И угостила на славу. Завалила стол разными конфетами, пряниками, сушёными фруктами, которые обычно прятала от нас в шкафу.
– Хашимджан, поправляйтесь скорее, без вас класс наш совсем опустел, осиротел, – сказал, уходя, Вахид Салиевич.
– Нет, не буду поправляться. И стараться не буду! – сказал я, пряча лицо под одеялом.
– Почему же это, Хашимджан? – удивился учитель.
– Потому что все они дразнят меня «муллой»!
Ребята поняли, что я шучу, но что всё же в шутке кроется доля правды. Они зашумели, загалдели, обещая никогда больше не называть меня муллой.
– Тогда считайте, что с сегодняшнегодня я уже поправился, – сказал я, откинув одеяло.
После ухода ребят мама долго сидела возле меня, гладя мне лоб.
– Какие чудесные ребята твои одноклассники, Хашимджан! Весёлые, добрые, ласковые!.. – Голос у мамы дрогнул.
– Я ведь специально остался на второй год, мама, чтобы учиться вместе с ними! (Мама улыбнулась.)
– Этот… как его… тот парень, который поймал волчонка, он тоже…
– Акрам?
– Да, да, Акрам этот… вчера весь день под окнами торчал. Выхожу пригласить его в дом, а он стремглав убегает прочь. Очень переживал за тебя. Материнское сердце не обманешь. И вообще отличные товарищи у тебя в классе, Хашимджан, сынок. Держись их крепче… не потеряй…
«А где моя голова?»
Вы же знаете, не в моём характере поддаваться обстоятельствам. Если бы не потерял сознание, – с места не сойти! – вовсе не валялся бы в постели. На третий день я был уже на ногах и, несмотря на возражения мамы и бабушки, отправился в школу, в свой любимый шестой «Б» класс. Пусть получу сто двоек, зато буду с товарищами.
Вошёл в класс и тут же пожалел, что поторопился. В нашем классе выпускали стенгазету «Отличник». Так вот новый номер целиком был посвящён нам с Акрамом. Мало чтонарисовали: Акрам скачет верхом на волчонке, а я плетусь на худущей дворняжке. Это ладно, как-нибудь пережили бы, главное в том, что у обоих не было головы. Вместо головы – круг, а в круг вписана фамилия. Под карикатурой подпись: «Странно, почему у них нет головы?» И ответ: «Будь у них голова – разве пропустили бы столько уроков!»
Признаться, здорово придумано, остроумно, мне понравилось. Вначале я от души посмеялся, потом вдруг подумал: «А ведь точно так, как сейчас я смеюсь сам над собой, над нами смеялись и другие. Может, пришли домой и родителям рассказали, и те тоже посмеялись от души».
Руки сами собой сжались в кулаки, в голову ударила кровь, но я сдержал себя.
– Кто это нарисовал? Очень красиво! – добродушно улыбнулся я, точно хотел расцеловать того великого художника.
Я знал, что редактором у нас левша Таштемир. А он стоял рядышком, покряхтывал от удовольствия. Услышав мой вопрос, Таштемир горделиво выпятил грудь:
– Я нарисовал, апчхи!.. Отойди подальше, у меня насморк, апчхи!..
– Вы поглядите на него, опозорил человека да гордится, точно геройство совершил. Зачем нарисовал?
– Нарисовал, апчхи!..
– Зачем, говорю?
– Апчхи, апчхи!
– А ты погляди, погляди хорошенько, есть у меня голова или нет? – Для большей убедительности я потёрся головой о его живот.
– Сейчас вроде бы есть, апчхи…
– Эй, Апчхи, я тебя спрашиваю, почему нарисовал меня безголовым?
– А почему ты сам… апчхи… прогуливаешь уроки ради всяких… апчхи!.. Тянешь класс назад… апчхи… апчхи… мы очутились…
– Сейчас же сними карикатуру.
– Апчхи… не сниму.
– Ну погоди! – Я оттолкнул Таштемира, сорвал газету.
В классе поднялась страшная суматоха: кто-то схватил меня за руку, кто-то поднимал с пола Таштемира, другой отряхивал с него невидимую пыль.
Надо же было, чтобы именно в этот момент в класс вошёл мой «любимейший» Закирджан. Так уж мне всегда везёт, вы знаете.
– Как тебе не стыдно, Кузыев! Ты за это ответишь. Садитесь все по местам. Ну-ка скажи, почему ты порвал газету?
– Не знаю.
– Прошу после уроков не расходиться.
Проведём собрание отряда. – Закирджан удалился, по-боевому печатая шаг.
Я тихонько взглянул на Таштемира: как, интересно, он себя чувствует? А несчастный левша отвернулся, надул губы, сидит как индюк. Обиделся, конечно.
Уроки я провёл в беспокойстве: всё подумывал дать стрекача (кто бы мне поверил, если сказал, что плохо себя чувствую!), но я побоялся, что меня сочтут трусом. Будь что будет, что суждено – того не миновать.
Акрам попытался успокоить меня:
– Не бойся, Хашимджан, я свидетель: Таштемир сам виноват.
