— весело заорал он, как всегда, когда впереди светило выгодное дельце. И, протянув руку, схватил даму за плечо, в то время как трое его спутников набросились на слуг. Но в тот же момент из глотки Тринкмаля вырвался крик боли, а Буракан, Корподьябль и Страпафар вынуждены были отступить от желанной цели под мощными ударами кулаков.
— Убрать лапы! — проревел Боревер, награждая сотоварищей тумаками и затрещинами, которые приводили их в такой восторг, когда доставались кому-нибудь другому.
— Что-что? — лепетали они, пятясь под градом ударов и не в силах прийти в себя от удивления.
— Мадам, — сказал Руаяль, обращаясь к жертве нападения, — вы свободны. А ты, — добавил он, схватив за ухо Тринкмаля, — сейчас же верни этой даме кошелек, который у нее стибрил.
Тринкмаль зарычал, как собака. Страпафар постучал пальцем по лбу, намекая на то, что вожак слегка свихнулся. Корподьябль и Буракан выругались. Тем не менее Тринкмаль послушался и протянул даме добычу, с которой ему очень не хотелось расставаться. Но дама мягко оттолкнула кошелек и ласково сказала;
— Оставьте его себе, друг мой…
— Ну, раз вы меня заставляете! — притворно вздохнул разбойник и молниеносно спрятал кошелек.
Руаяль взялся за шпагу и пригрозил:
— Тринкмаль, если сию секунду не вернешь то, что тебе не принадлежит, превратишься в труп!
На этот раз незнакомка приняла свой кожаный мешочек, протянутый ей кипевшим от бешенства и страха Тринкмалем. Потом внимательно посмотрела на Боревера.
— Не скажете ли, как вас зовут? — спросила она, и ее манера говорить произвела странное впечатление на молодого человека.
Но ответил он почти грубо:
— Как меня зовут? Руаяль де Боревер. Насколько я богат? Ни гроша в кармане. Где живу? В канаве. Чем занимаюсь? Темными делами. Мое прошлое? Тайна. Мое будущее? Веревка. Теперь вам известно обо мне все. Прощайте, мадам.
— Погодите минутку, — попросила она, жестом удерживая его. — Возможно, когда-нибудь вам понадобится надежное укрытие. Если вам будут угрожать, вас станут преследовать, за вами начнется погоня — спрячьтесь у меня. Улица Лавандьер. Напротив таверны «Угорь под камнем». Спросите Жиля — так зовут вот этого мужчину. Или Марготт — так зовут эту женщину.
— А вас, мадам, как вас зовут? — спросил Боревер с глубоким чувством, таким странным, что он сам не мог разобраться, что же такое с ним происходит.
Незнакомка, чей голос прозвучал отдаленным эхом неисцелимой боли, ответила:
— Меня… Я — Дама без имени…
И, не говоря больше ни слова, двинулась в сторону улицы Лавандьер. Слуги пошли за ней. Но, прежде чем скрыться за углом, она остановилась, бросила к ногам Тринкмаля кошелек и сказала:
— Все-таки возьмите: это — от чистого сердца!
За свою долгую многотрудную жизнь бандиты стали настоящими специалистами и по одному только звуку, с каким тяжелый кожаный мешочек упал на землю, определили, что в нем, безусловно, весьма приличное количество золотых монет. Сердца их переполняла радость, но они даже не шевельнулись, кося каждый одним глазом на нежданно выпавшую таки добычу, а другим — на грозного вожака. Наконец Страпафар, видя, что Руаяль остается неподвижным и задумчивым, решился дотронуться до его руки и полупридушенным голосом намекнуть:
— Эй! Вроде бы она идет, куда и мы, — на улицу Лавандьер, а?
— На улицу Лавандьер? Верно. Это правда. Ну, ладно, пошли и мы…
— А этот несчастный кошелек? — застенчиво спросил Страпафар. — Мы что — оставим его здесь мокнуть под дождем, пускай денежки забирает всякий сброд?
— Ладно, возьми его, — разрешил Боревер.
Все четверо наклонились разом. Протянулись четыре руки. Раздались четыре коротких ругательства. Не успел Руаяль и глазом моргнуть, как кошелек был уже пуст и добыча поделена по справедливости.
— Дама без имени! — глухо прошептал Боревер, не обращая внимания на происходящее. — Но я ведь тоже человек без имени!
III. «Угорь под камнем»
Если бы случайный прохожий дошел приблизительно до середины улицы Лавандьер, то непременно остановился бы, завороженно глядя на гигантскую вывеску, шедевр неведомого, но, безусловно, гениального кузнеца. Вывеска отступала от стены, нависая над сточной канавой, и представляла собой чудовищного по размерам и по виду угря, извивавшегося по капризу творца самым что ни на есть причудливым образом.
