Глаза гиганта блестели холодной ненавистью, и я улыбнулся ему, смакуя его жгучую ненависть словно букет редкого игристого вина.
— Это только между нами, — сказал я, напрягая голос, чтобы перекрыть шумы, грохотавшие в груди толстяка. — Выйди на улицу, пузырь!
Робат пристально взглянул на меня, пожал плечами и развернулся к выходу. Я шел за ним, пока он не остановился у двери.
— Открой! — велел я.
Робат повиновался и взглянул на меня через плечо.
— Хочешь.., убить меня.., без.., свидетелей... Холман? — запыхтел толстяк; от усилия, на глазах у него выступили слезы. — Хладно.., кровно.., пристрелить?
— Нет, — сказал я. — Во мне слишком силен охотничий азарт, чтобы стрелять в сидящего слона! Я дам тебе шанс.
Его испуганные глаза пытались поверить мне.
— Там темно... — Я кивнул на крыльцо. — Длина дорожки метров сто, за ней — улица. Когда начну считать.., беги! Считаю до десяти, не слишком быстро, затем стреляю. Если я убью тебя, это будет выстрел при попытке к бегству. Понял? Имеешь шанс смыться, если успеешь выбежать на улицу, пока я считаю.
— А если.., не побегу? — задыхаясь, спросил он.
— Тогда мы дойдем до середины дорожки, и я застрелю тебя там, — холодно пояснил я. — В обоих случаях версия попытки к бегству прозвучит убедительно. Готов? Начинаю отсчет, — бросил я. — Один!..
Он напрягся, ожидая пулю, и когда выстрела не последовало, немного успокоился.
— Два! — объявил я, и слово подействовало на него, словно удар электрошоковой дубинки на быка. Он затопал по крыльцу, словно доисторический монстр, выбравшийся из древнего болота.
— Три! — крикнул я, и Робат по-крабьи метнулся вбок, чтобы избежать неминуемой пули.
— Четыре! — продолжал я, преднамеренно сокращая время между каждым выкриком. — Пять!
Голова толстяка подалась вперед и вверх; огромные руки работали словно массивные поршни, земля тряслась под его слоновьими ногами, — Шесть.., семь! — закричал я, и ночь прорезал хриплый пронзительный звук, похожий на свисток поезда.
— Восемь, девять, десять! — Я поднял револьвер и нажал на спуск.
Ночной воздух взорвался от выстрела. Робат издал булькающий крик, упал на четвереньки и остался на месте. Я спустился с крыльца и зашагал к нему. С каждым шагом шум становился все громче; с каждым шагом появлялся новый звук, и когда я подошел близко, меня оглушила какофония звуков, словно бы рожденных безумным композитором в самых темных кошмарах.
Басовые ритмы рождались усилиями видавшего виды насоса, ужасно хрипевшего, явно качавшего с трудом, поскольку каждый хрип кончался тоскливым протяжным бульканьем. Из вибрирующего свистка-неба вырывался прерывистый свист, сопровождаемый скрежетом зубов и бульканьем в гортани.
Я обошел трясущуюся тушу и встал прямо перед ним. Увидев носки моих ботинок, Робат медленно поднял голову. На меня слепо уставилось мертвенно-бледное, расплывшееся от жира лицо, похожее на отвратительную бесформенную медузу, извлеченную из морской пучины. В пятне жира широко открылось дрожащее отверстие, и я наклонил голову, чтобы услышать хоть какие-то звуки. Затем я разобрал подобие слов, терявшихся в невнятице нестройных шумов.
— Ты знал.., бег.., меня.., убьет...
Наступила мучительная остановка. Расе Робат уронил голову и замер.
На мгновение я заткнул уши — гнетущая тишина грозила разорвать барабанные перепонки, затем на крыльце послышались шаги. Густой баритон" позвал с тревогой:
— Холман! С вами все в порядке? Я медленно зашагал по дорожке к дому и поднялся на крыльцо. Джайлс ждал меня в холле.
— Что случилось? — спросил он.
— Толстяк побежал, — объяснил я. — Таская свой вес, он и в лучшие времена имел проблемы с дыханием. Сердце просто не выдержало.
— Вижу, — кивнул актер. — Но я слышал выстрел...
— Я стрелял в воздух, — объяснил я.
— Чтобы он... — внезапно в глазах Джайлса появилось понимание, — разумеется, остановился!
— Что с девушкой? — спросил я.
— Боюсь, вы оказались правы, — ответил актер. — Милфорд вызвал полицию, а Эдвина бьется на диване в обычном приступе истерики!
— Знаете что? — мрачно сказал я.. — Только сейчас вспомнил. У меня сегодня свидание.
— Не думаю, что вам удастся на него попасть, старина, — заметил он.
— Я тоже, — огрызнулся я.