На классное собрание вместе с Закирджаном пришёл и Атаджан Азизович (Вахид Салиевич, как назло, уехал со старшеклассниками в город на экскурсию).
Собрание открыл Маматджан, самый худущий и длиннющий парень в классе, председатель совета отряда. Справа от него восседал директор, слева – мой «любимый» вожатый.
– Разрешите считать собрание открытым… – Маматджан кашлянул в кулак, схватился обеими руками за край стола и продолжал дрожащим голоском: – Собрание… это… посвящённое… вопросам посещаемости нашего класса «Б»… то есть шестого «Б»…
Я сидел, низко опустив голову (похож ли на раскаявшегося?), и изредка шмыгал носом. Маматджан предоставил слово директору. Атаджан Азизович поднялся, оглядел всех нас, заметно улыбаясь, потом согнал с лица улыбку, грозно нахмурился.
– Ну-ка, ребята, скажите мне сами: на каком месте ваш класс по посещаемости?
– На седьмом! – раздались нестройные голоса.
– А почему не на первом?
– Потому что у нас прогульщиков много.
– Так. А кто больше всех пропустил уроков?
– Хашим Кузыев!
– Акрам тоже.
– Ещё Умринисо.
– И Шеркузы! – посыпалось отовсюду. Не я один, оказывается, прогульщик! Всемвместе и ответ держать легче. Выпрямил спину, сел поудобнее.
Атаджан Азизович продолжал:
– Выходит, они и виноваты в том, что ваш класс плетётся в самом хвосте, попал на чёрную доску отстающих и портит показатели всей школы. Не так ли?
– Та-ак! Точно так!
– Тогда пусть эти молодцы выйдут сюда, покажутся нам во всей красе. Так, так, выходите, не стесняйтесь, ребята. Молодцы, молодцы! Вы только посмотрите на них. Симпатичные, хорошие ребята вроде, а на поверку… Никак не пойму, как они докатились до жизни такой – стали злостными прогульщиками. Маматджан, веди дальше собрание, пожалуйста. Я посижу в сторонке, послушаю вас. Посмотрим, есть ли настоящие пионеры в шестом «Б» классе, сумеют ли откровенно сказать товарищам об их недостатках.
– Кто желает выступить? – спросил Маматджан.
Таштемир начал говорить с места, но председатель перебил его:
– Вначале подними руку, возьми слово, тогда и говори!
Таштемир разобиделся и заявил, что теперь ни за какие деньги не выступит.
Мои дорогие одноклассники, видать, здорово соскучились по такому собранию. Активничали: стыдили прогульщиков, осуждали, призывали исправиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Хашимджан, поправляйтесь скорее, без вас класс наш совсем опустел, осиротел, – сказал, уходя, Вахид Салиевич.
– Нет, не буду поправляться. И стараться не буду! – сказал я, пряча лицо под одеялом.
– Почему же это, Хашимджан? – удивился учитель.
– Потому что все они дразнят меня «муллой»!
Ребята поняли, что я шучу, но что всё же в шутке кроется доля правды. Они зашумели, загалдели, обещая никогда больше не называть меня муллой.
– Тогда считайте, что с сегодняшнегодня я уже поправился, – сказал я, откинув одеяло.
После ухода ребят мама долго сидела возле меня, гладя мне лоб.
– Какие чудесные ребята твои одноклассники, Хашимджан! Весёлые, добрые, ласковые!.. – Голос у мамы дрогнул.
– Я ведь специально остался на второй год, мама, чтобы учиться вместе с ними! (Мама улыбнулась.)
– Этот… как его… тот парень, который поймал волчонка, он тоже…
– Акрам?
– Да, да, Акрам этот… вчера весь день под окнами торчал. Выхожу пригласить его в дом, а он стремглав убегает прочь. Очень переживал за тебя. Материнское сердце не обманешь. И вообще отличные товарищи у тебя в классе, Хашимджан, сынок. Держись их крепче… не потеряй…
«А где моя голова?»
Вы же знаете, не в моём характере поддаваться обстоятельствам. Если бы не потерял сознание, – с места не сойти! – вовсе не валялся бы в постели. На третий день я был уже на ногах и, несмотря на возражения мамы и бабушки, отправился в школу, в свой любимый шестой «Б» класс. Пусть получу сто двоек, зато буду с товарищами.
Вошёл в класс и тут же пожалел, что поторопился. В нашем классе выпускали стенгазету «Отличник». Так вот новый номер целиком был посвящён нам с Акрамом. Мало чтонарисовали: Акрам скачет верхом на волчонке, а я плетусь на худущей дворняжке. Это ладно, как-нибудь пережили бы, главное в том, что у обоих не было головы. Вместо головы – круг, а в круг вписана фамилия. Под карикатурой подпись: «Странно, почему у них нет головы?» И ответ: «Будь у них голова – разве пропустили бы столько уроков!»
Признаться, здорово придумано, остроумно, мне понравилось. Вначале я от души посмеялся, потом вдруг подумал: «А ведь точно так, как сейчас я смеюсь сам над собой, над нами смеялись и другие. Может, пришли домой и родителям рассказали, и те тоже посмеялись от души».
