А во-вторых, на некоторую льготность имею право даже я сама. Я ведь наивно не жду, что жизнь переменится волшебным образом, но пару-тройку месяцев у нас станет хотя бы как в Турции. Там выделывают очень хорошую кожу, из которой шьют модные куртки. Наверное, прибавят немножко, как и всем, зарплату, но, кроме того, теперь не придется терпеть разных партийных прихвостней и носить чай музейщику Саше, секретарю партбюро... "Людок, может быть, ты принесешь мне чайку?" - "Сейчас, Сашенька заварю свеженького и принесу". Теперь уж выкуси, как только случай представится, я у тебя, Сашенька, баран комолый, на столе фломастером слово из трех букв напишу. А кроме этого, может быть, меня куда-нибудь выберут в совещательный орган? А тогда почет, уважение, возможность влиять на результаты трудового коллектива. Это мне, честно говоря, даже необходимо, чтобы в глазах Казбека подчеркнуть собственный авторитет.
Господи, Господи, как же мне повезло в жизни! Ведь это действительно Бог нас свел! Я ведь и не предполагала, что это окажется так надолго, что почти через день, три раза в неделю, Казбек ночует у меня, и даже Маринка, которая вначале устраивала ему концерты, уже чуть ли не кокетничает. Я ему даже иногда говорю: "Ты, Казбек, смотри у меня..." - "Ты не волнуйся, пусть сначала подрастет, ты же знаешь мой принцип: пуд веса и шестнадцать лет. Тогда я уж не упущу, а пока, будь спокойна, несовершеннолетними не балуюсь". Серафим тоже к Казбеку подобрел, даже несколько раз приносил ему по два медицинских градусника из аптеки Литфонда. "Я, конечно, - говорил Серафим, категорически против такого вида деятельности, которую называю спекуляцией, но если мальчику это необходимо для бизнеса, придется идти ему навстречу". Мы-то с Казбеком эти градусники покупали сотнями, объезжая на его машине одну за другой городские аптеки. На меня в трех аптеках, которые у меня по дороге на работу, посматривали искоса: может быть, молодая дама питается градусниками? Но вот из-за того, что это дело со ртутью Казбек начал самым первым, он и сумел взять в Польше замечательную прибыль. Я уже, конечно, не знаю, набрал ли он эту ртуть из одних градусников или кроме градусников гдето на предприятии купил у рабочих эту ртуть на развес, но сумел вывезти все в Польшу и там очень хорошо, за доллары, реализовать. Может быть, Серафим к нему окончательно проникся доверием, когда Казбек привез мне из Польши белые итальянские сапоги? Во всем этом была даже какая-то семейность.
Я ведь очень быстро смирилась, что у Казбека где-то в Москве имеется другая женщина и ребенок, но с женщиной этой он уже больше не живет, а ребенка жалко, он его, мальчика Султанчика, любит и поэтому два раза в неделю у них ночует. Я совершенно не согласна, что к брошенным соперницам должны проявлять жестокость и безжалостность. Она и так уже наказана. А мужчину надо держать, как говорит одна музейщица в нашей редакции, которая уже девять лет живет с мальчишкой-актером на пятнадцать лет ее моложе, надо держать на длинном поводке, так вернее. Поняла я этот дельный совет и Казбеку, когда он во всем признался, не перечила. Ведь та женщина его все же не прописала, а я готова его провисать.
После знакомства с Казбеком я даже перестала любить переполненный вагон метро. Зачем? Зачем сутолока, теснота, рука, будто случайно хлопающая тебя по заднице? Меня здесь один недавно хлопнул, такой коренник, перепившийся, с похмелья, наверное, а потом попытался и прислониться, я ему показала. Я его сложенной в руке газетой хлоп по морде, хлоп. Что мне стесняться в своем отечестве, я дочь народа.
