один раз спал со своей “гёрл-френд”. Она только что вернулась с острова Бали, где отдыхала вместе с мужем и двумя детьми. У нее был очень красивый загар. Я из-за этого загара, обнимая ее, все время думал о Сумирэ на том греческом острове. Рядом лежала другая женщина, я овладевал ею и представлял, что это тело Сумирэ. И ничего с собой поделать не мог.
Если бы я не знал такого человека, как Сумирэ, наверное, вполне бы мог по-настоящему (но все же в каких-то понятных пределах) полюбить эту женщину, на семь лет меня старше (и сын которой был моим учеником). И тогда бы меня серьезно захватили отношения с нею. Красивая, энергичная, добрая. По мне, чуть перебарщивала с косметикой, но одевалась всегда со вкусом. Саму ее беспокоило, будто она полная, а на самом деле ни грамма лишнего веса в ней не было. При всем желании невозможно было придраться к этому спелому телу. Она хорошо знала, чего я хочу, а чего — нет. Понимала, где можно двигаться дальше, а где нужно остановиться — и в постели, и вне ее. С ней я чувствовал себя так же, как в салоне первого класса.
— У меня с мужем ничего нет. Уже почти год, — как-то призналась она, лежа в моих объятиях. — Только с тобой.
Но любить ее я не мог: с нею никогда не возникало того, что было у нас с Сумирэ — естественной и почти безоговорочной (думаю, это точное слово) душевной близости. Я всегда чувствовал между нами некую вуаль — настолько тонкую и прозрачную, что заметить ее было почти невозможно. И все равно я знал, что этот невидимый барьер остается. Поэтому, когда мы встречались и особенно когда расставались, оба не представляли, о чем говорить. Такого с Сумирэ у меня не было никогда. Ясно одно: каждый раз, встречаясь с этой женщиной, я только лучше понимал, как мне нужна Сумирэ.
После ухода подруги я отправился гулять — некоторое время бесцельно бродил, потом зашел в бар неподалеку от станции и заказал “Кэнедиан Клаб” со льдом. Как обычно в такие моменты, почувствовал себя самым жалким и никчемным человеком на планете. Я залпом осушил свой стакан и заказал второй. Закрыл глаза и стал думать о Сумирэ — полуобнаженной Сумирэ, принимающей солнечные ванны на ослепительно белом берегу греческого острова. За соседним столиком веселилась компания — четверо, юноши и девушки, похоже, студенты. Они пили пиво и громко смеялись. Звучала старая, милая сердцу песня Хьюи Льюиса и его “Ньюз”. Готовили пиццу — я чувствовал запах.
И вдруг я вспомнил былые, давно ушедшие дни. Где и когда, интересно, объявили о том, что мой “период роста и развития” (вот правильное название!) закончился? Неужели — все, конец моей юности? Ведь еще совсем недавно — да точно недавно! — я был только на полдороге к зрелости. Несколько песен Хьюи Льюиса и “Ньюз” были хитами. Всего несколько лет прошло. А сейчас? Кручусь по замкнутому кругу — вот что сейчас. Продолжаю наматывать виток за витком на одном и том же месте. Двигаюсь в никуда, без цели, знаю это, но не могу остановиться. Нельзя мне останавливаться. Без этого я не справлюсь с жизнью.
Той же ночью раздался звонок из Греции. В два часа. Но звонила не Сумирэ. Это была Мюу.
7
Сначала низкий мужской голос прокричал в трубку мое имя, затем спросил по-английски с чудовищным акцентом: “Я не ошибся?” Было два часа ночи, и, конечно же, я дрых без задних ног. В голове все путалось — какое-то сплошное рисовое поле в ливень, — и я никак не мог понять, что вообще происходит вокруг. Простыни еще хранили легкое воспоминание о вчерашнем сексе, но прочие дела и обстоятельства моей жизни существовали отдельно от реальности, поскольку одно за другим утратили память о том, в каком месте они к этой реальности присоединялись: очень похоже на кардиган, застегнутый сикось-накось не на те пуговицы. Мужчина еще раз повторил мое имя.
— Я туда попал?
— Да, верно, — ответил я. Имя, которое он произнес, весьма отдаленно напоминало мое, но все-таки я понял, что звонят мне. Некоторое время в трубке раздавался жуткий треск, словно там сошлись и со страшной силой терлись друг о друга два разных воздушных потока. Наверняка, это Сумирэ пытается дозвониться из Греции. Я убрал трубку от уха и ждал, когда раздастся ее голос. В трубке заговорили, но это была не Сумирэ, а Мюу.
— Вы, наверно, знаете, кто я? Сумирэ вам рассказывала?
— Знаю, — сказал я.
