ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Внезапно я согласился и даже сразу встал с кровати – мысль о решительном и сокрушительном маневре в строго определенном направлении показалась мне упоительнее стакана холодной воды!
Мы надевали брюки.
Комната теперь наполнилась конкретными, Целенаправленными действиями, которые, однако, начавшись со скуки, от безделья, из прихоти, отдавали каким-то кретинизмом.
Задание было не из легких.
Стрелка не указывала на что-либо в нашей Комнате, это сразу бросалось в глаза, поэтому необходимо было протянуть ее сквозь стену и определить, не направлена ли она на что-либо в коридоре, а затем из коридора с максимальной точностью перенести эту линию в сад, что требовало довольно сложных манипуляций, с которыми он действительно не смог бы справиться без моей помощи. Я спустился в сад и прихватил из сеней грабли, чтобы их черенком отметить на газоне линию, соответствующую той, которую Фукс обозначал из окошка лестничной площадки с помощью швабры. Время шло к пяти – раскаленный гравий, сохнущая трава вокруг молодых деревьев без тени – это было внизу, а вверху – белые коконы облаков, огромных и круглых в беспощадной голубизне. Дом следил за мной двумя рядами окон первого и второго этажей – стекла окон блестели на солнце…
А не следило ли за мной одно из окон взглядом человечьим? Судя по тишине – они еще предавались послеполуденной дреме, но нельзя исключать и того, что кто-то за окном следит за нами – Леон? Кубышка? Катася? – вполне возможно, что именно этот соглядатай и прокрался в нашу комнату, наверное, на рассвете, и нацарапал линию, образующую стрелку, – зачем? Чтобы подшутить? Пошалить? Или подсказать нам что-то? Нет, вздор, бессмыслица! Так-то оно так, но только бессмыслица – это палка о двух концах, и если мы с Фуксом с другого конца этой бессмыслицы действовали совершенно осмысленно, – то и мне, при всей увлеченности самим процессом труда, приходилось, однако (если я не хотел выдать наши планы), считаться с тем, что за мной могут наблюдать, притаившись за одним из этих окон с мучительно и ослепительно блестевшими стеклами.
Я, следовательно, учитывал такую возможность. И взгляд Фукса, направленный на меня сверху, оказывал мне содействие. Чтобы не возбуждать подозрений, двигался я очень осторожно и продуманно, сначала прошелся граблями по газону, а потом, как бы изнемогая от жары, бросил грабли, придав им незаметно ногой нужное направление. Эти предосторожности делали мое сотрудничество с Фуксом более тесным, чем это входило в мои намерения, я потел здесь почти как его раб. В конце концов мы установили направление стрелки – линия тянулась до самого сарая с инструментами, туда, где участок заканчивался стеной, а сад переходил в пустырь, частично забросанный обломками кирпичей и разным мусором. Мы медленно продвигались в ту сторону, иногда сворачивая будто бы для того, чтобы поближе рассмотреть цветы и травы, иногда останавливаясь как бы для беседы и оживленной жестикуляции, но при этом, чтобы не упустить чего-нибудь важного, мы внимательнейшим образом все осматривали. От грядки к грядке, от веточки к камешку, с опущенными глазами, сверлящими землю, которая демонстрировала нам себя, серую, желтоватую, темно-бурую, унылую, причудливую, сонную, монотонную, пустынную, но твердую. Я отер пот с лица. Пустая трата времени, и только!
Мы находились вблизи стены… но тут и остановились в полной беспомощности… преодолеть оставшиеся десять метров показалось нам делом трудным, слишком рискованным! До этого наша экспедиция по саду под взглядами окон была относительно легкой – каких-то сто метров по равнине, – но и сложной своей скрытой сложностью, которая превращала ее почти в восхождение, – и вот теперь сложность все более крутого и головокружительного маршрута резко возросла, мы как бы подбирались к вершине. Какая высота! Он присел на корточки, делая вид, что рассматривает червяка, и вот так, на корточках, будто бы вслед за червяком, и добрался до стены; я свернул в сторону, чтобы, попетляв, присоединиться к нему окольным путем. Мы оказались у стены, на самом конце участка, в углу за сараем.
Жарко. Некоторые травинки, поднявшиеся выше других, покачиваются на сквознячке, по земле ползет жук, под стеной птичий помет – жарко, но по-другому, и запах другой, похожий на ссаки, а мне привиделись дали-дальние, это было так далеко, будто мы путешествовали долгие месяцы, пока добрались сюда за тысячи миль, на край света, – попахивало теплой тухлятиной, невдалеке раскинулась мусорная куча, дождевая вода промыла под стеной сточную канаву – стебельки, былинки, щебенка – комки, шматки, камешки – что-то желтое… Опять жарко, но иначе, по-новому… да, да-да… наше присутствие в этом углу с его особой жизнью привязывало нас к той темнохолодной чащобе с картонкой, жестянкой – с воробьем – силой того, что та даль как бы откликнулась в этой, – и наши поиски здесь оживились.
Трудная задача… ведь даже если здесь и скрывалось что-то такое, на что указывала стрелка там, на потолке в нашей комнате, то как же отыскать это в хаосе битого кирпича, зарослей сорняков, в щебне и мусоре, превосходящих количественно все, что можно себе представить на стенах и потолках. Угнетающее обилие связей и комбинаций… Сколько предложений можно составить из тридцати трех букв алфавита? А сколько значений может быть у сотен и сотен сорных трав, обрывков, обломков и мусора? Доски сарая и стена также давили своей множественностью и безликостью. Меня так утомило все это. Я выпрямился и взглянул на дом и сад – их крупные единообразные формы гигантских мастодонтов мира вещей восстанавливали покой и порядок, – и я отдыхал. Нужно возвращаться. Я должен был сказать об этом Фуксу, но его морда, вперившаяся в одну точку, меня остановила.
Немного выше наших голов в выщербленной стене образовалось углубление, состоящее как бы из трех сужающихся ниш, – в одной из них что-то висело. Палочка. Палочка длиной около двух сантиментов. Висела она на белой нитке ненамного длиннее палочки. Нитка была зацеплена за выщербину кирпича.
И ничего больше. Мы еще раз все вокруг рыскали. Ничего. Я обернулся и посмотрел на дом, сверкающий окнами. Уже веяло свежевью, предвещающей вечер. Дыхание вечера пробуждало листья и травы от оцепенения знойного дня. Дрогнули листочки деревьев, посаженных в ряд, подвязанных к кольям и побеленных известью.
Мы вернулись в комнату.
Я бросился на кровать.
– Как бы то ни было, но стрелка на что-то нас вывела, – сказал он осторожно, а я с не меньшей осторожностью пробормотал:
– Но только на что?
Однако трудно было притворяться, что мы не понимаем: повешенный воробей – повешенная палочка – повешение палочки на стене, повторяющее повешение воробья в зарослях, – и вот результат – странно и резко увеличилась интенсивность воробья (обнаружив, насколько глубоко он в нас засел, несмотря на все наши попытки изобразить забывчивость).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46