Нет, это не была приличная, благопристойная таверна, хотя бы такая, как, к примеру, кабачок «У ворожеи», где постоянно собирались или должны были бы собираться такие поэты, как Ронсар, Баиф, Жодель, дю Белле, такие художники, как Жермен Пилон, или даже такие искатели приключений, как шевалье де Пардальян. Нет, это было одно из тех заведений, что, согласно приказу, закрываются в час, когда город гасит огни, но только для того, чтобы сразу же распахнуть двери перед постоянным клиентом, постучавшим условным стуком. В таверне был общий зал — вот он-то выглядел как раз весьма благопристойно, зато справа и слева от него — особые помещения. В час, когда все покидали кабачок, там оставалась одна Мирта. Там никто никогда не ночевал, кроме нее: ни слуги, ни клиенты, ни официанты.
Очень странной девушкой была эта Мирта. Явно себе на уме. И одно из главных условий, которые она соблюдала неукоснительно, было — никому на свете, никогда, ни за деньги, ни из гостеприимства не предоставлять ночлега, будь то богатый горожанин, герцог или сам принц.
Сюда, едва на Париж опускались сумерки, вваливались наемные убийцы, разбойники, грабители, карманники, бродяги, нищие, шлюхи, пьяницы, порой даже дворянского происхождения. В общем зале пили, пели, орали, ругались, вино лилось рекой, а иногда проливалась и кровь. Между столами лениво бродили красивые девушки, разодетые в шелка и бархат, а тем временем на улице некий человек караулил, чтобы вовремя предупредить о приближении ночного дозора.
В ту ночь, к двум часам пополуночи, обычные посетители уже давно покинули заведение, и общий зал опустел. Однако два особых зала — справа и слева — были заняты двумя разными компаниями, которые развлекались напропалую. Справа веселился Железный эскадрон, та самая дюжина головорезов, которую незадолго до пирушки Руаяль де Боревер спугнул в момент ограбления незнакомой дамы на улице Труссеваш. Слева пировал Тринкмаль в компании друзей.
Руаяль де Боревер съел и выпил сколько хотел, потом встал, застегнул пояс и накинул на плечо плащ. Четверо разбойников собрались было последовать его примеру, но он остановил их жестом, словно пригвоздив к табуретам. И — не без волнения — заговорил:
— Правду сказать, славные мои спутники, мы неплохо поработали нашими шпагами с тех пор, как познакомились…
Друзья-собутыльники приосанились, готовясь выслушать похвальное слово из уст самого Боревера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— Убрать лапы! — проревел Боревер, награждая сотоварищей тумаками и затрещинами, которые приводили их в такой восторг, когда доставались кому-нибудь другому.
— Что-что? — лепетали они, пятясь под градом ударов и не в силах прийти в себя от удивления.
— Мадам, — сказал Руаяль, обращаясь к жертве нападения, — вы свободны. А ты, — добавил он, схватив за ухо Тринкмаля, — сейчас же верни этой даме кошелек, который у нее стибрил.
Тринкмаль зарычал, как собака. Страпафар постучал пальцем по лбу, намекая на то, что вожак слегка свихнулся. Корподьябль и Буракан выругались. Тем не менее Тринкмаль послушался и протянул даме добычу, с которой ему очень не хотелось расставаться. Но дама мягко оттолкнула кошелек и ласково сказала;
— Оставьте его себе, друг мой…
— Ну, раз вы меня заставляете! — притворно вздохнул разбойник и молниеносно спрятал кошелек.
Руаяль взялся за шпагу и пригрозил:
— Тринкмаль, если сию секунду не вернешь то, что тебе не принадлежит, превратишься в труп!
На этот раз незнакомка приняла свой кожаный мешочек, протянутый ей кипевшим от бешенства и страха Тринкмалем. Потом внимательно посмотрела на Боревера.
— Не скажете ли, как вас зовут? — спросила она, и ее манера говорить произвела странное впечатление на молодого человека.
Но ответил он почти грубо:
— Как меня зовут? Руаяль де Боревер. Насколько я богат? Ни гроша в кармане. Где живу? В канаве. Чем занимаюсь? Темными делами. Мое прошлое? Тайна. Мое будущее? Веревка. Теперь вам известно обо мне все. Прощайте, мадам.
— Погодите минутку, — попросила она, жестом удерживая его. — Возможно, когда-нибудь вам понадобится надежное укрытие. Если вам будут угрожать, вас станут преследовать, за вами начнется погоня — спрячьтесь у меня. Улица Лавандьер. Напротив таверны «Угорь под камнем». Спросите Жиля — так зовут вот этого мужчину. Или Марготт — так зовут эту женщину.
