Выпутавшись из кустов и кустарников, обхвативших меня со всех сторон, я неожиданно узнал ведущую к пруду дорожку, и мною овладело нежное волнение! Я даже не стал сдерживать свои слезы. Мне хотелось броситься на землю, поцеловать ее, прижать к сердцу мои родные владения, которыми я дорожил больше, чем своей плотью. Наконец, перед моим восторженным взором открылась величественная картина мирных вод, простирающихся до самой стены замка, и у меня из горла сам собой вырвался возглас «О Мюзияк, твой сын вернулся к тебе!» Пав на колени на тенистый берег пруда, я возблагодарил небо за свое счастливое возвращение Вечерний ветер нагибал тростник, развевал мои волосы, он был похож на дуновение надежды. Уверенный в своей победе, я обратил свой ясный взор к колыбели моих первых лет. Бросая вызов временам и ненастьям, замок все так же возвышался всеми своими горделивыми башнями, обвитыми густым плющом вплоть до самой крыши. Флюгеры, сделанные в виде вставших на дыбы драконов, рассекали поднимающийся из труб тонкий сизый дым, а заходящее солнце освещало фасад и окна замка. Неожиданно я заметил на нависающей над клумбой балюстраде изящный силуэт мечтательной девушки в белом, с букетом цветов в руках. «Это она», — подумал я, бледнея.
Меланхолический вечер, легкий всплеск бьющейся о берега воды, сплетение всевозможных волнительных чувств делали эту непредвиденную встречу куда сладостней, чем первое свидание. Но эта прекрасная девушка была дочерью вторженца, а я — законный господин этих мест — вынужден был прятаться, словно какой-то бродяга. В конце концов, любопытство победило возмущение, и, укротив свою злость, я украдкой, прячась за заросли тростника, дошел до террасы, вокруг которой летали стрижи. Но меланхолическое дитя даже и не подозревало о моем приближении. Силуэт ее вырисовывался темным пятном на фоне пурпурного неба так, что я не мог разглядеть ее лица, а видел лишь руки, обрывающие розу, душистые лепестки которой, плавно кружась, долетали до меня. Из окон гостиной доносился томный звук спинета [], и на какое-то мгновение я почувствовал мимолетные угрызения совести. Ведь я же невольно разрушу царящий здесь мир и покой. Ведь из-за меня девушка, черты которой я мог лишь домыслить, зальется слезами! Нет, нет, дорогая мама! Я вовсе не забыл о ваших уроках, но я всегда терзался от их безжалостной строгости. В то время, как я мучился сомнениями, опьяненный этими горькими прелестями, послышался женский голос.
— Клер! — звал он ее. — Клер!
Вздохнув, девушка исчезла из моего поля зрения. Я повторил про себя это имя, которое без всяких видимых причин стало мне казаться восхитительным. Клер! Уж ее-то, по крайней мере, мне хотелось бы уберечь.
Наступила ночь; по водной глади прошла рябь, в тростнике подали голос лягушки. Изворотливый, словно рептилия, я обошел террасу и бесшумно прошел вдоль хозяйственных построек, но внезапно остановился на углу конюшни. Боже!
Исчезла. Часовня исчезла, точнее, она была здесь, в траве ее тонкие колонны рухнули, арки развалились, и руины заросли чертополохом. Словно слепой, я сделал несколько шагов, вытянув вперед руки. Неописуемый ужас охватил меня.
Но нет! От страшнейшего испытания я все же был избавлен, склеп остался нетронутым, алтарный камень с искалеченным крестом, на который пауки набросали паутины, заслонил собой вход.
Теперь жестокое упорство посельчан мне стало понятнее. Вместе с тем страх, сразивший Мерлена и де Дерфа, тоже стал объясним. Я ощущал одновременно гнев и ужас Других — настолько скорбное величие святого места делало содеянное святотатство ощутимым. «О Боже, — прошептал я, — прости их и прости меня!» И я перекрестился, чтобы снять проклятие, нависшее над замком Мюзияков. Тогда я еще не знал, что оно обрушится и на меня, что мне вскоре предстоит пасть невинной жертвой для искупления преступления!
… Кто бы ты ни был, читатель, потерпи минутку, пока я отдохну на своем бесконечном пути. Позволь мне поразмыслить над тем торжественным моментом, когда я, стоя у развалин семейного храма, возобновлял свою клятву мщения.
