Б жизни богатого придворного, занимающего твердое положение рядом с троном величайшего из королей, мудрейшего из монархов (как его принято называть), Людовика Четырнадцатого, граф вынужден был вести себя легкомысленно, ветрено и высокомерно, тщательно соблюдая правила, присущие этой среде. А в свете показалось бы просто странным, если бы молодой богатый вельможа не имел дамы сердца, лучше замужней, к которой нужно красться под покровом ночи и посылать нежные записки, предоставляя этим пищу для сплетен.
Отношение к графу при дворе и так было несколько настороженным. Слава путешественника и воина выгодно отличала его от когорты лизоблюдов и бездельников, готовых на любые интриги и мерзости, лишь бы немного приблизиться к трону и урвать свой кусок в виде щедро раздаваемой рукой короля земель, состояний и привилегий. В Ги де Руа чувствовалась целеустремленность. В отличие от других, он знал, для чего живет, что в среде придворных выглядело просто неприличным. Кроме того, о нем ходили невероятные слухи, пищу которым давал круг его общения. В него входили и монахи, и чернь, и пришельцы из разных стран, и просто сомнительные типы, на лицах которых не было написано почтения к законам. Однажды недруги графа попытались обвинить его в государственной измене. Ги де Руа был объявлен шпионом испанской короны (в ту пору с Испанией велась очередная война) Его хотели надолго заточить в Бастилию, но провел он там всего три дня. Граф убелил в своей не виновности августейшую особу и еще более укрепил свое положение.
Чтобы не усугублять сплетни и слухи вокруг своей особы и перевести их в безопасную сферу, граф не уставал демонстрировать пристрастие к шумным компаниям и пирам. Он завел себе даму сердца баронессу Анжелику де Клермон, двадцатитрехлетнюю красотку, отличавшуюся непроходимой глупостью и животной страстностью. Она требовала множества хлопот и отнимала немало времени.
- Вы не против, мой милый друг, если во время беседы с вами я буду одеваться и готовиться к новому дню, - проворковала Анжелика, возлежавшая в тонкой ночной рубашке среди мягких подушек, разбросанных на диванчике. - У меня сегодня очень много дел. Ах, эти дела - как же они скучны и однообразны… Вы не представляете, сколько сил они отнимают.
- О, сегодня вы бледны, как никогда, - улыбаясь, поддакнул граф, чувствуя, что раздражение в нем продолжает нарастать
Он устал. В последнее время у него возникло столько неприятностей, а в будущем их предвиделось еще больше. И ему не хотелось тратить драгоценное время на никчемные разговоры. У Анжелики дела - подумать только! Уж граф-то прекрасно знал, что все ее дела сводятся к примерке новых платьев, приемам, беседам с такими же наседками, а главное, к передаче и обсуждению сплетен и досужих домыслов.
Ох эти сплетни - любимое занятие французского двора! «А правда ли, что карету герцога Ларошфуко видели ночью у дома мадемуазель Виктории?» - «Конечно же, правда!» - «Действительно ли король подыскивает себе новую фаворитку, разочаровавшись в старых?» - «Несомненно!» - «А правда ли, что герцогиня Бургундская покупает нюхательный табак в лавчонке мошенника Жака?» - «После того как она дважды купила там табак, у Жака нет отбоя от покупателей. Все хотят нюхать тот же табак, что и герцогиня».
- Эти вечные заботы старят, - вздохнула Анжелика. - Того и гляди, на лице появятся морщины, и тогда вряд ли на меня будут заглядываться мужчины - Она кокетливо стрельнула глазами.
- Вам это не грозит, отрада очей моих, - выдавил граф сквозь зубы. - Вашему прекрасному лицу Господь дал лучшее, что было у него в запасе, и вряд ли он станет унижать венец своего творения преждевременной.
- Ох, вы не правы! - В голосе ее звучали нотки восторга. Все-таки граф умеет подарить комплимент так, как не может никто. - А я действительно настолько бледна?
- Ваша кожа бела, как первый снег, выпавший на мостовые парижских улиц.
- Это ужасно! - воскликнула Анжелика, хотя видно было, что слова поклонника льстят ей - бледность считалась в свете хорошим тоном. - Может, я больна? Скажите, мой друг! Вы ведь знаток медицины.
«Как же, больна. Ты здорова, как скаковая лошадь твоего мужа!» - подумал граф, чувствуя, что начинает звереть. Но он лишь расплылся в широкой улыбке и прошептал:
- Возможно, вы и больны. Но смерть еще долго не приблизится к вашему ложу. Причина недомогания вашего - переутомление. Вы слишком печетесь о делах других людей.
