Твоя мать хитростью заставила моего сына жениться на ней, когда узнала, что носит ребенка во чреве. Она зачала тебя во грехе, и я не желаю больше видеть тебя в своем доме ни секунды. Ты поедешь к своей матери – и все дела. Она отвечает за тебя, а не я. И ей придется смириться с этим. Со временем она смирится с твоим существованием. А я – никогда!
Алекс невидящими глазами смотрела в окно на холм, что открывался перед нею, и переживала то же самое, что и переживала когда-то пятилетняя девочка – испуганная, растерянная и сбитая с толку. Ее отец – не ее отец, а ее мать вовсе не умерла, а просто ненавидит ее… Никогда в жизни она еще не чувствовала себя так одиноко.
– Хватит хныкать! – Бабушка – хотя, впрочем, теперь уже она не была бабушкой, – дала ей пощечину, чтобы привести в чувство. – И еще получишь, если не замолчишь. – Испуганная Алекс, получившая первый урок, притихла.
Воспоминание о том кошмарном ночном путешествии еще долгое время заставляло ее вскакивать с криком посреди ночи.
И вот теперь она раздумывала: кто же ее отец на самом деле? Русский? Человек из службы безопасности? Ласло Ковач? Или кто-то другой из того множества мужчин, которых приписывала Еве миссис Марион? Много лет она решительно отвергала всякую мысль о том, что ее отец не Джон Брент. Он был ее отцом. Он любил ее, оберегал, проводил большую часть своего времени с ней и защищал, главным образом от своей собственной матери:
– Если я услышу, что ты закричишь хоть раз на девочку, я тотчас уйду из дома и заберу ее с собой. – Алекс по сей день слышала, как звучал тогда его голос – тихо, но решительно. Вот почему бабушка предпочитала просто не замечать ее.
– А почему бабушка сказала, что я исчадие ада? – спрашивала она отца.
– Потому что у нее мозги набекрень. Не верь тому, что она говорит. Ты моя дорогая, ненаглядная Алекс, самая лучшая девочка в мире. Не обращай на нее внимания.
«Есть только одна возможность узнать, кто мой отец, – спросить об этом у матери, – решила наконец Алекс. – Если она хочет, чтобы я простила ее, пусть скажет правду. Если она католичка, как утверждал Питер, настало время исповедоваться». И тут Алекс отчетливо поняла, почему еще Мэри Брент терпеть не могла Еву – ведь та принадлежала римской церкви. «Сколького же я не знаю, – подумала Алекс. – Что ж, пора кончать с догадками. Мне нужны объяснения, дорогая мамочка. Мне мало, чтобы ты попросила прощения за то, что не замечала меня, сделала несчастной, отверженной. Я хочу знать, почему ты никогда не могла прямо взглянуть на меня. Почему в моем присутствии лицо у тебя всегда превращалось в ледяную маску? Это из-за меня? Из-за того, что я такая некрасивая, или из-за того, что тебя чем-то обидел тот человек, который был моим отцом? Если ты сможешь мне внятно рассказать, почему отвергла меня, я постараюсь понять и простить тебя».
«Да, – решила Алекс, – как бы там ни было, что бы там ни было, но сейчас наступило время узнать обо всем. Узнать о том, что было на самом деле».
10
Сейшельские острова и Швейцария, 1963–1965
Ева продемонстрировала мужу всю глубину и полноту любви в первые недели их медового месяца, который они проводили на крошечном островке на Сейшелах, в похожем на сахарно-миндальное пирожное домике, единственными обитателями которого были они сами. И в ту же ночь, душную и влажную, когда они приехали, Кристофер познал, что такое истинное наслаждение.
Ева терпеть не могла жару и влагу, мечтала только о прохладной, ароматной ванне, чтобы приготовиться к желанному моменту близости. Она поклялась, что эта ночь останется у него в памяти навсегда. Но Кристофер распорядился иначе.
– Давай поплаваем, – предложил он, снимая рубашку и сбрасывая туфли.
Пол в бассейне был выложен мозаикой – копией византийской – с изображением Нептуна в сопровождении плывущих рядом дельфинов. И когда Ева ступила на прохладный мрамор, ее муж нырнул в чистую, прозрачную глубину, к дельфинам. Вынырнув, он тряхнул головой и поторопил ее:
– Идем же!
Ева сквозь прозрачную воду видела его красивое обнаженное тело.
– Ну же… – позвал он ее снова. – Только не говори, что ты до сих пор ни разу не плавала голой.
– Но это так, – сказала Ева.
– Почему?
– Я не умею плавать.
Он замер от удивления. В том мире, в котором он жил, учили плавать точно так же, как танцевать, скакать верхом и играть в теннис.