Руки сами собой сжались в кулаки, в голову ударила кровь, но я сдержал себя.
– Кто это нарисовал? Очень красиво! – добродушно улыбнулся я, точно хотел расцеловать того великого художника.
Я знал, что редактором у нас левша Таштемир. А он стоял рядышком, покряхтывал от удовольствия. Услышав мой вопрос, Таштемир горделиво выпятил грудь:
– Я нарисовал, апчхи!.. Отойди подальше, у меня насморк, апчхи!..
– Вы поглядите на него, опозорил человека да гордится, точно геройство совершил. Зачем нарисовал?
– Нарисовал, апчхи!..
– Зачем, говорю?
– Апчхи, апчхи!
– А ты погляди, погляди хорошенько, есть у меня голова или нет? – Для большей убедительности я потёрся головой о его живот.
– Сейчас вроде бы есть, апчхи…
– Эй, Апчхи, я тебя спрашиваю, почему нарисовал меня безголовым?
– А почему ты сам… апчхи… прогуливаешь уроки ради всяких… апчхи!.. Тянешь класс назад… апчхи… апчхи… мы очутились…
– Сейчас же сними карикатуру.
– Апчхи… не сниму.
– Ну погоди! – Я оттолкнул Таштемира, сорвал газету.
В классе поднялась страшная суматоха: кто-то схватил меня за руку, кто-то поднимал с пола Таштемира, другой отряхивал с него невидимую пыль.
Надо же было, чтобы именно в этот момент в класс вошёл мой «любимейший» Закирджан. Так уж мне всегда везёт, вы знаете.
– Как тебе не стыдно, Кузыев! Ты за это ответишь. Садитесь все по местам. Ну-ка скажи, почему ты порвал газету?
– Не знаю.
– Прошу после уроков не расходиться.
Проведём собрание отряда. – Закирджан удалился, по-боевому печатая шаг.
Я тихонько взглянул на Таштемира: как, интересно, он себя чувствует? А несчастный левша отвернулся, надул губы, сидит как индюк. Обиделся, конечно.
Уроки я провёл в беспокойстве: всё подумывал дать стрекача (кто бы мне поверил, если сказал, что плохо себя чувствую!), но я побоялся, что меня сочтут трусом. Будь что будет, что суждено – того не миновать.
Акрам попытался успокоить меня:
– Не бойся, Хашимджан, я свидетель: Таштемир сам виноват.
На классное собрание вместе с Закирджаном пришёл и Атаджан Азизович (Вахид Салиевич, как назло, уехал со старшеклассниками в город на экскурсию).
Собрание открыл Маматджан, самый худущий и длиннющий парень в классе, председатель совета отряда. Справа от него восседал директор, слева – мой «любимый» вожатый.
– Разрешите считать собрание открытым… – Маматджан кашлянул в кулак, схватился обеими руками за край стола и продолжал дрожащим голоском: – Собрание… это… посвящённое… вопросам посещаемости нашего класса «Б»… то есть шестого «Б»…
Я сидел, низко опустив голову (похож ли на раскаявшегося?), и изредка шмыгал носом. Маматджан предоставил слово директору. Атаджан Азизович поднялся, оглядел всех нас, заметно улыбаясь, потом согнал с лица улыбку, грозно нахмурился.
– Ну-ка, ребята, скажите мне сами: на каком месте ваш класс по посещаемости?
– На седьмом! – раздались нестройные голоса.
– А почему не на первом?
– Потому что у нас прогульщиков много.
– Так. А кто больше всех пропустил уроков?
– Хашим Кузыев!
– Акрам тоже.
– Ещё Умринисо.
– И Шеркузы! – посыпалось отовсюду. Не я один, оказывается, прогульщик! Всемвместе и ответ держать легче. Выпрямил спину, сел поудобнее.
Атаджан Азизович продолжал:
– Выходит, они и виноваты в том, что ваш класс плетётся в самом хвосте, попал на чёрную доску отстающих и портит показатели всей школы. Не так ли?
– Та-ак! Точно так!
– Тогда пусть эти молодцы выйдут сюда, покажутся нам во всей красе. Так, так, выходите, не стесняйтесь, ребята. Молодцы, молодцы! Вы только посмотрите на них. Симпатичные, хорошие ребята вроде, а на поверку… Никак не пойму, как они докатились до жизни такой – стали злостными прогульщиками. Маматджан, веди дальше собрание, пожалуйста. Я посижу в сторонке, послушаю вас. Посмотрим, есть ли настоящие пионеры в шестом «Б» классе, сумеют ли откровенно сказать товарищам об их недостатках.
– Кто желает выступить? – спросил Маматджан.
Таштемир начал говорить с места, но председатель перебил его:
– Вначале подними руку, возьми слово, тогда и говори!
Таштемир разобиделся и заявил, что теперь ни за какие деньги не выступит.
Мои дорогие одноклассники, видать, здорово соскучились по такому собранию. Активничали: стыдили прогульщиков, осуждали, призывали исправиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49