- Это верно, мой дорогой де Руа.
С помощью подоспевших служанок она начала облачаться в неудобное платье, обошедшееся в целое состояние.
Граф должен был признать, что фигура у баронессы де Клермон прекрасная, а кожа нежная. Если бы баронесса была еще и немая!…
В том, что друг дома присутствовал при столь интимных моментах, как облачение в платье, не было ничего предосудительного. Некоторые дамы принимали гостей лежа в постели, притом часто одежда их была сведена до минимума. Другие же встречались с поклонниками лежа в ванной.
- Не кажется ли вам, мой друг, что грудь моя опала?
- Ну что вы! Ваши груди подобны двум чудесным сахарным сосудам. - Он нагнулся и поцеловал родинку на полной груди, что расценивалось не столько как страстный порыв, сколько как дань галантности.
За пустой болтовней прошло еще несколько минут.
- Как здоровье вашего супруга?
- Он здоров и свеж. Объезжает дальние поместья.
- Когда вы ждете барона?
- Он обещал быть на днях.
Будто специально дождавшись этого момента, в. будуар вошел камердинер и объявил:
- Барон де Клермон.
Появление барона не только не раздосадовало графа, но даже вызвало у него некоторое чувство облегчения. Ему до смерти надоели ежедневные визиты к даме сердца и длинные нудные беседы. Это как служба. Стоило пропустить один день, сразу же следовали упреки: «Милый, вы забываете меня. О, неверный, вы нашли другую женщину, признайтесь!» Игра в любовников в высшем свете основывалась на четких правилах, пренебрегать которыми было непозволительно.
Барон де Клермон был человеком рослым, похожим на матерого быка, если только быка можно было бы втиснуть в коричневый камзол, чулки и штаны. Лицо барона было густо напудрено, чтобы скрыть грубую, загорелую кожу и сгладить крестьянские черты На голову он нахлобучил парик, сидевший на нем как седло на корове. Обычно он был не способен ни на сильную злость, ни на добрые душевные порывы, хотя иногда и любил развлекаться поркой нерадивых слуг. Мало что на свете могло вывести его из равновесия.
- Здравствуйте, барон, - учтиво улыбнулся граф. - Я рад снова видеть своего друга.
Барон де Клермон издал булькающее, нечленораздельное восклицание, которое де Руа не понял. Он никогда не видел де Клермона в таком состоянии. Лицо барона покрылось красными пятнами, проступающими даже сквозь слой пудры, глаза метали молнии, и вместе с тем в них была какая-то отрешенность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Отношение к графу при дворе и так было несколько настороженным. Слава путешественника и воина выгодно отличала его от когорты лизоблюдов и бездельников, готовых на любые интриги и мерзости, лишь бы немного приблизиться к трону и урвать свой кусок в виде щедро раздаваемой рукой короля земель, состояний и привилегий. В Ги де Руа чувствовалась целеустремленность. В отличие от других, он знал, для чего живет, что в среде придворных выглядело просто неприличным. Кроме того, о нем ходили невероятные слухи, пищу которым давал круг его общения. В него входили и монахи, и чернь, и пришельцы из разных стран, и просто сомнительные типы, на лицах которых не было написано почтения к законам. Однажды недруги графа попытались обвинить его в государственной измене. Ги де Руа был объявлен шпионом испанской короны (в ту пору с Испанией велась очередная война) Его хотели надолго заточить в Бастилию, но провел он там всего три дня. Граф убелил в своей не виновности августейшую особу и еще более укрепил свое положение.
Чтобы не усугублять сплетни и слухи вокруг своей особы и перевести их в безопасную сферу, граф не уставал демонстрировать пристрастие к шумным компаниям и пирам. Он завел себе даму сердца баронессу Анжелику де Клермон, двадцатитрехлетнюю красотку, отличавшуюся непроходимой глупостью и животной страстностью. Она требовала множества хлопот и отнимала немало времени.
- Вы не против, мой милый друг, если во время беседы с вами я буду одеваться и готовиться к новому дню, - проворковала Анжелика, возлежавшая в тонкой ночной рубашке среди мягких подушек, разбросанных на диванчике. - У меня сегодня очень много дел. Ах, эти дела - как же они скучны и однообразны… Вы не представляете, сколько сил они отнимают.
- О, сегодня вы бледны, как никогда, - улыбаясь, поддакнул граф, чувствуя, что раздражение в нем продолжает нарастать
Он устал. В последнее время у него возникло столько неприятностей, а в будущем их предвиделось еще больше. И ему не хотелось тратить драгоценное время на никчемные разговоры. У Анжелики дела - подумать только! Уж граф-то прекрасно знал, что все ее дела сводятся к примерке новых платьев, приемам, беседам с такими же наседками, а главное, к передаче и обсуждению сплетен и досужих домыслов.