* * *
Нас забрали в управление полиции, где терпеливо выслушали каждого, а затем попросили повторить все снова.., и снова.., и еще раз. Вытерпели истерику Эдвины Боллард. Много раз. С Эдвиной обращались вежливо, потому что она женщина и истеричка; но, полагаю, они подумали, что любая женщина станет истеричкой, если увидит то, что видела она. Поэтому ее отправили домой с молодым розовощеким парнем, похоже носившим форму не более года. Возможно, у меня разыгралось воображение, но готов поклясться, истерика прошла раньше, чем Эдвина вышла за дверь.., сильно опираясь на руку полицейского — для поддержки, конечно.
Они проявили вежливость к Брюсу Милфорду, потому что знали его положение в кино; отнеслись почти дружески к Роберту Джайлсу — в надежде на автограф для детей. Такой автограф — ценная вещь вообще. Смотришь кино с его участием и говоришь жене или девушке: “На экране-то он герой, а видела бы ты, как я допрашивал его целых пять часов. Дрожал, словно модель “Т” при запуске! Нет!.. Пальцем не тронул!.. Эти кинозвезды все одинаковы, стоит им столкнуться с настоящим мужчиной!"
Итак, к двум ночи они уже отпустили домой агента и актера. Остался один я. Я не был ни истеричной дамой, ни крупным агентом в мире кино, и уж точно не был кинозвездой. Обыкновенный бездельник с частной лицензией и неглупыми идеями, чье основное занятие — вытягивать денежки у настоящих кинозвезд в обмен на молчание.
Меня отпустили неохотно только в одиннадцать часов следующего дня, и, стыдно признаться даже самому себе, только благодаря звонку одного из крупных кинопродюсеров, лично поручившегося за мою добропорядочность. По словам Марти Дженнингса выходило, что я настоящий супермен, ну истый ангел, который не вознесся в голубые небеса только потому, что стыдится снимать длинное нижнее белье перед восторженной толпой.
Вернувшись домой, я рухнул на кровать и проспал одиннадцать часов кряду. Когда я умылся, оделся и сел в машину, до полуночи оставалось примерно двадцать минут. Мой звонок в дверь прозвучал уже завтра.
Дверь приоткрылась, и выглянула голова в тюрбане. На меня удивленно уставились большие глаза, увеличенные запотевшими очками в тяжелой оправе.
— Мы ужинали вчера, ты забыл? — поинтересовалась она.
— Меня задержали, — коротко пояснил я.
— Я не спала всю ночь! — холодно сказала Хилда. — Прощайте, мистер Холман!
— Не хочешь услышать конец истории? Как все завершилось.., и так далее, а? — в отчаянии спросил я.
— Прочту в газетах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Это только между нами, — сказал я, напрягая голос, чтобы перекрыть шумы, грохотавшие в груди толстяка. — Выйди на улицу, пузырь!
Робат пристально взглянул на меня, пожал плечами и развернулся к выходу. Я шел за ним, пока он не остановился у двери.
— Открой! — велел я.
Робат повиновался и взглянул на меня через плечо.
— Хочешь.., убить меня.., без.., свидетелей... Холман? — запыхтел толстяк; от усилия, на глазах у него выступили слезы. — Хладно.., кровно.., пристрелить?
— Нет, — сказал я. — Во мне слишком силен охотничий азарт, чтобы стрелять в сидящего слона! Я дам тебе шанс.
Его испуганные глаза пытались поверить мне.
— Там темно... — Я кивнул на крыльцо. — Длина дорожки метров сто, за ней — улица. Когда начну считать.., беги! Считаю до десяти, не слишком быстро, затем стреляю. Если я убью тебя, это будет выстрел при попытке к бегству. Понял? Имеешь шанс смыться, если успеешь выбежать на улицу, пока я считаю.
— А если.., не побегу? — задыхаясь, спросил он.
— Тогда мы дойдем до середины дорожки, и я застрелю тебя там, — холодно пояснил я. — В обоих случаях версия попытки к бегству прозвучит убедительно. Готов? Начинаю отсчет, — бросил я. — Один!..
Он напрягся, ожидая пулю, и когда выстрела не последовало, немного успокоился.
— Два! — объявил я, и слово подействовало на него, словно удар электрошоковой дубинки на быка. Он затопал по крыльцу, словно доисторический монстр, выбравшийся из древнего болота.
— Три! — крикнул я, и Робат по-крабьи метнулся вбок, чтобы избежать неминуемой пули.
— Четыре! — продолжал я, преднамеренно сокращая время между каждым выкриком. — Пять!
Голова толстяка подалась вперед и вверх; огромные руки работали словно массивные поршни, земля тряслась под его слоновьими ногами, — Шесть.., семь! — закричал я, и ночь прорезал хриплый пронзительный звук, похожий на свисток поезда.
— Восемь, девять, десять! — Я поднял револьвер и нажал на спуск.
Ночной воздух взорвался от выстрела. Робат издал булькающий крик, упал на четвереньки и остался на месте. Я спустился с крыльца и зашагал к нему. С каждым шагом шум становился все громче; с каждым шагом появлялся новый звук, и когда я подошел близко, меня оглушила какофония звуков, словно бы рожденных безумным композитором в самых темных кошмарах.
