— Если честно, я тоже, — сказала она. — У меня такое же чувство. Вот как ты сказал, что она не умерла. И еще у меня предчувствие, что больше мы с нею не встретимся. Но доказать это я тоже ничем не могу.
Я ничего не ответил. Молчание, связывающее нас, заполняло собой все щели, все пустоты в наших душах. Морские птицы с пронзительными криками рассекали безоблачное небо, в кафе вечно сонный официант разносил напитки.
Мюу размышляла, крепко сжав губы. Потом сказала:
— Ты меня ненавидишь?
— За то, что пропала Сумирэ?
— Да.
— Почему я должен тебя ненавидеть?
— Не знаю. — Ее голос выдал накопившуюся усталость, которую она тщательно скрывала. — Мне почему-то кажется, что я с тобой тоже больше не увижусь. Потому и спросила.
— Мне тебя ненавидеть не за что, — сказал я.
— Но ведь ты не знаешь, как будет потом?
— Просто так ненавидеть человека — нет, это не про меня. Я так не умею.
Мюу сняла шапочку, поправила челку, снова вернула шапочку на место. Потом, щурясь — будто ей в глаза бил яркий свет — посмотрела на меня.
— Это наверняка потому, что ты ни от кого ничего не ждешь, — сказала она. Взгляд ее был глубоким и ясным. Как та вечерняя тьма на закате, когда мы только познакомились. — Я не такая, как ты. Другая. Но ты мне нравишься. Очень.
И мы простились. Паром, взбивая пену, начал кормой выходить из порта, затем медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и встал носом вперед. Все это время Мюу стояла на самом краю причала и провожала меня глазами. В белом, идеально сидящем платье, она время от времени придерживала рукой шапочку, чтобы не унесло ветром, и казалась мне — здесь, в маленьком порту греческого острова — какой-то нереальной, эфемерной и совершенно безупречной. Стоя на палубе, я опирался на поручни и, не отрываясь, смотрел на нее. Время зависло на какое-то мгновение, и эта картина четко отпечаталась на стенке моей памяти.
А потом время снова двинулось вперед, фигурка Мюу стала понемногу уменьшаться, превратилась в неясную точку, и вскоре совсем растворилась в струях горячего воздуха. Затем и городок стал отползать все дальше от меня, горы потеряли свои резкие очертания, в конце концов сам остров потонул в мареве света, потускнел и пропал. Появился другой остров, потом и он исчез точно так же. И вскоре мне уже казалось: может быть, всего, что я здесь оставил, на самом деле и не существовало.
Наверное, я должен был остаться с Мюу, подумал я. Бог с ним, с новым учебным годом. Остаться на острове, поддерживать Мюу, вселять в нее надежду, изо всех сил искать Сумирэ, а если случится что-то страшное — крепко обнять ее и утешить. Думаю, Мюу нуждалась во мне, да и мне — в каком-то смысле — она была нужна.
Меня тянуло к ней. С какой-то невероятной силой.
Впервые я понял это, когда стоял на палубе парома и провожал глазами ее силуэт, исчезающий вдали. Вряд ли это чувство можно было назвать любовью, хотя оно было чем-то очень на нее похожим. Будто все мое тело опутали бесчисленные тонкие нити. Я сидел на палубе, обхватив руками спортивную виниловую сумку на коленях, — полный хаос в душе — и глядел на бесконечную дорожку белой пены за кормой. Несколько чаек, будто приклеившись к этой дорожке, неотступно летели за паромом. Прикосновение маленькой ладони Мюу, словно тень души, осталось у меня на спине навсегда.
Я собирался лететь в Токио без задержек, накануне забронировал место в самолете, но бронь почему-то аннулировали, и мне пришлось заночевать в Афинах. На микроавтобусе авиакомпании я добрался до отеля, который мне забронировали. Гостиница находилась неподалеку от района Плака, была сама по себе довольно приятной и уютной, но оказалась полностью забитой группами немецких туристов, которые дико шумели, и это сильно раздражало. Так и не придумав, чем бы заняться, я погулял но городу, накупил сувениров — ни для кого конкретно, — а вечером в одиночестве поднялся на холм Акрополя. Прилег на плоский камень, и, овеваемый вечерним ветерком, стал смотреть на белый храм. Подсвеченный прожекторами, он словно медленно плыл в синих сумерках. Поразительно красивое, фантастическое зрелище.
Но я чувствовал при этом ни с чем не сравнимую, глубочайшую тоску. Я вдруг обнаружил: в какой-то момент окружающий мир навсегда потерял отдельные краски. Отсюда, с этой обшарпанной вершины, посреди руин пустых чувств я смог разглядеть свою жизнь далеко вперед. Она мне напомнила иллюстрацию из одного научно-фантастического романа, которую я видел в детстве: дикий, пустынный пейзаж необитаемой планеты. Ни малейших признаков жизни. Чудовищно длинный день, а воздух — то раскаленный, то ледяной. Космический корабль, что доставил меня сюда, как-то незаметно пропал из виду. Идти больше некуда. Остается одно — пытаться как-то выжить здесь, своими силами.
Я вновь понял, как дорога мне Сумирэ, и насколько она для меня незаменима. Каким-то образом Сумирэ привязывала меня к этому миру. Только ей одной это удавалось. Когда мы встречались и разговаривали или же я читан ее сочинения, границы моего сознания незаметно расширялись, и я начинал видеть такие картины, которых не видел раньше. Наши души сливались — легко, естественно. Мы с Сумирэ распахивали навстречу друг другу свои сердца и души, как юные влюбленные, скидывая одежду, обнажаются друг перед другом. Такого у меня больше ни с кем никогда не было, да и вряд ли могло быть. Мы серьезно, бережно относились к нашим чувствам — даже избегали говорить об этом, только бы ничего не разрушить.
Да, я страшно переживал оттого, что нам с Сумирэ так и не повезло испытать радость плотской любви. Наверняка если бы это случилось, счастья у нас обоих в жизни только прибавилось. Но что я мог? Ведь это — как прилив и отлив, как смена времен года: даже расшибись я в лепешку, ничего не изменишь. В этом смысле вместе мы никуда не шли — такой, наверное, была наша общая судьба. Тонкая дружба, что связывала меня с Сумирэ, не могла продолжаться вечно, сколько бы мудрости, благоразумия и спокойной рассудительности мы ни вкладывали в эти отношения. На что это было похоже? Тупик, и максимум, что мы могли, — лишь тянуть это состояние и дальше. Вот и все. Ясно, как день.
Но все же я любил Сумирэ так, как никого не любил на всем белом свете и желал ее. Я не мог просто задвинуть эти чувства куда подальше только потому, что они никуда не вели. Заменить-то их все равно нечем, выкинул — вообще ничего бы не осталось.
А еще я мечтал о том, что однажды вдруг наступит “Внезапный Большой Поворот Событий”. Пусть вероятность его ничтожна, но мечтать-то я мог! — по крайней мере, никто такого права у меня не отбирал. Хотя, конечно, ничего в итоге так и не сбылось.
Сумирэ ушла из моей жизни, и я обнаружил, что многое во мне самом тоже исчезло навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61