В тот момент, когда Херрон вошел в дверь, Мэтлок рассматривал фотографию! И это встревожило старика — настолько встревожило, что он потребовал, чтобы они немедленно вышли во двор. Причем это было сказано в краткой, резкой форме, так нехарактерной для Херрона.
Мэтлок быстро подошел к письменному столу. Маленькая фотография по-прежнему висела на стене — внизу, справа, над письменным столом. Стекла на других, более крупных фотографиях были разбиты; эту не тронули. Она была маленькая и совсем незаметная.
Мэтлок взялся за картонную рамку и дернул. Фотография осталась у него в руках — она висела на одной-единственной кнопке. Он внимательно осмотрел ее, перевернул, обследовал тонкие края.
При ярком свете фонаря в верхнем углу картона обнаружились царапины. Что это — следы ногтей? Возможно. Он осветил письменный стол. Там лежали незаточенные карандаши, листки почтовой бумаги и ножницы. Он взял ножницы и, раздвинув кончиком лезвия пластинки картона, вытащил фотографию из рамки.
Там он нашел то, что искал.
На обороте маленькой фотографии он увидел схему, вычерченную чернильной авторучкой с толстым пером. Это был прямоугольник; сверху две маленькие стрелки — одна указывала прямо, другая направо. Над каждой стрелкой стоял знак XXX. Тридцать.
С боков прямоугольник обрамляли по-детски нарисованные деревья.
Наверху, над цифрами, был еще один примитивный рисунок. Несколько полукружий, соединенных внизу волнистой линией. Облако. Под ним — снова деревья.
Это была карта, и Мэтлок с первого взгляда понял, что на ней изображено. Задний двор Херрона, а линии с трех сторон — стена из зелени.
Цифры — тридцатки — означали расстояние, но и что-то еще. Это был какой-то современный символ. Для Лукаса Херрона, специалиста в области романских языков, была характерна любовь к использованию дополнительных значений слов. А что могло быть более удобным, чем XXX, для обозначения финала.
Как подтвердил бы любой первокурсник факультета журналистики, XXX в конце газетной страницы означает, что статья окончена. Продолжения не будет.
Все уже сказано.
* * *
Мэтлок вошел в лес почти прямо по центру, взяв немного левее, как было показано на схеме. Цифра тридцать могла означать футы, ярды, метры, шаги, но, конечно, не дюймы.
Он отмерил тридцать шагов по двадцать дюймов. Тридцать футов прямо, тридцать — направо. Ничего.
Ничего, кроме густых мокрых зарослей и непролазного кустарника.
Он вернулся к исходной точке и решил сочетать шаги с ярдами, понимая, что в этой буйной, точно в джунглях, зелени шаги вряд ли могут быть одинаковыми.
Он сделал тридцать шагов, оставил отметину и двинулся дальше. Пройдя в общей сложности около тридцати ярдов, он возвратился к отметине и пошел вбок.
И снова ничего. Тридцать шагов в сторону — и Мэтлок оказался возле старого, сгнившего клена. Ничего более примечательного поблизости не было. Он вернулся к погнутой ветке и продолжал путь ко второй отметине.
Тридцать ярдов прямо. Девяносто футов — футом больше, футом меньше. Затем тридцать ярдов вправо — медленное продвижение сквозь пропитанные влагой заросли. Еще девяносто футов. Всего сто восемьдесят. Примерно две трети футбольного поля.
Теперь он шел медленнее — то ли заросли стали гуще, то ли ему так показалось. Мэтлок пожалел, что у него нет мачете или хоть чего-нибудь, чтобы убрать с дороги эти мокрые ветки. Один раз он сбился со счета и не знал, сколько он сделал — двадцать один или двадцать три больших шага. Но разве это важно?
Он дошел до следующего места, пройдя то ли двадцать восемь, то ли тридцать ярдов. Разница небольшая, если есть на что смотреть. Мэтлок направил луч фонарика в землю и начал медленно водить им из стороны в сторону.
Ничего. Только бурая мокрая земля, покрытая блестящей травой. Напряженно вглядываясь, он продвигался вперед, ему все время казалось, что он тут уже проходил.
Вероятность, неудачи возрастала. Можно, конечно, вернуться и начать сначала. Вдруг старик использовал какую-то другую единицу измерения, например метры. А что, если тридцать — это только сомножитель какого-то числа, закодированного в схеме?
Он вытащил фотографию из внутреннего кармана. Выпрямляясь, чтобы размять затекшую поясницу, он ощутил под ногой твердую, неподатливую поверхность. Сначала он подумал, что это сук или, может быть, камень.
Но тут же понял, что это не то и не другое.
Он ничего не мог разглядеть — все было оплетено травой. Но чувствовал, что это нечто прямое, гладкое. Нечто чужеродное в лесу.
Он посветил вниз и увидел, что это вовсе не трава. Это были какие-то полураспустившиеся цветочки. Цветочки, которым не нужен ни простор, ни солнечный свет.
Цветы, вывезенные из джунглей. Совсем здесь неуместные, купленные и высаженные.
Он вырвал их и нагнулся. Под цветами был толстый полированный кусок дерева — фута в два длиной и фута в полтора шириной. Он был утоплен в землю на дюйм или два, тщательно отшкурен и покрыт лаком настолько плотно, что поверхность блестела в луче фонарика как стекло.
Мэтлок разрыл пальцами землю и приподнял деревянный брус. Под ним оказалась потускневшая металлическая пластина — возможно, бронзовая.
"Майору Лукасу Н. Херрону
в знак благодарности от офицеров и солдат роты Браво четырнадцатого батальона первой морской десантной дивизии Соломоновы острова Май 1943 года"
У Мэтлока было такое ощущение, что он смотрит на могилу. Он очистил пластину от грязи, нащупал пальцами под ней бороздки, осторожно приподнял ее и положил в сторону. Он нашел то, что искал.
В земле был металлический контейнер того типа, что обычно используют в библиотеках для хранения ценных рукописей. Воздухонепроницаеый, водонепроницаемый — на века.
Гроб, подумал Мэтлок.
Он поднял его и поддел холодными мокрыми пальцами защелку замка. Открыть ее удалось не сразу. Наконец послышалось шипение устремившегося внутрь воздуха, как бывает, когда открываешь герметически запечатанную банку кофе. Резиновые прокладки раздались. Внутри Мэтлок увидел клеенчатый пакет в форме записной книжки.
Он понял, что нашел обвинение.
Глава 30
Записная книжка была толстой — более трехсот страниц; своего рода дневник, довольно беспорядочный. То записи велись изо дня в день, то с перерывом в несколько недель и даже месяцев. Манера изложения тоже была неровной. Ясное, четкое повествование сменялось вдруг бессвязными, разрозненными обрывками мыслей. В таких местах рука заметно дрожала, и почерк становился неразборчивым.
Дневник Лукаса Херрона был воплем боли, исповедью человека, потерявшего надежду.
Сидя на холодной мокрой земле, словно загипнотизированный словами Херрона, Мэтлок понял, что побудило старика искать полного уединения, окружить себя непроходимой зеленой стеной, закрыть окна глухими шторами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76