Ее голос доносился откуда-то очень издалека, звучал с искажениями, был каким-то неживым, но это не помешало мне ясно уловить в нем некие напряженные нотки. Что-то твердое и жесткое повалило из трубки прямо в комнату — совсем как клубы пара от искусственного льда — и заставило меня проснуться. Я сел в кровати, резко выпрямился и взял трубку получше.
— Я не могу долго, — почти скороговоркой произнесла Мюу. — Я на острове в Греции, здесь связи с Токио практически никакой, а когда пробиваешься, линия сразу обрывается. Я столько раз уже пыталась и вот наконец дозвонилась. Так что, если не возражаете, я сразу к делу, хорошо?
— Конечно, — сказал я.
— Вы могли бы сюда приехать?
— “Сюда” — это в Грецию?
— Да. Как можно скорей.
Я выпалил первое, что пришло в голову:
— Что-то с Сумирэ?
Мюу сделала короткую паузу — на один вздох.
— Пока еще не знаю. Но думаю, ей хочется, чтобы вы сюда приехали. Это точно.
— Вы так думаете?
— Я не могу об этом по телефону. Нас в любую секунду могут разъединить, да и ситуация довольно деликатная. Мне было бы проще, если это возможно, поговорить с вами с глазу на глаз. Я оплачу вам дорогу в оба конца. Постарайтесь добраться сюда. Как угодно. И чем скорее, тем лучше. Первым классом, без разницы — купите билет и приезжайте.
Занятия в школе начинались через десять дней, к тому времени я уже должен вернуться, так что если выехать в Грецию прямо сейчас, то успеваю. Еще до начала занятий нужно было пару раз по делам зайти в школу, но с этим я бы как-нибудь разобрался.
— Думаю, приехать смогу, — сказал я. — Все в порядке. Только куда я, собственно, должен ехать?
Мюу назвала остров. Я записал название в книге — валялась у изголовья, — на внутренней стороне обложки. Оно показалось знакомым.
— Из Афин летите до острова Родос и там садитесь на паром. К нам на остров паром ходит только два раза в день — утром и вечером, так что я буду встречать вас в порту. Вы приедете?
— Думаю, да. Постараюсь. Только вот… — Я не успел закончить, как разговор вдруг — пумс! — прервался. Как топориком перерубили канат. Насильственно, внезапно. В трубке, как и в начале разговора, — жуткие помехи. Я ждал с минуту, прислонив к уху трубку в надежде, что нас снова соединят, но слышал только чудовищный треск. Отчаявшись дождаться, я повесил трубку и вылез из постели. На кухне выпил чашку холодного ячменного чая и, прислонившись к дверце холодильника, попытался навести порядок в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Если бы я не знал такого человека, как Сумирэ, наверное, вполне бы мог по-настоящему (но все же в каких-то понятных пределах) полюбить эту женщину, на семь лет меня старше (и сын которой был моим учеником). И тогда бы меня серьезно захватили отношения с нею. Красивая, энергичная, добрая. По мне, чуть перебарщивала с косметикой, но одевалась всегда со вкусом. Саму ее беспокоило, будто она полная, а на самом деле ни грамма лишнего веса в ней не было. При всем желании невозможно было придраться к этому спелому телу. Она хорошо знала, чего я хочу, а чего — нет. Понимала, где можно двигаться дальше, а где нужно остановиться — и в постели, и вне ее. С ней я чувствовал себя так же, как в салоне первого класса.
— У меня с мужем ничего нет. Уже почти год, — как-то призналась она, лежа в моих объятиях. — Только с тобой.
Но любить ее я не мог: с нею никогда не возникало того, что было у нас с Сумирэ — естественной и почти безоговорочной (думаю, это точное слово) душевной близости. Я всегда чувствовал между нами некую вуаль — настолько тонкую и прозрачную, что заметить ее было почти невозможно. И все равно я знал, что этот невидимый барьер остается. Поэтому, когда мы встречались и особенно когда расставались, оба не представляли, о чем говорить. Такого с Сумирэ у меня не было никогда. Ясно одно: каждый раз, встречаясь с этой женщиной, я только лучше понимал, как мне нужна Сумирэ.
После ухода подруги я отправился гулять — некоторое время бесцельно бродил, потом зашел в бар неподалеку от станции и заказал “Кэнедиан Клаб” со льдом. Как обычно в такие моменты, почувствовал себя самым жалким и никчемным человеком на планете. Я залпом осушил свой стакан и заказал второй. Закрыл глаза и стал думать о Сумирэ — полуобнаженной Сумирэ, принимающей солнечные ванны на ослепительно белом берегу греческого острова. За соседним столиком веселилась компания — четверо, юноши и девушки, похоже, студенты. Они пили пиво и громко смеялись. Звучала старая, милая сердцу песня Хьюи Льюиса и его “Ньюз”. Готовили пиццу — я чувствовал запах.
