высокими соснами веселого Бэрнисдельского леса. Без всякой охоты жертвуя собой ради науки, Гуго вновь ступил на ненавистную большую дорогу. Однако впереди его ждала «Олимпия».
Нельзя дважды войти в одну реку, а в одну и ту же судьбу тем более. Повторный тандем начался с того, чем кончился первый, — со ссоры и разрыва. Теперь, правда, под бдительным оком Скифа обошлось без скандала, внешние приличия были соблюдены, но сюзеренные претензии Рамиреса Гуго отверг и, согласившись работать по контракту, отвоевал себе право оставаться тем, кем всегда и был, — вольным стрелком, хотя уже и без тратерского колчана, посему, забрав первый скифовский гонорар и выждав ровно столько, сколько ушло на изготовление знаменитых заказных ручек для пистолетов, Сталбридж отбыл в неизвестном направлении. Рамирес только плюнул и загнул крутое каталонское словечко: деревенщина в своем дикарском репертуаре.
Девять лет отделяли тогда Гуго от «Олимпии». Это была, пожалуй, самая пестрая полоса в его жизни: нашего стрелка носило по миру поистине без руля и без ветрил, но, судя по всему, его интерес к музыке уже тогда был велик — большую часть времени он проводит на концертах классики и групп всевозможных стилей, играет на фортепьяно и даже пытается собирать коллекцию записей. С другой стороны, можно заметить, что ни любви, ни подлинного участия за это время Гуго не встретил — отчужденность и привычка к запоям и загулам прочно вросла в его натуру, и Рамиресу частенько приходилось вызволять его из разных дурацких историй: то в какой-то захудалой гостинице Звонарю помешала спать возня мышей в шкафу, и он, будучи серьезно не в духе, с двух стволов снес этот шкаф, в результате чего проститутка в соседнем номере получила дырку в ноге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
На Земле Рамиреса ожидали хлопотливые дела по восстановлению оборванных связей и укреплению авторитета: преступный мир успел списать со счетов своего непутевого сына. Место под солнцем надо было завоевывать заново, и в жизни Звонаря воцарился кровавый сумбур.
Сохранилось несколько фотографий тех довоенных лет, но они, к сожалению, только лишний раз доказывают вечное и неоспоримое превосходство живописи над самой совершенной фототехникой. На снимках мы видим ничем не примечательного молодого человека, явно ниже среднего роста, с очень правильными чертами лица и, если верить линиям одежды, весьма могучими плечами. Вот, пожалуй, и все, разве что в губах, в рисунке плотно сжатых челюстей ощущается что-то строгое, даже чопорное. Нет и намека на то, что показывают позднейшие портреты, — жуткий, всепонимающе обреченный взгляд, массивные, почти одутловатые и одновременно чем-то привлекательные черты, словно сошедшие со стен древнемексиканского храма Надписей.
И уж конечно, ни один из этих посредственных и случайных кадров не подскажет, что на них запечатлен самый знаменитый убийца тридцатых годов. Скверную шутку сыграл с недавним защитником угнетенных и обиженных неожиданный талант в обращении с огнестрельным оружием. Дьявол ли его так наградил, или уж как так вышло, но выяснилось, что Гуго словно родился с пистолетом в руках. Стрелял он непостижимо, против всех правил, с нетронутой цивилизацией дикарской ухваткой, не разбирающей разницы между броском копья и выстрелом из винтовки; стрелял, ведомый чутьем пастуха, который, крутанув над головой рукоять трехметрового кнута толщиной в руку, с точностью до четверти дюйма чувствует, куда с громоподобным хлопком ляжет крошечный с венчиком узелок на конце. Пистолет для Звонаря всегда оставался родичем грязнухи баллисты, скажем так — пулебросом, и крепостной арбалет Гуго уважал куда больше любого гранатомета. Поэтому, доверяя верности глаза и руки, а не автоматике, он остановил свой выбор на старомодном, но испытанном временем кольтовском восьмизарядном 44-м1 Итак, непревзойденный стрелок, человек невероятной физической силы — и удивительной честности. Верный данному еще на Тратере обещанию, он служил Пиредре не за страх, а за совесть, впадая, правда, подчас в припадки бешеной ярости, но неизменно свято полагая братство по оружию самыми неколебимыми узами между людьми. Рамирес знал, что Звонарь стерпит все, что угодно, кроме вранья, и потому врал ему с особой тщательностью и осторожностью, предпочитая вообще обходиться по возможности правдой. Сам же Гуго сделался с годами молчаливым и угрюмым и приобрел пристрастие к умиротворителю, разлитому в высокие литровые бутыли.