Ох эти сплетни - любимое занятие французского двора! «А правда ли, что карету герцога Ларошфуко видели ночью у дома мадемуазель Виктории?» - «Конечно же, правда!» - «Действительно ли король подыскивает себе новую фаворитку, разочаровавшись в старых?» - «Несомненно!» - «А правда ли, что герцогиня Бургундская покупает нюхательный табак в лавчонке мошенника Жака?» - «После того как она дважды купила там табак, у Жака нет отбоя от покупателей. Все хотят нюхать тот же табак, что и герцогиня».
- Эти вечные заботы старят, - вздохнула Анжелика. - Того и гляди, на лице появятся морщины, и тогда вряд ли на меня будут заглядываться мужчины - Она кокетливо стрельнула глазами.
- Вам это не грозит, отрада очей моих, - выдавил граф сквозь зубы. - Вашему прекрасному лицу Господь дал лучшее, что было у него в запасе, и вряд ли он станет унижать венец своего творения преждевременной.
- Ох, вы не правы! - В голосе ее звучали нотки восторга. Все-таки граф умеет подарить комплимент так, как не может никто. - А я действительно настолько бледна?
- Ваша кожа бела, как первый снег, выпавший на мостовые парижских улиц.
- Это ужасно! - воскликнула Анжелика, хотя видно было, что слова поклонника льстят ей - бледность считалась в свете хорошим тоном. - Может, я больна? Скажите, мой друг! Вы ведь знаток медицины.
«Как же, больна. Ты здорова, как скаковая лошадь твоего мужа!» - подумал граф, чувствуя, что начинает звереть. Но он лишь расплылся в широкой улыбке и прошептал:
- Возможно, вы и больны. Но смерть еще долго не приблизится к вашему ложу. Причина недомогания вашего - переутомление. Вы слишком печетесь о делах других людей.
- Это верно, мой дорогой де Руа.
С помощью подоспевших служанок она начала облачаться в неудобное платье, обошедшееся в целое состояние.
Граф должен был признать, что фигура у баронессы де Клермон прекрасная, а кожа нежная. Если бы баронесса была еще и немая!…
В том, что друг дома присутствовал при столь интимных моментах, как облачение в платье, не было ничего предосудительного. Некоторые дамы принимали гостей лежа в постели, притом часто одежда их была сведена до минимума. Другие же встречались с поклонниками лежа в ванной.
- Не кажется ли вам, мой друг, что грудь моя опала?
- Ну что вы! Ваши груди подобны двум чудесным сахарным сосудам. - Он нагнулся и поцеловал родинку на полной груди, что расценивалось не столько как страстный порыв, сколько как дань галантности.
За пустой болтовней прошло еще несколько минут.
- Как здоровье вашего супруга?
- Он здоров и свеж. Объезжает дальние поместья.
- Когда вы ждете барона?
- Он обещал быть на днях.
Будто специально дождавшись этого момента, в. будуар вошел камердинер и объявил:
- Барон де Клермон.
Появление барона не только не раздосадовало графа, но даже вызвало у него некоторое чувство облегчения. Ему до смерти надоели ежедневные визиты к даме сердца и длинные нудные беседы. Это как служба. Стоило пропустить один день, сразу же следовали упреки: «Милый, вы забываете меня. О, неверный, вы нашли другую женщину, признайтесь!» Игра в любовников в высшем свете основывалась на четких правилах, пренебрегать которыми было непозволительно.
Барон де Клермон был человеком рослым, похожим на матерого быка, если только быка можно было бы втиснуть в коричневый камзол, чулки и штаны. Лицо барона было густо напудрено, чтобы скрыть грубую, загорелую кожу и сгладить крестьянские черты На голову он нахлобучил парик, сидевший на нем как седло на корове. Обычно он был не способен ни на сильную злость, ни на добрые душевные порывы, хотя иногда и любил развлекаться поркой нерадивых слуг. Мало что на свете могло вывести его из равновесия.
- Здравствуйте, барон, - учтиво улыбнулся граф. - Я рад снова видеть своего друга.
Барон де Клермон издал булькающее, нечленораздельное восклицание, которое де Руа не понял. Он никогда не видел де Клермона в таком состоянии. Лицо барона покрылось красными пятнами, проступающими даже сквозь слой пудры, глаза метали молнии, и вместе с тем в них была какая-то отрешенность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92