Марек посадил нас к себе в «бьюик», и мы отправились. Аббат сел в уголок и читал молитвы.
Витрины салона протянулись на большое расстояние, зарешеченные металлической сеткой. Несколько бра освещали выставленную мебель и вереницу залов, уходящую в полумрак, в котором отблескивали буфеты, шкафы, кровати. У Мусрона были ключи от салона, и мы вошли следом за ним; тут пахло восковой политурой и едва ощутимо медом. Пока мы шли, я касался кончиками пальцев гладких поверхностей дерева или мягких, как мох, диванов.
— Он должен быть в глубине магазина, — сказал Мусрон.
Справа была выставлена мебель для столовой, огороженная шнурком из красного бархата, слева — по-разному оборудованные спальни, затем шли гостиные, населенные манекенами.
— Это новинка! — воскликнул я.
— Да, — объяснил Мусрон, — похоже, они оживляют торговлю. С некоторых пор Эрамбль обожает манекены. Он не перестает их теребить… осторожно — ступенька!
Мы пришли в самую удаленную часть магазина.
— Спальня для новобрачных, — хихикнул Мусрон. Он разом остановился, и я наткнулся на аббата, шедшего впереди меня.
— Стой! — крикнул Марек.
Он перешагнул через шнур, отделявший нас от спальни. Я увидел только новобрачную, стоявшую перед кроватью с рукой, изящно поднятой к вуалетке; ее лицо, узкое, как собачья мордочка, на котором застыла двусмысленная улыбка. Марек стоял коленями на медвежьей шкуре, лежавшей между кроватью и трельяжем.
— Эрамбль мертв, — констатировал он. Мусрон оттолкнул металлические подставки, поддерживающие шнур, и мы заполонили спальню.
Должно быть, прежде чем пустить себе пулю в грудь, он лег на кровать, так как покрывало было в пятнах крови. Конвульсия сбросила его на медвежью шкуру, на которой он лежал ничком. Револьвер, подскочив на паркете, скользнул до самой стенки.
— Главное — ни до чего не дотрагивайтесь. Я позвоню по телефону.
Мусрон проводил меня в кабинет.
— Как вы думаете, это из-за меня? — спросил он.
— Да вовсе нет. Какая чепуха!…
Мусрон упал в кресло, откинул голову на спинку и прикрыл глаза. Мне удалось дозвониться до комиссара полиции. В течение нескольких минут я снова проделал все, чтобы осторожно привести в движение административную машину, затем, в ожидании комиссара, возвратился к профессору. Он все еще был возле трупа. Аббат, обессилев, сидел у изножья кровати.
— Больше трех, — пробормотал он, увидя, что я возвращаюсь.
— Полноте! Вы-то не станете сдаваться! Эрамбль не выдержал, потому что…
Я умолк, не зная, что сказать дальше. Новобрачная смотрела на нас, задорно подняв руку. Марек с отсутствующим взглядом перебирал в карманах звонкую мелочь.
— А что, если это не самоубийство? — опять заговорил аббат с ноткой надежды в голосе. Похоже, его слова пробудили Марека.
— Явное самоубийство, — сказал он. — Жилет прогорел в том месте, где дуло коснулось груди. Посмотрите!
Взяв Эрамбля за плечо, он повернул его на бок. Я увидел порыжевшую ткань вокруг раны.
— Вас это убедило?
Он отпустил труп, который принял прежнюю позу.
— Мне непонятно, — добавил Марек, — почему он покончил с собой. Судя по наблюдениям, самоубийство нередко принимает характер эпидемии. Как будто распространяется зараза. Быть может, это и есть тот самый случай. Такое впечатление, что один копирует другого. Все они прибегали к револьверу.
— За исключением Симоны Галлар.
— Да, за исключением ее, несомненно, потому, что у нее не оказалось под рукой револьвера.
— Но теория эпидемии ничего не объясняет, — заметил священник.
— Ничего. Я думаю, что причиной такого патологического импульса является личность самого Рене Миртиля. Трансплантация тут ни при чем. В мире насчитывается уже множество операций по пересадке, и они никогда не вызывали умственных расстройств. Но тут впервые использован в качестве донора преступник, и это вызывает у реципиента подсознательное состояние тревоги — явление, не похожее ни на что известное ранее и…
— Уверяю вас, — сказал аббат, — лично я ничего такого не ощущаю. Будь ваша теория обоснованной — я тоже испытывал бы подобное искушение.
— Возможно, упадок духа, с которым вы столкнулись, и есть первый симптом заболевания.
— Но я не падаю духом, по крайней мере, в том смысле, в каком это понимаете вы. Я опечален — это точно. Я чувствую, что мы спустили с цепи злые силы, и порой задаюсь вопросом: нет ли тут доли и моей ответственности за столько несчастий… потому что я ничего не говорю… потому что я принимаю?.. Но я не верю в это ваше состояние подсознательной тревоги. Начнем с того, что у священника отсутствует подсознание!…
За дверьми послышался шум. Прибытие комиссара и врача оборвало нашу дискуссию. Я отвел их в сторонку и начал пространно объяснять ситуацию. Эти двое были как-то особенно недоверчивы. Битых четверть часа ушло на то, чтобы их уломать — они опасались скандала, санкций — как знать. Они уходили, возвращались, осматривали труп, с подозрительностью смотрели на Мусрона, священника и в особенности на Марека, задавали вопросы.
— Я пошел спать, шеф, — неожиданно объявил Мусрон, который стоял, прислонившись спиной к стене. — С меня достаточно. Моя спальня наверху.
Чтобы покончить с волокитой, я позвонил Андреотти и соединил его с комиссаром. Когда тот выходил из кабинета, у него было бледное лицо.
— Ладно, пожалуйста… — твердил он. — Все, что угодно… Если закон больше не закон, тогда ничего не остается, как замять дело… Пошли! Унесите труп!
Он повернулся к доктору:
— По-вашему, это самоубийство? Вы в этом уверены?
— Абсолютно, — ответил доктор.
— В таком случае нам тут больше делать нечего.
Он снова глянул на новобрачную, осмотрел мебель спальни, в которой многократно отражалась ее белая фата, и, прощаясь, с отвращением кивнул нам.
— Подсобите-ка мне, — попросил я профессора и священника.
Мы перенесли Эрамбля к «бьюику».
— Пожалуй, — заметил комиссар, — дайте-ка мне револьвер. Я присовокуплю его к рапорту, который буду хранить в своих архивах.
— Но… он остался в магазине, — сказал Марек, завершавший шествие. И, повернув на сто восемьдесят градусов, исчез в салоне.
Мы подождали его несколько минут на тротуаре.
— Да-с, — нетерпеливо вякнул комиссар, — сколько же ему нужно времени, чтобы…
Он вошел в мебельный магазин, а я — следом за ним. Марек сидел на корточках в спальне.
— Револьвер? — произнес он. — В конце концов, я не могу ошибаться…
Так я и знал! Мусрон неприметно для всех поднял оружие с полу, перед тем как пойти к себе. В глубине магазина была дверь, выходившая на узкую площадку, откуда начиналась лестница. Перемахивая через ступеньки, я быстро поднимался. Из-под приоткрытой двери в спальню виднелся свет. Мусрон лежал на постели, вытянувшись во весь рост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45