Пусть и она в свою очередь помучается! Милый мой, ты хочешь взять все и не давать ничего взамен. Как ребенок. Очень жаль, но я больше так не согласна.
Ньете села, забеспокоившись, считая, что Мириам распекает ее. Я пытался какое-то время сдерживаться, но Мириам задела меня за живое. Я ощущал свою неправоту, заведомо терпя поражение, и поэтому был готов сделать ей больно, но нужен был повод.
— Ты считаешь, — сказал я ей, — я не продумал всего? Я, слава Богу, дальновидней тебя. Прежде всего у меня не так много денег. И потом, где ты хочешь, чтобы я жил?..
— Франция, чихала я на нее! Мы можем поехать в Браззавиль. Уверяю, у тебя там будет работа, а если ее будет слишком много, я помогу. Я многому смогу тебя научить. Африка никогда не перестанет тебя удивлять.
— А деньги?
— А это что! — Мириам показала на картины, висевшие по стенам. — Они достаточно дорого стоят, — продолжала она. — Я, возможно, смогу заработать больше тебя.
— Нет, — сказал я. — Нет, и все. Я ожидал, что она взорвется. Но, напротив, установилась жуткая тишина.
— Хорошо, — сказала Мириам. — Как хочешь. Но предупреждаю… Я прервал ее задрожавшим голосом:
— Это я тебя предупреждаю. Я не разведусь. У тебя было влечение ко мне, и у меня — к тебе… Не следует в это впутывать кого бы то ни было. Это касается только нас, и не понимаю, почему я…
— Франсуа! Она вскрикнула. У нее выступили слезы — так выступает кровь на ране.
— Извини меня, — прошептал я. — Я люблю тебя, Мириам, но пойми, я не свободен. Меня удерживает моя профессия, край, который мне дорог.
— Твоя жена.
— Да. И Элиан. Мне нужно время, пойми! И не вспоминай постоянно о ней. Оставь ее… Постепенно я сам разберусь. Я человек привычки. Не нужно со мной говорить таким тоном. Прошу тебя, Мириам.
Я протянул ей руку, она вложила в нее свою, но я чувствовал, что гнев ее не утих, а клокочет, загнанный внутрь. Наступит ли однажды мир? В тот день я задержался дольше обычного, изучая выражение лица Мириам. Но оно осталось неразгаданной маской. Потеряв надежду, я уехал, и меня едва не задержал прилив. Последние сто метров машина шла по брюхо в воде. Измученный, я присел на дюну. Я задыхался, как если бы проскакал Гуа галопом. Дорога исчезла, и ниточка, связывавшая меня с островом, оборвалась. Мне хотелось, чтобы море никогда больше не отступало, чтобы бурный поток, в котором чайки ловили рыбу, навсегда отрезал меня от Мириам. Я лег на спину и, уставившись в небо, пытался разобраться в наших отношениях с Мириам. Месяцы любви и ссор, потом она мною пресытится… А моя жизнь с Элиан? Годы и годы молчания!… Как если бы мне приходилось выбирать между бурным морем и стоячим болотом. Я поднялся на ноги. Впереди — прилив, отодвинувший горизонт, позади — равнина, где сливались голубое и зеленое, до самых колоколен, отсюда высотой в палец. Там мой дом. Силы, несравнимые с моей, тянули меня в разные стороны. Мириам права. Я потерявшийся ребенок, который всего боится.
Глава 4
На этот раз мне достало сил устоять перед искушением. А может, не хватило духу вновь выслушивать упреки. Возможно, мне надоели поездки на остров. Но так ли уж, в сущности, важна причина? Когда я мысленно возвращаюсь к этим событиям, то у меня такое ощущение, что три или четыре дня я пребывал в анабиозе.
