— Ну, как? — шепчет Равинель.
Люсьен снимает пальто, закатывает рукава.
— Ну, как? — повторяет Равинель.
— А как ты думал? — отзывается она. — Через двое суток… Странная магия слов! Равинелю вдруг стало холодно. Ему хочется увидеть Мирей. Словно в приступе тошноты, он наклоняется над ванной. И видит юбку, облепившую ноги, и сложенные руки, и пальцы, сжимающие горло… О!…
Равинель с криком пятится. Он увидел лицо Мирей. Потемневшие от воды волосы, как водоросли, прилипли ко лбу, закрыли глаза. Оскаленные зубы, застывший рот…
— Помоги же мне, — говорит Люсьен.
Он опирается на умывальник. Его тошнит.
— Погоди… сейчас.
Какой ужас! И все же воображение рисовало ему нечто еще более страшное. Но утопленники, вытащенные из реки, — это утопленники, плывшие много дней вдоль черных корявых берегов. А тут…
Он выпрямляется, сбрасывает пальто, пиджак.
— Бери ее за ноги, — приказывает Люсьен. Ему неудобно, не с руки, и ноша кажется еще тяжелей. Гулко стучат капли. Ах! Одеревенелые, ледяные ноги. Вот они приподнимают тело Мирей над краем ванны, опускают. Потом Люсьен прикрывает труп и, словно упаковывая товар, закатывает брезент. Теперь у их ног лежит только блестящий цилиндр, сквозь складки которого просачивается вода. Остается только закрутить два конца брезента, чтобы было за что ухватиться.
И они выходят со своей ношей из дому.
— Надо было заранее, открыть машину, — замечает Люсьен.
Равинель откидывает крышку багажника, залезает в машину и тянет на себя длинный тюк. Тот умещается только по диагонали.
— Лучше бы перевязать, — бурчит Равинель.
И тут же злится на себя. Он говорит как коммивояжер! Не как муж. Да и Люсьен, конечно, сама уже все сообразила.
— Некогда. Сойдет.
Равинель соскакивает на землю, растирает себе поясницу.
Черт побери! Все-таки прихватило. Надо было поберечься, не давать воли нервам. Он из последних сил делает бесполезные судорожные движения: сжимает и разжимает пальцы, трет затылок, сморкается, чешется.
— Подожди меня, — говорит Люсьен. — Я хоть немного приберу в комнатах.
— Нет!
Только не это! Ему не под силу оставаться одному в тускло освещенном гараже. Они снова поднимаются в дом. Люсьен наводит порядок в столовой, выливает воду из графина, вытирает его. А он чистит щеткой пиджак, застилает постель. Полный порядок. Последний придирчивый взгляд… И Равинель берется за шляпу, а Люсьен, натянув перчатки, подхватывает сумку и шубку Мирей. Да, да, полный порядок. Она оборачивается:
— Ну, доволен, милый? Тогда поцелуй меня. Ни за что! Только не здесь! Какое бессердечие! Ну и Люсьен! Часто он ее или не понимает, или считает до предела наглой. Вытолкав ее в коридор, он запирает дверь на ключ. Потом возвращается в гараж. Напоследок оглядывает машину, тычет носком ботинка в покрышки. Люсьен уже в машине. Он выводит машину. Торопливо закрывает гараж. Вдруг позади останавливается какой-то автомобиль. Уж не любопытства ли ради? Равинель нервно хлопает дверцей, выжимает сцепление, гонит машину в сторону вокзала и, выбирая улицы потемней, попадает на Женераль-Бюат. Машина покачивается из стороны в сторону, обгоняет лязгающие трамваи, сквозь запотевшие окна которых видны темные силуэты пассажиров.
— Нечего так мчаться, — выговаривает ему Люсьен. Но Равинелю не терпится выехать за город, затеряться на темных полевых дорогах. Мелькают бензозаправочные станции — красные, белые… летят мимо дома рабочих… заводские стены. Вот в конце проспекта опускается шлагбаум. . И тут Равинеля охватывает страх. Нестерпимый страх… Равинель останавливается за грузовиком, гасит фары.
— Мог бы придерживаться правил уличного движения! Да она просто каменная! Проходит поезд-товарняк. Его тащит старенький паровоз, пылающая топка поджигает тьму ночи. Грузовик трогается. Путь свободен. Если бы Равинель не перезабыл все молитвы, он бы непременно помолился.
4
Равинелю часто приходится разъезжать в машине ночью. Ему это нравится. На дороге — ни души, на полном ходу врезаешься в темноту. Не сбавляя скорости, проезжаешь деревни. Фары причудливо освещают дорогу, и она напоминает подернутый рябью канал. Будто едешь по самой кромке. И вдруг словно скатываешься с американских горок: белые столбики, ограждающие повороты, сверкая в отсветах фар, мчатся на тебя с головокружительной быстротой. Ты чуть ли не собственной волей направляешь эту захватывающую феерию, превращаешься в таинственного мага, касаешься волшебной палочкой странных предметов на далеком горизонте, на лету высекаешь из темноты снопы искр и целые неведомые созвездия. Ты отдаешься мечте, уносишься далеко от реальности. Ты уже не человек, а обнаженная душа, уносимая течением, блуждающая по уснувшему миру. Улицы, луга, церкви, вокзалы бесшумно скользят мимо, исчезают в темноте. Может, и нет никаких лугов, никаких вокзалов? Ты сам себе хозяин. Прибавишь скорость, и уже ничего не видно, кроме дрожащих линий, со свистом проносящихся за стеклом, словно стены туннеля. Но стоит приподнять затекшую ногу, и декорации тут же меняются. И мелькает унылый ряд картин, иные мгновенно запечатлеваются в мозгу, как распластанные листья, налипающие на радиатор и на ветровое стекло: колодец, тележка, будка железнодорожного сторожа, сверкающие пузырьки в аптеке. Равинель любит ночь. Анжер позади, позади переливчатая цепочка огней. Дорога пустынна. Люсьен сидит, засунув руки в карманы, уткнув подбородок в воротник, и не раскрывает рта. После Нанта Равинель едет не торопясь, мягко выписывая повороты. Старается избегать толчков, чтоб не больно было лежащему в кузове телу. Смотреть на спидометр незачем. Он и без того знает, что скорость в среднем пятьдесят. А раз так, значит они будут в Ангиане как наметили — до восхода солнца. Только бы обошлось!… Когда они проезжали Анжер, вдруг забарахлил мотор. Нажим на стартер, и все в порядке. Надо же, он не прочистил карбюратор! Не хватает застрять на дороге в такую ночь. Ладно, нечего распускать нюни. Лучше не прислушиваться к мотору. Они с Люсьен — как летчики, летящие над Атлантикой. Повреждение мотора означает для них…
Равинель даже зажмурился. Такими мыслями только накличешь беду. Впереди маячит красный огонек. Это многотонный грузовик. Он плюется густым масляным дымом, нарушает рядность, оставляя слева узкий коридор, в который едва можно протиснуться. Равинель выпрямляется, видя, что оказался в самом фокусе лучей от фар грузовика. Из кабины водителю наверняка виден салон их машины. Равинель прибавляет скорость, и мотор сразу начинает чихать. Должно быть, в форсунку попала пыль, засорился карбюратор. Люсьен ни о чем не подозревает. Она спокойно дремлет. Ей-то что? Странно, до чего она не похожа на других женщин… Как вышло, что она его любовница?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34