Видя его удивление, Ева кротко проговорила:
– У меня не было времени учиться этому. Я все время работала…
И Кристоферу показалось, что Ева, несмотря на свою точеную прелестную фигурку, совершенную во всех отношениях – от пышной гривы волос до кончиков пальцев на ногах, – похожа на безутешного ребенка. И еще он подумал, что в ней есть что-то от бриллианта, игра света в котором зависит от того, какой гранью его повернуть. Он видел сказочную красавицу, опытную кокетку, чувственную роковую женщину и женщину, бесконечно увлеченную своим делом. Эта робеющая девочка – еще один из многих ликов Евы.
– Я научу тебя, – нежно проговорил он. – Это очень легко…
– В самом деле? – ее лицо озарилось радостью, как у ребенка, которому подарили необычную игрушку.
– Ну конечно… Раздевайся. Мы начнем прямо сейчас.
Ева огляделась:
– А что, здесь никого нет?
Кристофер засмеялся:
– Сейчас время ужина. Нам все приготовили, и мы сами накроем на стол. Муж и жена, которые присматривают за домом, ушли к себе. Но в любом случае, они – всего лишь прислуга. Они видят только то, что им положено видеть. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Он вырос в богатой семье, где привыкли иметь дело с прислугой – то, чему Еве только предстояло обучиться. Не говоря больше ни слова, она расстегнула крючки на платье и позволила ему соскользнуть на пол. Под платьем у нее были кружевной лифчик, кружевные трусики и пояс. И под пристальным взглядом мужа она начала медленно раздеваться, словно устраивала стриптиз. Сначала она спустила шелковые чулки, потом расстегнула застежку на лифчике и повернулась к нему спиной, демонстрируя совершенной формы ягодицы. Раздевшись донага, она снова повернулась к нему лицом – чуть горделиво и в то же время застенчиво.
Кристофер почувствовал, как сердце его заколотилось в груди, как сокровенная плоть начала вздыматься.
Без одежды она была еще более соблазнительной. Ее груди были округлыми и тугими, соски, напрягшиеся из-за прохлады, темно-розового цвета. Ноги у нее оказались гораздо длиннее, чем ему казалось прежде, а треугольничек на лоне – таким же золотистым, как и ее волосы.
– Любовь моя, – он вдруг почувствовал, как пожар страсти охватил его. – Боже, ты так прекрасна… – и он, подплыв к ней ближе, встал и протянул вперед руки: –Прыгай, я подхвачу тебя!..
И Ева – с полным доверием – прыгнула вниз – в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Алекс невидящими глазами смотрела в окно на холм, что открывался перед нею, и переживала то же самое, что и переживала когда-то пятилетняя девочка – испуганная, растерянная и сбитая с толку. Ее отец – не ее отец, а ее мать вовсе не умерла, а просто ненавидит ее… Никогда в жизни она еще не чувствовала себя так одиноко.
– Хватит хныкать! – Бабушка – хотя, впрочем, теперь уже она не была бабушкой, – дала ей пощечину, чтобы привести в чувство. – И еще получишь, если не замолчишь. – Испуганная Алекс, получившая первый урок, притихла.
Воспоминание о том кошмарном ночном путешествии еще долгое время заставляло ее вскакивать с криком посреди ночи.
И вот теперь она раздумывала: кто же ее отец на самом деле? Русский? Человек из службы безопасности? Ласло Ковач? Или кто-то другой из того множества мужчин, которых приписывала Еве миссис Марион? Много лет она решительно отвергала всякую мысль о том, что ее отец не Джон Брент. Он был ее отцом. Он любил ее, оберегал, проводил большую часть своего времени с ней и защищал, главным образом от своей собственной матери:
– Если я услышу, что ты закричишь хоть раз на девочку, я тотчас уйду из дома и заберу ее с собой. – Алекс по сей день слышала, как звучал тогда его голос – тихо, но решительно. Вот почему бабушка предпочитала просто не замечать ее.
– А почему бабушка сказала, что я исчадие ада? – спрашивала она отца.
– Потому что у нее мозги набекрень. Не верь тому, что она говорит. Ты моя дорогая, ненаглядная Алекс, самая лучшая девочка в мире. Не обращай на нее внимания.