И вдруг я вспомнил былые, давно ушедшие дни. Где и когда, интересно, объявили о том, что мой “период роста и развития” (вот правильное название!) закончился? Неужели — все, конец моей юности? Ведь еще совсем недавно — да точно недавно! — я был только на полдороге к зрелости. Несколько песен Хьюи Льюиса и “Ньюз” были хитами. Всего несколько лет прошло. А сейчас? Кручусь по замкнутому кругу — вот что сейчас. Продолжаю наматывать виток за витком на одном и том же месте. Двигаюсь в никуда, без цели, знаю это, но не могу остановиться. Нельзя мне останавливаться. Без этого я не справлюсь с жизнью.
Той же ночью раздался звонок из Греции. В два часа. Но звонила не Сумирэ. Это была Мюу.
7
Сначала низкий мужской голос прокричал в трубку мое имя, затем спросил по-английски с чудовищным акцентом: “Я не ошибся?” Было два часа ночи, и, конечно же, я дрых без задних ног. В голове все путалось — какое-то сплошное рисовое поле в ливень, — и я никак не мог понять, что вообще происходит вокруг. Простыни еще хранили легкое воспоминание о вчерашнем сексе, но прочие дела и обстоятельства моей жизни существовали отдельно от реальности, поскольку одно за другим утратили память о том, в каком месте они к этой реальности присоединялись: очень похоже на кардиган, застегнутый сикось-накось не на те пуговицы. Мужчина еще раз повторил мое имя.
— Я туда попал?
— Да, верно, — ответил я. Имя, которое он произнес, весьма отдаленно напоминало мое, но все-таки я понял, что звонят мне. Некоторое время в трубке раздавался жуткий треск, словно там сошлись и со страшной силой терлись друг о друга два разных воздушных потока. Наверняка, это Сумирэ пытается дозвониться из Греции. Я убрал трубку от уха и ждал, когда раздастся ее голос. В трубке заговорили, но это была не Сумирэ, а Мюу.
— Вы, наверно, знаете, кто я? Сумирэ вам рассказывала?
— Знаю, — сказал я.
Ее голос доносился откуда-то очень издалека, звучал с искажениями, был каким-то неживым, но это не помешало мне ясно уловить в нем некие напряженные нотки. Что-то твердое и жесткое повалило из трубки прямо в комнату — совсем как клубы пара от искусственного льда — и заставило меня проснуться. Я сел в кровати, резко выпрямился и взял трубку получше.
— Я не могу долго, — почти скороговоркой произнесла Мюу. — Я на острове в Греции, здесь связи с Токио практически никакой, а когда пробиваешься, линия сразу обрывается. Я столько раз уже пыталась и вот наконец дозвонилась. Так что, если не возражаете, я сразу к делу, хорошо?
— Конечно, — сказал я.
— Вы могли бы сюда приехать?
— “Сюда” — это в Грецию?
— Да. Как можно скорей.
Я выпалил первое, что пришло в голову:
— Что-то с Сумирэ?
Мюу сделала короткую паузу — на один вздох.
— Пока еще не знаю. Но думаю, ей хочется, чтобы вы сюда приехали. Это точно.
— Вы так думаете?
— Я не могу об этом по телефону. Нас в любую секунду могут разъединить, да и ситуация довольно деликатная. Мне было бы проще, если это возможно, поговорить с вами с глазу на глаз. Я оплачу вам дорогу в оба конца. Постарайтесь добраться сюда. Как угодно. И чем скорее, тем лучше. Первым классом, без разницы — купите билет и приезжайте.
Занятия в школе начинались через десять дней, к тому времени я уже должен вернуться, так что если выехать в Грецию прямо сейчас, то успеваю. Еще до начала занятий нужно было пару раз по делам зайти в школу, но с этим я бы как-нибудь разобрался.
— Думаю, приехать смогу, — сказал я. — Все в порядке. Только куда я, собственно, должен ехать?
Мюу назвала остров. Я записал название в книге — валялась у изголовья, — на внутренней стороне обложки. Оно показалось знакомым.
— Из Афин летите до острова Родос и там садитесь на паром. К нам на остров паром ходит только два раза в день — утром и вечером, так что я буду встречать вас в порту. Вы приедете?
— Думаю, да. Постараюсь. Только вот… — Я не успел закончить, как разговор вдруг — пумс! — прервался. Как топориком перерубили канат. Насильственно, внезапно. В трубке, как и в начале разговора, — жуткие помехи. Я ждал с минуту, прислонив к уху трубку в надежде, что нас снова соединят, но слышал только чудовищный треск. Отчаявшись дождаться, я повесил трубку и вылез из постели. На кухне выпил чашку холодного ячменного чая и, прислонившись к дверце холодильника, попытался навести порядок в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61