Моя судьба пошатнулась именно в ту минуту. Взвешенный на ее весах, я был отброшен в потемки. За что. Господи? За какой проступок ты наказал меня?
Быть может, я не правильно действовал предложив Эрбо слишком уж большую сумму для возмещения убытков? Быть может, мне следовало вообще оставить их в покое и очистить свое сердце от ненависти, заложенной моей матерью? И следовало ли заставлять Клер и меня расплачиваться за пролитую кровь?
Этого мне знать не дано. Меня окружает темнота, и в душе моей царят потемки. О, боги мщения, еще одно усилие! Помогите мне поднять этот столь тяжелый пистолет. Пусть и моя кровь прольется в свой черед! Тогда я смогу присоединиться к моей любимой и заснуть подле нее сном Тристана!
… На постоялый двор я вернулся в изнеможении — мои руки и лицо были все исцарапаны, а сердце наполнено любовью и гневом.
Увы, я уже полюбил эту девушку, которую толком-то и не разглядел, поэтому и возненавидел эту любовь. Еще долгое время я стоял и смотрел на поднимавшуюся в небе луну, слушая лай собак.
Наконец я лег спать и погрузился в полный кошмаров сон. И вместе с тем это была моя последняя спокойно проведенная ночь.
На следующий день я вновь увиделся с метром Меньяном и составил с ним контракт на случай, если барон все же уступит моему желанию. Мои финансовые дела оказались крайне запутанными, мне потребовалось приложить невероятные усилия, чтобы вникнуть во все множащиеся объяснения этого доброго малого.
Видно, мне недоставало ощущения действительности, благодаря которому мой отец и дед сколотили себе солидное состояние. Замечу вскользь, что от них я унаследовал лишь некоторую выправку, неординарную наружность и непомерную любовь к верховой езде. От матери же, напротив, наряду с явной склонностью к мистицизму я унаследовал меланхолический и угрюмый характер, вследствие чего я не уделял своим интересам должного внимания. Итак, из разговора с нотариусом я извлек лишь его ручательство собрать за двадцать четыре часа предложенную мною для барона сумму. При этом мне пришлось подписать несметное количество бумаг, и мы расстались, назначив встречу на следующий день.
Настал полдень, и я решил совершить моцион верхом. Найти приличную лошадь в Мюзияке не составляло труда, поэтому я не замедлил остановить выбор на «огнедышащей» полукровке, которая понесла меня бешеным галопом по соседним ландам. Поначалу, опьяненный, я полностью забылся в этой скачке.
Душистый ветер с луга развевал мои волосы, а букет запахов чебреца, утесника и майорана наполнил мои легкие. Я чувствовал, как кровь закипает в жилах, словно забродившее молодое вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Меланхолический вечер, легкий всплеск бьющейся о берега воды, сплетение всевозможных волнительных чувств делали эту непредвиденную встречу куда сладостней, чем первое свидание. Но эта прекрасная девушка была дочерью вторженца, а я — законный господин этих мест — вынужден был прятаться, словно какой-то бродяга. В конце концов, любопытство победило возмущение, и, укротив свою злость, я украдкой, прячась за заросли тростника, дошел до террасы, вокруг которой летали стрижи. Но меланхолическое дитя даже и не подозревало о моем приближении. Силуэт ее вырисовывался темным пятном на фоне пурпурного неба так, что я не мог разглядеть ее лица, а видел лишь руки, обрывающие розу, душистые лепестки которой, плавно кружась, долетали до меня. Из окон гостиной доносился томный звук спинета [], и на какое-то мгновение я почувствовал мимолетные угрызения совести. Ведь я же невольно разрушу царящий здесь мир и покой. Ведь из-за меня девушка, черты которой я мог лишь домыслить, зальется слезами! Нет, нет, дорогая мама! Я вовсе не забыл о ваших уроках, но я всегда терзался от их безжалостной строгости. В то время, как я мучился сомнениями, опьяненный этими горькими прелестями, послышался женский голос.
— Клер! — звал он ее. — Клер!
Вздохнув, девушка исчезла из моего поля зрения. Я повторил про себя это имя, которое без всяких видимых причин стало мне казаться восхитительным. Клер! Уж ее-то, по крайней мере, мне хотелось бы уберечь.