Я бы даже сказала, что и к митингам, этому выявлению подлинной демократии, я тоже подостыла, но тем не менее на всех главнейших, решающих, где демократия требовала поголовности и защиты, я везде присутствовала. Каждый раз мне Казбек говорил, что надо пойти, и я всегда с ним ли, без него ли ходила. Я заметила, что даже целые семьи митинги посещали, не без того, конечно, что молодые здесь агитировали старших, но я видела и бабушек весьма подмалеванных, в шляпках, и дедушек, и внуков, и правнуков, и отцов с матерями, крупномасштабные семьи. Семья! Куда здесь ни повернешься, все свое, родное, общее: и мысли, и стол, и постель. Для меня лично самая большая радость - это когда Маринка набегается, прилетит домой и ест чтонибудь на ходу, на кухне, возле открытого холодильника или когда Казбек вечером придет спокойный, уверенный, отдаст мне пластмассовую сумку с продуктами - мясо, колбаса дорогая, белый хлеб, - и тут же я начинаю его кормить. Нет, сначала он идет в ванную, а я сразу же срываюсь с чистым полотенцем. Маринка орет на всю квартиру: "Туда нельзя, там уже дядя Казбек". Я-то знаю, Казбек никогда ванную дверь на задвижку не запирает... А потом я смотрю, как он медленно, будто перемалывает, пережевывает пищу своими белыми, словно кукурузные зерна, зубами. Ест, смуглой рукой с чуть поросшими волосками пальцами берет стакан и, разогретый в ванне, смотрит на меня пристально, желанно, облизываясь, как на кусок хлеба с колбасой, голодный. Почему же у меня такая к нему любовь, почему так я его чувствую, почему даже когда стираю его майку или рубашку, прижму ее к лицу и вдыхаю, как наркоманка, его запах и надышаться не могу?
Они, люди дела, только сейчас начинают жить достойно и поднимают голову. Что за тюремная психология - всем жить одинаково плохо? У Казбека даже была идея, что сейчас, в переходный период, народ должен подтянуть ремни, чтобы они, первые предприниматели, поднакопили капитала, может быть, даже и за счет роста цен, но потом они уже и создадут для всего народа достойную жизнь, и каждый сможет владеть видеомагнитофоном и даже приватизированной жилплощадью. Но нас связывали также и другие, духовные ценности. Во-первых, Казбек хорошо относился к Маринке, дарил ей, как взрослой, какую-нибудь недорогую бижутерию, приносил сладенькое. Во-вторых, мы иногда ходили с ним на ансамбли и рок-концерты куда-нибудь в большие престижные залы. Мне казалось иногда, что Казбек мне дарил какие-то импортные вещи моего размера и презентовал белые сапоги, чтобы не ударить в грязь лицом перед своими друзьями. Многие из них на этих концертах присутствовали и с интересом разглядывали меня. В основном, конечно, это были наши более смуглые соотечественники с предгорий Кавказа, но попадались среди них и вполне столичные парни. Они все с одобрением изучали меня, у них загорались глаза, и я видела, как она обшаривали мне грудь и норовили зрением меня осознать. Я бы даже сказала, что они завистливо смотрели потом на Казбека. Народ, конечно, это был вполне достойный, но мне, уже лет как семь или восемь трущейся в газете с присущим ей особым обхождением, были они, конечно, диковаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Господи, Господи, как же мне повезло в жизни! Ведь это действительно Бог нас свел! Я ведь и не предполагала, что это окажется так надолго, что почти через день, три раза в неделю, Казбек ночует у меня, и даже Маринка, которая вначале устраивала ему концерты, уже чуть ли не кокетничает. Я ему даже иногда говорю: "Ты, Казбек, смотри у меня..." - "Ты не волнуйся, пусть сначала подрастет, ты же знаешь мой принцип: пуд веса и шестнадцать лет. Тогда я уж не упущу, а пока, будь спокойна, несовершеннолетними не балуюсь". Серафим тоже к Казбеку подобрел, даже несколько раз приносил ему по два медицинских градусника из аптеки Литфонда. "Я, конечно, - говорил Серафим, категорически против такого вида деятельности, которую называю спекуляцией, но если мальчику это необходимо для бизнеса, придется идти ему навстречу". Мы-то с Казбеком эти градусники покупали сотнями, объезжая на его машине одну за другой городские аптеки. На меня в трех аптеках, которые у меня по дороге на работу, посматривали искоса: может быть, молодая дама питается градусниками? Но вот из-за того, что это дело со ртутью Казбек начал самым первым, он и сумел взять в Польше замечательную прибыль. Я уже, конечно, не знаю, набрал ли он эту ртуть из одних градусников или кроме градусников гдето на предприятии купил у рабочих эту ртуть на развес, но сумел вывезти все в Польшу и там очень хорошо, за доллары, реализовать. Может быть, Серафим к нему окончательно проникся доверием, когда Казбек привез мне из Польши белые итальянские сапоги? Во всем этом была даже какая-то семейность.
