Ричард тоже не мог заставить себя отойти от Пэтси, он внимательно смотрел на нее, стоя около кресла Грема.
– Вы, ребята, похожи на львов, которые мечутся по библиотеке. Сделайте мне одолжение и присядьте. Никто никуда ведь сейчас не собирается идти. Я согласен с Табби, – произнес Грем.
– Хорошо. – Ричард опустился в кожаное кресло.
Табби сел на корточки рядом с диваном – он находился так близко от нее, что мог в любой момент дотронуться до ее волос.
– Я собираюсь немного выпить. И тоже пойду прилягу.
Я чувствую себя так, будто не спал три дня подряд. Но я рассчитываю на то, что вы оба останетесь здесь, пока мы не разработаем дальнейший план действий.
– Я не хочу никаких планов, – проговорил Ричард.
– Договорились, – Грем улыбался. – Здесь полно комнат… В тех, что наверху, за последние пятнадцать лет я не был ни разу. Что ж, я рад.
– И я остаюсь здесь? – взволнованно спросил Табби.
– Если ты попытаешься куда-нибудь уйти, я просто посажу тебя на цепь около моего стола, – пригрозил Грем. – Хорошо. Значит, мы договорились. Кто еще хочет выпить?
У меня есть немного того джина, который так любит Пэтси.
Втроем они одновременно посмотрели на Пэтси, спокойно спящую под пледом.
– С удовольствием, – согласился Ричард.
– Я тоже хочу немного, пожалуйста, – попросил Табби.
– Сегодня можно все. – Грем медленно вышел на кухню и начал колоть лед в стаканы.
Табби вспомнил Беркли Вудхауз, которая колола лед о раковину в кухне «Четырех Очагов»; мальчик покрепче обхватил колени руками и затих.
– Ричард?
– Да?
– Мы правда останемся здесь на какое-то время?
– Да.
– Все вместе?
– Все вместе.
– Знаешь, а мне никуда и не хочется сейчас идти.
– Я понимаю. Мы все чувствуем это, Табби.
– Думаешь, этот полицейский Бобо действительно видел зверя с человеческим лицом?
Ричард откинулся на спинку стула.
– Мы можем провести весь остаток жизни, обсуждая происшедшее на Кенделл-Пойнт. Сейчас еще рано, Табби.
Я даже не знаю, что и подумать.
Грем пришел из кухни с тремя стаканами, наполненными льдом и светлой жидкостью.
– Да, Табби, пожалуй, и вправду рановато. Я долил в твой стакан немного воды.
Он поставил стаканы на столик.
– Я сейчас вернусь. Пока я смелый, я должен сделать кое-что еще.
Табби глотнул джин и скривился.
– Ричард, тебе это правда нравится?
– Отличный джин.
На лестнице раздавались медленные шаги Грема.
– Куда он пошел?
– Спросим, когда он вернется.
– Я думаю, что никогда не смогу оставить Пэтси, – сказал мальчик.
– Да, а я, по-моему, никогда не смогу подняться с этого кресла.
Грем спустился по лестнице, неся в руках довольно толстую стопку исписанной бумаги высотой дюймов в восемь.
Через несколько мгновений Табби и Ричард увидели, как он бросил все эти листы в высокое пластиковое мусорное ведро.
На лице Грема читалось облегчение, когда он уселся за стол и отпил из стакана.
– Великолепно, – он посмотрел на стакан, потом на Пэтси, – только что я обрел свободу. Я столько времени потратил на эту книгу, что не заметил, как год назад она умерла. Я просто продолжал работать по инерции. Сейчас мне даже не хочется на нее смотреть.
– Вы выкинули книгу? – изумленно переспросил Табби.
– Я написал уже тринадцать книг, – спокойно ответил Грем, – и когда-нибудь напишу четырнадцатую. – Он с удовольствием отхлебнул новую порцию джина. – По-моему, сейчас я не хочу ничего, кроме как помогать вам заботиться о Пэтси.
Они надолго замолчали – тишина тянулась, тянулась и с каждой секундой наполнялась их мыслями и чувствами. Они трое разглядывали спокойно дремлющую под пледом женщину.
Табби уткнул голову в колени: у него задрожал подбородок и увлажнились глаза.
– Все в порядке, – сказал Грем, – все уже прошло.
Табби поднял голову и вновь посмотрел на Пэтси.
– Она… – голос его сорвался, – она… – он не мог говорить.
– Я понимаю, она вышла за нас замуж, – произнес Ричард.
Табби порывисто вскочил и поцеловал Пэтси в щеку.
Ричард поставил стакан на столик, поднялся и, обойдя диван, прижал губы к ее лбу. Грем подошел к Пэтси и поцеловал ее куда-то над левой бровью. Это походило на ритуал и, казалось, означало что-то очень важное и серьезное. Они безмолвно стояли над спящей женщиной.
Грем вздохнул и подошел к стулу, что стоял рядом с пишущей машинкой. Табби опять уселся у изголовья дивана.
Ричард вытянулся в старом потертом кресле. Они не разговаривали. Грем допил джин; теперь он чувствовал, как болит грудь, как гудят ноги. Никогда за многие годы работы (он вспомнил о листах бумаги, что валялись в мусорном вед ре) он не ощущал себя таким уставшим, но он никогда и не бывал так счастлив. Каждый из них, сидевших в полумраке гостиной, светился от радости и удовлетворения – светился, точно меч в руках Ричарда на Кенделл-Пойнт. Интересно, как это место и они сами смотрелись со стороны? Но сейчас, в эти секунды, это не имело значения. Он никогда еще не был так счастлив: казалось, он перенесся в загадочное королевство – яркий, солнечный мир, где играют боги.
Глаза оставались открытыми, но Грем чуть не уронил стакан.
Ричард и Табби давно заснули. Грем поднялся со стула, отнес стаканы на кухню и вытащил из мусорного ведра часть рукописи. А потом поднялся по лестнице. Внизу, в гостиной, раздавалось сонное, спокойное дыхание его утомленных и счастливых друзей.

После луны
После того как поднялась луна и все встало на место, Хэмпстед довольно долго приходил в себя, выбираясь из лихорадки и бреда; видения, возникающие за открывающимися дверями домов, в глубине кладовок и на улицах города, возвращались обратно в сознание жителей. Хэмпстед понемногу оживал и присоединялся к окружающему миру, а мир не просто был готов принять его обратно – он обрушил на город свое настойчивое и назойливое внимание. Хэмпстед, как всякий, кто перенес тяжелую болезнь, был бледным и худым, но голос города уже был нормальным. Заселялись и оживали кварталы, отовсюду стекались сюда репортеры, писатели, операторы кинохроники.
Практически каждый житель давал интервью или позировал журналистам для фотохроники, и четверо живущих в доме Грема Вильямса не составляли исключения. В это время, когда жизнь скорее имитировала нормальность, чем была таковой, Пэтси, Ричард, старик и мальчик пришли к выводу: то, что происходит с ними сейчас, не менее странно, чем то, что случилось раньше.
Ричард назвал это «звездной болезнью». Чаще все протекало спокойно и пассивно: если Ричард стоял на углу Мэйн-стрит и ждал, когда сменится свет на светофоре, то стоящие неподалеку люди вдруг оборачивались и подходили к нему.
В зависимости от характера они смотрели на него или восхищенно, или спокойно; они хотели заговорить с ним, но не решались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65