Басовые ритмы рождались усилиями видавшего виды насоса, ужасно хрипевшего, явно качавшего с трудом, поскольку каждый хрип кончался тоскливым протяжным бульканьем. Из вибрирующего свистка-неба вырывался прерывистый свист, сопровождаемый скрежетом зубов и бульканьем в гортани.
Я обошел трясущуюся тушу и встал прямо перед ним. Увидев носки моих ботинок, Робат медленно поднял голову. На меня слепо уставилось мертвенно-бледное, расплывшееся от жира лицо, похожее на отвратительную бесформенную медузу, извлеченную из морской пучины. В пятне жира широко открылось дрожащее отверстие, и я наклонил голову, чтобы услышать хоть какие-то звуки. Затем я разобрал подобие слов, терявшихся в невнятице нестройных шумов.
— Ты знал.., бег.., меня.., убьет...
Наступила мучительная остановка. Расе Робат уронил голову и замер.
На мгновение я заткнул уши — гнетущая тишина грозила разорвать барабанные перепонки, затем на крыльце послышались шаги. Густой баритон" позвал с тревогой:
— Холман! С вами все в порядке? Я медленно зашагал по дорожке к дому и поднялся на крыльцо. Джайлс ждал меня в холле.
— Что случилось? — спросил он.
— Толстяк побежал, — объяснил я. — Таская свой вес, он и в лучшие времена имел проблемы с дыханием. Сердце просто не выдержало.
— Вижу, — кивнул актер. — Но я слышал выстрел...
— Я стрелял в воздух, — объяснил я.
— Чтобы он... — внезапно в глазах Джайлса появилось понимание, — разумеется, остановился!
— Что с девушкой? — спросил я.
— Боюсь, вы оказались правы, — ответил актер. — Милфорд вызвал полицию, а Эдвина бьется на диване в обычном приступе истерики!
— Знаете что? — мрачно сказал я.. — Только сейчас вспомнил. У меня сегодня свидание.
— Не думаю, что вам удастся на него попасть, старина, — заметил он.
— Я тоже, — огрызнулся я.
* * *
Нас забрали в управление полиции, где терпеливо выслушали каждого, а затем попросили повторить все снова.., и снова.., и еще раз. Вытерпели истерику Эдвины Боллард. Много раз. С Эдвиной обращались вежливо, потому что она женщина и истеричка; но, полагаю, они подумали, что любая женщина станет истеричкой, если увидит то, что видела она. Поэтому ее отправили домой с молодым розовощеким парнем, похоже носившим форму не более года. Возможно, у меня разыгралось воображение, но готов поклясться, истерика прошла раньше, чем Эдвина вышла за дверь.., сильно опираясь на руку полицейского — для поддержки, конечно.
Они проявили вежливость к Брюсу Милфорду, потому что знали его положение в кино; отнеслись почти дружески к Роберту Джайлсу — в надежде на автограф для детей. Такой автограф — ценная вещь вообще. Смотришь кино с его участием и говоришь жене или девушке: “На экране-то он герой, а видела бы ты, как я допрашивал его целых пять часов. Дрожал, словно модель “Т” при запуске! Нет!.. Пальцем не тронул!.. Эти кинозвезды все одинаковы, стоит им столкнуться с настоящим мужчиной!"
Итак, к двум ночи они уже отпустили домой агента и актера. Остался один я. Я не был ни истеричной дамой, ни крупным агентом в мире кино, и уж точно не был кинозвездой. Обыкновенный бездельник с частной лицензией и неглупыми идеями, чье основное занятие — вытягивать денежки у настоящих кинозвезд в обмен на молчание.
Меня отпустили неохотно только в одиннадцать часов следующего дня, и, стыдно признаться даже самому себе, только благодаря звонку одного из крупных кинопродюсеров, лично поручившегося за мою добропорядочность. По словам Марти Дженнингса выходило, что я настоящий супермен, ну истый ангел, который не вознесся в голубые небеса только потому, что стыдится снимать длинное нижнее белье перед восторженной толпой.
Вернувшись домой, я рухнул на кровать и проспал одиннадцать часов кряду. Когда я умылся, оделся и сел в машину, до полуночи оставалось примерно двадцать минут. Мой звонок в дверь прозвучал уже завтра.
Дверь приоткрылась, и выглянула голова в тюрбане. На меня удивленно уставились большие глаза, увеличенные запотевшими очками в тяжелой оправе.
— Мы ужинали вчера, ты забыл? — поинтересовалась она.
— Меня задержали, — коротко пояснил я.
— Я не спала всю ночь! — холодно сказала Хилда. — Прощайте, мистер Холман!
— Не хочешь услышать конец истории? Как все завершилось.., и так далее, а? — в отчаянии спросил я.
— Прочту в газетах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26