Я ведь очень быстро смирилась, что у Казбека где-то в Москве имеется другая женщина и ребенок, но с женщиной этой он уже больше не живет, а ребенка жалко, он его, мальчика Султанчика, любит и поэтому два раза в неделю у них ночует. Я совершенно не согласна, что к брошенным соперницам должны проявлять жестокость и безжалостность. Она и так уже наказана. А мужчину надо держать, как говорит одна музейщица в нашей редакции, которая уже девять лет живет с мальчишкой-актером на пятнадцать лет ее моложе, надо держать на длинном поводке, так вернее. Поняла я этот дельный совет и Казбеку, когда он во всем признался, не перечила. Ведь та женщина его все же не прописала, а я готова его провисать.
После знакомства с Казбеком я даже перестала любить переполненный вагон метро. Зачем? Зачем сутолока, теснота, рука, будто случайно хлопающая тебя по заднице? Меня здесь один недавно хлопнул, такой коренник, перепившийся, с похмелья, наверное, а потом попытался и прислониться, я ему показала. Я его сложенной в руке газетой хлоп по морде, хлоп. Что мне стесняться в своем отечестве, я дочь народа.
Я бы даже сказала, что и к митингам, этому выявлению подлинной демократии, я тоже подостыла, но тем не менее на всех главнейших, решающих, где демократия требовала поголовности и защиты, я везде присутствовала. Каждый раз мне Казбек говорил, что надо пойти, и я всегда с ним ли, без него ли ходила. Я заметила, что даже целые семьи митинги посещали, не без того, конечно, что молодые здесь агитировали старших, но я видела и бабушек весьма подмалеванных, в шляпках, и дедушек, и внуков, и правнуков, и отцов с матерями, крупномасштабные семьи. Семья! Куда здесь ни повернешься, все свое, родное, общее: и мысли, и стол, и постель. Для меня лично самая большая радость - это когда Маринка набегается, прилетит домой и ест чтонибудь на ходу, на кухне, возле открытого холодильника или когда Казбек вечером придет спокойный, уверенный, отдаст мне пластмассовую сумку с продуктами - мясо, колбаса дорогая, белый хлеб, - и тут же я начинаю его кормить. Нет, сначала он идет в ванную, а я сразу же срываюсь с чистым полотенцем. Маринка орет на всю квартиру: "Туда нельзя, там уже дядя Казбек". Я-то знаю, Казбек никогда ванную дверь на задвижку не запирает... А потом я смотрю, как он медленно, будто перемалывает, пережевывает пищу своими белыми, словно кукурузные зерна, зубами. Ест, смуглой рукой с чуть поросшими волосками пальцами берет стакан и, разогретый в ванне, смотрит на меня пристально, желанно, облизываясь, как на кусок хлеба с колбасой, голодный. Почему же у меня такая к нему любовь, почему так я его чувствую, почему даже когда стираю его майку или рубашку, прижму ее к лицу и вдыхаю, как наркоманка, его запах и надышаться не могу?
Они, люди дела, только сейчас начинают жить достойно и поднимают голову. Что за тюремная психология - всем жить одинаково плохо? У Казбека даже была идея, что сейчас, в переходный период, народ должен подтянуть ремни, чтобы они, первые предприниматели, поднакопили капитала, может быть, даже и за счет роста цен, но потом они уже и создадут для всего народа достойную жизнь, и каждый сможет владеть видеомагнитофоном и даже приватизированной жилплощадью. Но нас связывали также и другие, духовные ценности. Во-первых, Казбек хорошо относился к Маринке, дарил ей, как взрослой, какую-нибудь недорогую бижутерию, приносил сладенькое. Во-вторых, мы иногда ходили с ним на ансамбли и рок-концерты куда-нибудь в большие престижные залы. Мне казалось иногда, что Казбек мне дарил какие-то импортные вещи моего размера и презентовал белые сапоги, чтобы не ударить в грязь лицом перед своими друзьями. Многие из них на этих концертах присутствовали и с интересом разглядывали меня. В основном, конечно, это были наши более смуглые соотечественники с предгорий Кавказа, но попадались среди них и вполне столичные парни. Они все с одобрением изучали меня, у них загорались глаза, и я видела, как она обшаривали мне грудь и норовили зрением меня осознать. Я бы даже сказала, что они завистливо смотрели потом на Казбека. Народ, конечно, это был вполне достойный, но мне, уже лет как семь или восемь трущейся в газете с присущим ей особым обхождением, были они, конечно, диковаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18