Наступила ночь; по водной глади прошла рябь, в тростнике подали голос лягушки. Изворотливый, словно рептилия, я обошел террасу и бесшумно прошел вдоль хозяйственных построек, но внезапно остановился на углу конюшни. Боже!
Исчезла. Часовня исчезла, точнее, она была здесь, в траве ее тонкие колонны рухнули, арки развалились, и руины заросли чертополохом. Словно слепой, я сделал несколько шагов, вытянув вперед руки. Неописуемый ужас охватил меня.
Но нет! От страшнейшего испытания я все же был избавлен, склеп остался нетронутым, алтарный камень с искалеченным крестом, на который пауки набросали паутины, заслонил собой вход.
Теперь жестокое упорство посельчан мне стало понятнее. Вместе с тем страх, сразивший Мерлена и де Дерфа, тоже стал объясним. Я ощущал одновременно гнев и ужас Других — настолько скорбное величие святого места делало содеянное святотатство ощутимым. «О Боже, — прошептал я, — прости их и прости меня!» И я перекрестился, чтобы снять проклятие, нависшее над замком Мюзияков. Тогда я еще не знал, что оно обрушится и на меня, что мне вскоре предстоит пасть невинной жертвой для искупления преступления!
… Кто бы ты ни был, читатель, потерпи минутку, пока я отдохну на своем бесконечном пути. Позволь мне поразмыслить над тем торжественным моментом, когда я, стоя у развалин семейного храма, возобновлял свою клятву мщения.
Моя судьба пошатнулась именно в ту минуту. Взвешенный на ее весах, я был отброшен в потемки. За что. Господи? За какой проступок ты наказал меня?
Быть может, я не правильно действовал предложив Эрбо слишком уж большую сумму для возмещения убытков? Быть может, мне следовало вообще оставить их в покое и очистить свое сердце от ненависти, заложенной моей матерью? И следовало ли заставлять Клер и меня расплачиваться за пролитую кровь?
Этого мне знать не дано. Меня окружает темнота, и в душе моей царят потемки. О, боги мщения, еще одно усилие! Помогите мне поднять этот столь тяжелый пистолет. Пусть и моя кровь прольется в свой черед! Тогда я смогу присоединиться к моей любимой и заснуть подле нее сном Тристана!
… На постоялый двор я вернулся в изнеможении — мои руки и лицо были все исцарапаны, а сердце наполнено любовью и гневом.
Увы, я уже полюбил эту девушку, которую толком-то и не разглядел, поэтому и возненавидел эту любовь. Еще долгое время я стоял и смотрел на поднимавшуюся в небе луну, слушая лай собак.
Наконец я лег спать и погрузился в полный кошмаров сон. И вместе с тем это была моя последняя спокойно проведенная ночь.
На следующий день я вновь увиделся с метром Меньяном и составил с ним контракт на случай, если барон все же уступит моему желанию. Мои финансовые дела оказались крайне запутанными, мне потребовалось приложить невероятные усилия, чтобы вникнуть во все множащиеся объяснения этого доброго малого.
Видно, мне недоставало ощущения действительности, благодаря которому мой отец и дед сколотили себе солидное состояние. Замечу вскользь, что от них я унаследовал лишь некоторую выправку, неординарную наружность и непомерную любовь к верховой езде. От матери же, напротив, наряду с явной склонностью к мистицизму я унаследовал меланхолический и угрюмый характер, вследствие чего я не уделял своим интересам должного внимания. Итак, из разговора с нотариусом я извлек лишь его ручательство собрать за двадцать четыре часа предложенную мною для барона сумму. При этом мне пришлось подписать несметное количество бумаг, и мы расстались, назначив встречу на следующий день.
Настал полдень, и я решил совершить моцион верхом. Найти приличную лошадь в Мюзияке не составляло труда, поэтому я не замедлил остановить выбор на «огнедышащей» полукровке, которая понесла меня бешеным галопом по соседним ландам. Поначалу, опьяненный, я полностью забылся в этой скачке.
Душистый ветер с луга развевал мои волосы, а букет запахов чебреца, утесника и майорана наполнил мои легкие. Я чувствовал, как кровь закипает в жилах, словно забродившее молодое вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20