Немало поучительных историй оборвали звонаревские выстрелы, немало мафиози на том свете ломают головы, когда это Сталбридж успел вытащить пистолет, но всему положен предел. Комплекс вины, тоски и отчасти ностальгии у Гуго рос, рос, дорос до критической массы и однажды взорвался. В разгар очередной ошеломляющей эпопеи Звонарь неожиданно поведал Рамиресу, что быть бандитом и убийцей ему осточертело, и если Пиредра не может без него обойтись, то пусть с легким сердцем провалится к дьяволам в ад. Ситуация не позволила Рамиресу покарать ослушника, и Гуго невредимым вернулся в Бэрнисдель путаными бродяжьими тропами; там о его дальнейшей жизни и смерти повествует множество противоречивых преданий, народных баллад и песен.
Прошли годы. Отпылало военное десятилетие. Не стало Пиредры, расстрелянного по приказу Кромвеля, сгинул и сам Серебряный Джон, и вся его эпоха, поменялись границы и правительства, минуло более полувека, в людской памяти стерлись многокалиберные перепалки главарей затененного мира. На землях отступивших Северных морей было воздвигнуто здание Института Контакта, и там, на сорок восьмом этаже, в один прекрасный день Эрих Скиф на листе миллиметровой бумаги принялся рисовать свои кружочки и квадратики. Лист этот он вскоре сжег, а построения продолжил в голове. Все без исключения варианты предусматривали в своих схемах квадратик с литерами Г. 3. — Гуго Звонарь.
Создатель учения о Программе прекрасно разобрался в структуре довоенной мафии и понял, что без поддержки чудаковатого скорострельного лесовика Рамирес много потеряет и в оперативности, и в надежности. Переписанный из консервного фонда Барселоны, разбойник явился на божий свет вместе с остальной братией, не ведая ни о своем последнем бунте, ни о возвращении на родину. Пиредра знал, но тактично молчал.
Итак, согласно официальным данным, двадцать первого июня семьдесят четвертого года в Топеке был арестован Гуго Сталбридж, чьи кости давным-давно легли в далекую тратерскую землю под высокими соснами веселого Бэрнисдельского леса. Без всякой охоты жертвуя собой ради науки, Гуго вновь ступил на ненавистную большую дорогу. Однако впереди его ждала «Олимпия».
Нельзя дважды войти в одну реку, а в одну и ту же судьбу тем более. Повторный тандем начался с того, чем кончился первый, — со ссоры и разрыва. Теперь, правда, под бдительным оком Скифа обошлось без скандала, внешние приличия были соблюдены, но сюзеренные претензии Рамиреса Гуго отверг и, согласившись работать по контракту, отвоевал себе право оставаться тем, кем всегда и был, — вольным стрелком, хотя уже и без тратерского колчана, посему, забрав первый скифовский гонорар и выждав ровно столько, сколько ушло на изготовление знаменитых заказных ручек для пистолетов, Сталбридж отбыл в неизвестном направлении. Рамирес только плюнул и загнул крутое каталонское словечко: деревенщина в своем дикарском репертуаре.
Девять лет отделяли тогда Гуго от «Олимпии». Это была, пожалуй, самая пестрая полоса в его жизни: нашего стрелка носило по миру поистине без руля и без ветрил, но, судя по всему, его интерес к музыке уже тогда был велик — большую часть времени он проводит на концертах классики и групп всевозможных стилей, играет на фортепьяно и даже пытается собирать коллекцию записей. С другой стороны, можно заметить, что ни любви, ни подлинного участия за это время Гуго не встретил — отчужденность и привычка к запоям и загулам прочно вросла в его натуру, и Рамиресу частенько приходилось вызволять его из разных дурацких историй: то в какой-то захудалой гостинице Звонарю помешала спать возня мышей в шкафу, и он, будучи серьезно не в духе, с двух стволов снес этот шкаф, в результате чего проститутка в соседнем номере получила дырку в ноге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111