На моем участке началась эпидемия ящура, и во время работы мне некогда было размышлять. Я приходил домой, перекусывал, иногда даже не присаживаясь, а затем засыпал мертвым сном. Время от времени передо мной вставал образ Мириам. Я тут же прогонял его, полный решимости не уступать. Как она будет реагировать? Посмеет ли написать? Нет, конечно. Коли она такая гордая, что ж, я — не меньше. Может, она найдет лазейку, чтобы спасти свою гордость и мое самолюбие, и через Мильсана, водителя автобуса, передаст, что Ньете болеет? Я был уверен, что кризис разрешится именно таким образом. Поэтому каждый день, прежде чем зайти в табачную лавку в Бовуаре, изучал расписание автобуса. Затем покупал пачку табаку и газету, что позволяло мне дождаться прибытия Мильсана. Он был точен как часы, поэтому я не терял и пяти минут. Медленно проходил вдоль автобуса, уткнувшись в газету, в ожидании оклика водителя — нет, не сегодня — и уходил с облегчением. Вот скоро минет неделя нашего обоюдного упрямства. По-прежнему ничего. У меня возникли подозрения. Мириам не из тех женщин, что покоряются безропотно. Она что-то задумала. Но что? Я знал, что первый, кто не выдержит, должен будет принять условия другого. Следовательно, о капитуляции не могло быть и речи. В субботу я, как обычно, отправился в Нант. Мое расписание не менялось. Утром — покупки. В полдень — завтрак в небольшом ресторане в центре, затем — кино, любое. Я определял по афише. Лучше вестерн. Однако в эту субботу мне не хотелось сидеть в помещении и смотреть кино. Если по правде, то мне ничего не хотелось. Я бродил по площади Коммерс, сожалея о том времени, когда был обыкновенным мужчиной, свободным от мучительных проблем. На витрине магазина увидел книгу и от нечего делать купил ее — «Загадочная Африка». Чтение меня мало прельщает, но это заглавие привлекло, так же как и обложка, — кривой топорный набросок черного тотема — камень стесать и то можно аккуратней, — но зловещий в своей устрашающей динамике, если можно так сказать. Вот, значит, к чему привязана Мириам! Во мне возросла решимость сопротивляться. Я отмечаю все эти подробности потому, что, если взглянуть издалека, когда все уже произошло и обозначилась перспектива, группирующая и выстраивающая эти подробности, они обретают поразительный смысл, всплывая в памяти, как по воле таинственной силы, чтобы пролить свет на трагедию.
Я бросил книжку на сиденье машины, раскрыл же ее значительно позднее. Слишком поздно, увы! Внезапно город с его весельем опостылел. На башенных часах площади Руаяль было чуть больше четырех. Предчувствие? Как знать! Неожиданно я решил вернуться. Зачем предвосхищать события? Беспокойства я не испытывал. Напротив, я решил ехать не спеша, чтобы насладиться солнышком, началом лета. И это была приятная, мирная прогулка. Я сидел и, как это часто бывает, смотрел на себя со стороны — эдакий растроганный, утративший иллюзии зритель — и думал о Мириам, не испытывая внутреннего возмущения. Неплохое любовное похождение. Благодаря ей я познал страсть. Теперь я ощущал себя мудрым и напишу обо всем Мириам, объясню ей как смогу. Но эти мысли, такие разумные, отдавали солоноватым привкусом слез.
Я возвращался в Бовуар, в реальный мир. Завтра мне ехать в Гро-Кайу, там больна кобыла. Гнусная работенка. Я заметил, что владелец табачной лавки делает мне знаки, но я был не в настроении останавливаться. А потом, не знаю, по какой ассоциации, я вспомнил, что забыл купить Элиан одну из тех мелочей, что всегда привозил из Нанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Ньете села, забеспокоившись, считая, что Мириам распекает ее. Я пытался какое-то время сдерживаться, но Мириам задела меня за живое. Я ощущал свою неправоту, заведомо терпя поражение, и поэтому был готов сделать ей больно, но нужен был повод.
— Ты считаешь, — сказал я ей, — я не продумал всего? Я, слава Богу, дальновидней тебя. Прежде всего у меня не так много денег. И потом, где ты хочешь, чтобы я жил?..
— Франция, чихала я на нее! Мы можем поехать в Браззавиль. Уверяю, у тебя там будет работа, а если ее будет слишком много, я помогу. Я многому смогу тебя научить. Африка никогда не перестанет тебя удивлять.
— А деньги?
— А это что! — Мириам показала на картины, висевшие по стенам. — Они достаточно дорого стоят, — продолжала она. — Я, возможно, смогу заработать больше тебя.
— Нет, — сказал я. — Нет, и все. Я ожидал, что она взорвется. Но, напротив, установилась жуткая тишина.
— Хорошо, — сказала Мириам. — Как хочешь. Но предупреждаю… Я прервал ее задрожавшим голосом:
— Это я тебя предупреждаю. Я не разведусь. У тебя было влечение ко мне, и у меня — к тебе… Не следует в это впутывать кого бы то ни было. Это касается только нас, и не понимаю, почему я…
— Франсуа! Она вскрикнула. У нее выступили слезы — так выступает кровь на ране.
— Извини меня, — прошептал я. — Я люблю тебя, Мириам, но пойми, я не свободен. Меня удерживает моя профессия, край, который мне дорог.
— Твоя жена.
— Да. И Элиан. Мне нужно время, пойми! И не вспоминай постоянно о ней. Оставь ее… Постепенно я сам разберусь. Я человек привычки. Не нужно со мной говорить таким тоном. Прошу тебя, Мириам.