— А вас, мадам, как вас зовут? — спросил Боревер с глубоким чувством, таким странным, что он сам не мог разобраться, что же такое с ним происходит.
Незнакомка, чей голос прозвучал отдаленным эхом неисцелимой боли, ответила:
— Меня… Я — Дама без имени…
И, не говоря больше ни слова, двинулась в сторону улицы Лавандьер. Слуги пошли за ней. Но, прежде чем скрыться за углом, она остановилась, бросила к ногам Тринкмаля кошелек и сказала:
— Все-таки возьмите: это — от чистого сердца!
За свою долгую многотрудную жизнь бандиты стали настоящими специалистами и по одному только звуку, с каким тяжелый кожаный мешочек упал на землю, определили, что в нем, безусловно, весьма приличное количество золотых монет. Сердца их переполняла радость, но они даже не шевельнулись, кося каждый одним глазом на нежданно выпавшую таки добычу, а другим — на грозного вожака. Наконец Страпафар, видя, что Руаяль остается неподвижным и задумчивым, решился дотронуться до его руки и полупридушенным голосом намекнуть:
— Эй! Вроде бы она идет, куда и мы, — на улицу Лавандьер, а?
— На улицу Лавандьер? Верно. Это правда. Ну, ладно, пошли и мы…
— А этот несчастный кошелек? — застенчиво спросил Страпафар. — Мы что — оставим его здесь мокнуть под дождем, пускай денежки забирает всякий сброд?
— Ладно, возьми его, — разрешил Боревер.
Все четверо наклонились разом. Протянулись четыре руки. Раздались четыре коротких ругательства. Не успел Руаяль и глазом моргнуть, как кошелек был уже пуст и добыча поделена по справедливости.
— Дама без имени! — глухо прошептал Боревер, не обращая внимания на происходящее. — Но я ведь тоже человек без имени!
III. «Угорь под камнем»
Если бы случайный прохожий дошел приблизительно до середины улицы Лавандьер, то непременно остановился бы, завороженно глядя на гигантскую вывеску, шедевр неведомого, но, безусловно, гениального кузнеца. Вывеска отступала от стены, нависая над сточной канавой, и представляла собой чудовищного по размерам и по виду угря, извивавшегося по капризу творца самым что ни на есть причудливым образом.
Нет, это не была приличная, благопристойная таверна, хотя бы такая, как, к примеру, кабачок «У ворожеи», где постоянно собирались или должны были бы собираться такие поэты, как Ронсар, Баиф, Жодель, дю Белле, такие художники, как Жермен Пилон, или даже такие искатели приключений, как шевалье де Пардальян. Нет, это было одно из тех заведений, что, согласно приказу, закрываются в час, когда город гасит огни, но только для того, чтобы сразу же распахнуть двери перед постоянным клиентом, постучавшим условным стуком. В таверне был общий зал — вот он-то выглядел как раз весьма благопристойно, зато справа и слева от него — особые помещения. В час, когда все покидали кабачок, там оставалась одна Мирта. Там никто никогда не ночевал, кроме нее: ни слуги, ни клиенты, ни официанты.
Очень странной девушкой была эта Мирта. Явно себе на уме. И одно из главных условий, которые она соблюдала неукоснительно, было — никому на свете, никогда, ни за деньги, ни из гостеприимства не предоставлять ночлега, будь то богатый горожанин, герцог или сам принц.
Сюда, едва на Париж опускались сумерки, вваливались наемные убийцы, разбойники, грабители, карманники, бродяги, нищие, шлюхи, пьяницы, порой даже дворянского происхождения. В общем зале пили, пели, орали, ругались, вино лилось рекой, а иногда проливалась и кровь. Между столами лениво бродили красивые девушки, разодетые в шелка и бархат, а тем временем на улице некий человек караулил, чтобы вовремя предупредить о приближении ночного дозора.
В ту ночь, к двум часам пополуночи, обычные посетители уже давно покинули заведение, и общий зал опустел. Однако два особых зала — справа и слева — были заняты двумя разными компаниями, которые развлекались напропалую. Справа веселился Железный эскадрон, та самая дюжина головорезов, которую незадолго до пирушки Руаяль де Боревер спугнул в момент ограбления незнакомой дамы на улице Труссеваш. Слева пировал Тринкмаль в компании друзей.
Руаяль де Боревер съел и выпил сколько хотел, потом встал, застегнул пояс и накинул на плечо плащ. Четверо разбойников собрались было последовать его примеру, но он остановил их жестом, словно пригвоздив к табуретам. И — не без волнения — заговорил:
— Правду сказать, славные мои спутники, мы неплохо поработали нашими шпагами с тех пор, как познакомились…
Друзья-собутыльники приосанились, готовясь выслушать похвальное слово из уст самого Боревера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131