«Есть только одна возможность узнать, кто мой отец, – спросить об этом у матери, – решила наконец Алекс. – Если она хочет, чтобы я простила ее, пусть скажет правду. Если она католичка, как утверждал Питер, настало время исповедоваться». И тут Алекс отчетливо поняла, почему еще Мэри Брент терпеть не могла Еву – ведь та принадлежала римской церкви. «Сколького же я не знаю, – подумала Алекс. – Что ж, пора кончать с догадками. Мне нужны объяснения, дорогая мамочка. Мне мало, чтобы ты попросила прощения за то, что не замечала меня, сделала несчастной, отверженной. Я хочу знать, почему ты никогда не могла прямо взглянуть на меня. Почему в моем присутствии лицо у тебя всегда превращалось в ледяную маску? Это из-за меня? Из-за того, что я такая некрасивая, или из-за того, что тебя чем-то обидел тот человек, который был моим отцом? Если ты сможешь мне внятно рассказать, почему отвергла меня, я постараюсь понять и простить тебя».
«Да, – решила Алекс, – как бы там ни было, что бы там ни было, но сейчас наступило время узнать обо всем. Узнать о том, что было на самом деле».
10
Сейшельские острова и Швейцария, 1963–1965
Ева продемонстрировала мужу всю глубину и полноту любви в первые недели их медового месяца, который они проводили на крошечном островке на Сейшелах, в похожем на сахарно-миндальное пирожное домике, единственными обитателями которого были они сами. И в ту же ночь, душную и влажную, когда они приехали, Кристофер познал, что такое истинное наслаждение.
Ева терпеть не могла жару и влагу, мечтала только о прохладной, ароматной ванне, чтобы приготовиться к желанному моменту близости. Она поклялась, что эта ночь останется у него в памяти навсегда. Но Кристофер распорядился иначе.
– Давай поплаваем, – предложил он, снимая рубашку и сбрасывая туфли.
Пол в бассейне был выложен мозаикой – копией византийской – с изображением Нептуна в сопровождении плывущих рядом дельфинов. И когда Ева ступила на прохладный мрамор, ее муж нырнул в чистую, прозрачную глубину, к дельфинам. Вынырнув, он тряхнул головой и поторопил ее:
– Идем же!
Ева сквозь прозрачную воду видела его красивое обнаженное тело.
– Ну же… – позвал он ее снова. – Только не говори, что ты до сих пор ни разу не плавала голой.
– Но это так, – сказала Ева.
– Почему?
– Я не умею плавать.
Он замер от удивления. В том мире, в котором он жил, учили плавать точно так же, как танцевать, скакать верхом и играть в теннис.
Видя его удивление, Ева кротко проговорила:
– У меня не было времени учиться этому. Я все время работала…
И Кристоферу показалось, что Ева, несмотря на свою точеную прелестную фигурку, совершенную во всех отношениях – от пышной гривы волос до кончиков пальцев на ногах, – похожа на безутешного ребенка. И еще он подумал, что в ней есть что-то от бриллианта, игра света в котором зависит от того, какой гранью его повернуть. Он видел сказочную красавицу, опытную кокетку, чувственную роковую женщину и женщину, бесконечно увлеченную своим делом. Эта робеющая девочка – еще один из многих ликов Евы.
– Я научу тебя, – нежно проговорил он. – Это очень легко…
– В самом деле? – ее лицо озарилось радостью, как у ребенка, которому подарили необычную игрушку.
– Ну конечно… Раздевайся. Мы начнем прямо сейчас.
Ева огляделась:
– А что, здесь никого нет?
Кристофер засмеялся:
– Сейчас время ужина. Нам все приготовили, и мы сами накроем на стол. Муж и жена, которые присматривают за домом, ушли к себе. Но в любом случае, они – всего лишь прислуга. Они видят только то, что им положено видеть. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Он вырос в богатой семье, где привыкли иметь дело с прислугой – то, чему Еве только предстояло обучиться. Не говоря больше ни слова, она расстегнула крючки на платье и позволила ему соскользнуть на пол. Под платьем у нее были кружевной лифчик, кружевные трусики и пояс. И под пристальным взглядом мужа она начала медленно раздеваться, словно устраивала стриптиз. Сначала она спустила шелковые чулки, потом расстегнула застежку на лифчике и повернулась к нему спиной, демонстрируя совершенной формы ягодицы. Раздевшись донага, она снова повернулась к нему лицом – чуть горделиво и в то же время застенчиво.
Кристофер почувствовал, как сердце его заколотилось в груди, как сокровенная плоть начала вздыматься.
Без одежды она была еще более соблазнительной. Ее груди были округлыми и тугими, соски, напрягшиеся из-за прохлады, темно-розового цвета. Ноги у нее оказались гораздо длиннее, чем ему казалось прежде, а треугольничек на лоне – таким же золотистым, как и ее волосы.
– Любовь моя, – он вдруг почувствовал, как пожар страсти охватил его. – Боже, ты так прекрасна… – и он, подплыв к ней ближе, встал и протянул вперед руки: –Прыгай, я подхвачу тебя!..
И Ева – с полным доверием – прыгнула вниз – в воду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125