Я протянул ей руку, она вложила в нее свою, но я чувствовал, что гнев ее не утих, а клокочет, загнанный внутрь. Наступит ли однажды мир? В тот день я задержался дольше обычного, изучая выражение лица Мириам. Но оно осталось неразгаданной маской. Потеряв надежду, я уехал, и меня едва не задержал прилив. Последние сто метров машина шла по брюхо в воде. Измученный, я присел на дюну. Я задыхался, как если бы проскакал Гуа галопом. Дорога исчезла, и ниточка, связывавшая меня с островом, оборвалась. Мне хотелось, чтобы море никогда больше не отступало, чтобы бурный поток, в котором чайки ловили рыбу, навсегда отрезал меня от Мириам. Я лег на спину и, уставившись в небо, пытался разобраться в наших отношениях с Мириам. Месяцы любви и ссор, потом она мною пресытится… А моя жизнь с Элиан? Годы и годы молчания!… Как если бы мне приходилось выбирать между бурным морем и стоячим болотом. Я поднялся на ноги. Впереди — прилив, отодвинувший горизонт, позади — равнина, где сливались голубое и зеленое, до самых колоколен, отсюда высотой в палец. Там мой дом. Силы, несравнимые с моей, тянули меня в разные стороны. Мириам права. Я потерявшийся ребенок, который всего боится.
Глава 4
На этот раз мне достало сил устоять перед искушением. А может, не хватило духу вновь выслушивать упреки. Возможно, мне надоели поездки на остров. Но так ли уж, в сущности, важна причина? Когда я мысленно возвращаюсь к этим событиям, то у меня такое ощущение, что три или четыре дня я пребывал в анабиозе.
На моем участке началась эпидемия ящура, и во время работы мне некогда было размышлять. Я приходил домой, перекусывал, иногда даже не присаживаясь, а затем засыпал мертвым сном. Время от времени передо мной вставал образ Мириам. Я тут же прогонял его, полный решимости не уступать. Как она будет реагировать? Посмеет ли написать? Нет, конечно. Коли она такая гордая, что ж, я — не меньше. Может, она найдет лазейку, чтобы спасти свою гордость и мое самолюбие, и через Мильсана, водителя автобуса, передаст, что Ньете болеет? Я был уверен, что кризис разрешится именно таким образом. Поэтому каждый день, прежде чем зайти в табачную лавку в Бовуаре, изучал расписание автобуса. Затем покупал пачку табаку и газету, что позволяло мне дождаться прибытия Мильсана. Он был точен как часы, поэтому я не терял и пяти минут. Медленно проходил вдоль автобуса, уткнувшись в газету, в ожидании оклика водителя — нет, не сегодня — и уходил с облегчением. Вот скоро минет неделя нашего обоюдного упрямства. По-прежнему ничего. У меня возникли подозрения. Мириам не из тех женщин, что покоряются безропотно. Она что-то задумала. Но что? Я знал, что первый, кто не выдержит, должен будет принять условия другого. Следовательно, о капитуляции не могло быть и речи. В субботу я, как обычно, отправился в Нант. Мое расписание не менялось. Утром — покупки. В полдень — завтрак в небольшом ресторане в центре, затем — кино, любое. Я определял по афише. Лучше вестерн. Однако в эту субботу мне не хотелось сидеть в помещении и смотреть кино. Если по правде, то мне ничего не хотелось. Я бродил по площади Коммерс, сожалея о том времени, когда был обыкновенным мужчиной, свободным от мучительных проблем. На витрине магазина увидел книгу и от нечего делать купил ее — «Загадочная Африка». Чтение меня мало прельщает, но это заглавие привлекло, так же как и обложка, — кривой топорный набросок черного тотема — камень стесать и то можно аккуратней, — но зловещий в своей устрашающей динамике, если можно так сказать. Вот, значит, к чему привязана Мириам! Во мне возросла решимость сопротивляться. Я отмечаю все эти подробности потому, что, если взглянуть издалека, когда все уже произошло и обозначилась перспектива, группирующая и выстраивающая эти подробности, они обретают поразительный смысл, всплывая в памяти, как по воле таинственной силы, чтобы пролить свет на трагедию.
Я бросил книжку на сиденье машины, раскрыл же ее значительно позднее. Слишком поздно, увы! Внезапно город с его весельем опостылел. На башенных часах площади Руаяль было чуть больше четырех. Предчувствие? Как знать! Неожиданно я решил вернуться. Зачем предвосхищать события? Беспокойства я не испытывал. Напротив, я решил ехать не спеша, чтобы насладиться солнышком, началом лета. И это была приятная, мирная прогулка. Я сидел и, как это часто бывает, смотрел на себя со стороны — эдакий растроганный, утративший иллюзии зритель — и думал о Мириам, не испытывая внутреннего возмущения. Неплохое любовное похождение. Благодаря ей я познал страсть. Теперь я ощущал себя мудрым и напишу обо всем Мириам, объясню ей как смогу. Но эти мысли, такие разумные, отдавали солоноватым привкусом слез.
Я возвращался в Бовуар, в реальный мир. Завтра мне ехать в Гро-Кайу, там больна кобыла. Гнусная работенка. Я заметил, что владелец табачной лавки делает мне знаки, но я был не в настроении останавливаться. А потом, не знаю, по какой ассоциации, я вспомнил, что забыл купить Элиан одну из тех мелочей, что всегда привозил из Нанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41