Адлеры отпустили молодых людей гулять, и те вернулись в конце дня вполне довольные друг другом и жизнью.
Сидя у камина, Герберт то ли в шутку, то ли всерьез предложил Альберту жениться на Энжеле в ответ на невинную фразу, брошенную юношей:
– Не хочу учиться, а хочу жениться…
– Ну, так и женись! – весело подбодрил Герберт. Энжела в смущении поднялась с кресла, но когда повернулась к Герберту лицом, тот тихо спросил ее:
– Хочешь замуж?
Она лихорадочно, но так, чтобы никто, кроме Герберта, этого не заметил, закивала головой. Он преодолел изумление произошедшей с его дочерью переменой и продолжил в том же полушутливом, полусерьезном тоне:
– Ну вот, невеста согласна. Дело за женихом. Мать, неси образа!
Все смутились; Альберт попытался ретироваться из комнаты, но Герберт догнал его и, чтобы снять напряжение, стал рассказывать о том, как в детстве заявлял матери, что собирается жениться минимум десять раз, для того чтобы на каждой свадьбе вдоволь есть свой любимый салат «оливье», и что Альберту и Энжеле нужно непременно сыграть свадьбу, чтобы был повод снова сделать этот салат… Однако напряжение не спадало, и вскоре все разошлись кто куда…
– Неужели я открыл формулу любви? – бормотал Герберт, ложась спать. Эльза, довольная, но взволнованная, сказала:
– Опять ты гонишь лошадей.
– Но тебе он нравится?
– Да…
– Так чего же терять время… Ты видишь, как она преобразилась?
– Спугнешь…
– Ну, ты бы пошла за него?
– Да…
Герберта объяла волна ревности… Он отмахнулся от этого чувства рукой и отшутился.
– Я бы тоже на нем женился… Не забывай, ведь он влюбился именно в меня…
Адлеру в эту ночь не спалось. Не то чтобы он переживал… Просто его мучила изжога, напоминающая скуку. Он спустился вниз, попил воды…
– Как чудно… Неужели в этом и заключается формула любви?.. Образ миловидной девушки в сочетании с рассудительностью зрелого мужчины…
Наконец Альберт уехал, трогательно простившись с Энжелой, и на следующий же день с девушкой опять произошла разительная перемена: от счастья не осталось ни следа… Герберт и Эльза были ошеломлены. Попытки выяснить, что произошло, не увенчались успехом.
– Не иначе твои старики ей что-нибудь нашептали, – бурчал Герберт. Эльза тоже подозревала недоброе. Улучшив момент, они насели на дочь, и та неохотно призналась, что да, бабушка сказала ей, что она цены себе не знает, бросается на первого встречного, который, кроме корыстных намерений, никаких чувств к ней не испытывает.
– И ты поверила этой чуши? – взревел Герберт.
– Наверное… – честно призналась девушка.
– Я ведь предупреждал тебя, что твои бабушка и дедушка всюду несут с собой разрушение. Как ты можешь их слушать? Им дай волю, они бы и меня прогнали, оставив маму с детьми на руках…
– Но ведь действительно… Может быть, он вовсе ничего ко мне и не испытывает, кроме этих крамольных…
– Корыстных?
– Ну да, крахмальных намерений…
– Твоя мать подозревала меня в этих «крахмальных» намерениях всю жизнь… Да, наверное, и сейчас подозревает…
Эльза смешно замотала головой, возражая.
– Нет, теперь уже не подозреваю… А раньше и правда думала, что все, что ему от меня надо, – это то самое…
– И это при том, что папа посвятил тебе более двухсот стихов?
– Ну, что поделаешь… Подозрения трудно унять… – вздохнула Эльза.
– Вот видишь… – хмыкнул Герберт. – Тут уж, как ни крути, подозрения снять трудно… Ты по нему скучаешь?
– Да.
– А почему не звонишь?
– Не знаю.
– Из-за того, что сказала тебе бабушка?
– Наверное…
– Иди, позвони ему. Это все глупости. Он наверняка ждет…
– Да. Он уже звонил несколько раз, но я сказала, что мне некогда разговаривать.
– Ух уж мне эти вредители, – взвился Герберт. – Тоже мне, купечество доморощенное! Ну не нравится вам что-то, поговорите с нами, зачем же исподтишка гадить?
– Знаешь, дочка, ты больше не ходи к ним завтракать, – сказала Эльза. – Не нужно это тебе.
– Но мне их жалко…
– А себя тебе не жалко? Они мне все уши прожужжали, что твой папа хочет меня на автомашину променять…
– На что? На что променять?
– На то… на автомашину… Ты даже не подозреваешь, до каких глубин идиотизма могут дойти их подозрения. Мне тоже их жалко, но во всем нужно знать меру. Нельзя человека сразу очернять, он еще не сделал ничего, не сказал, не совершил дурного поступка… Он заслужил презумпцию чистоты помыслов… Нельзя же в каждом видеть подонка… Нельзя… – разволновалась Эльза.
– Хорошо, мама, я больше не буду ходить к ним завтракать…
– Да и не нужно тебе этого, так и располнеть недолго на их кашах, а ты и вовсе впадаешь в детство, когда общаешься с ними. Ты к этому очень склонна… Любишь чувствовать себя маленькой… – продолжала Эльза.
– Я не маленькая. Я вожу машину, – проворчала Энжела то ли в шутку, то ли всерьез.
После телефонного разговора с Альбертом девушка снова пришла в веселое расположение духа.
– Он пригласил меня в гости, – растерянно и в то же время игриво сказала она.
– Но он же живет в другом городе… Километрах в трехстах… – заволновался Герберт.
– Пусть съездит, – твердо сказала Эльза, и все удивились, потому что именно она обычно боялась отпускать дочь в междугородние поездки, особенно в темное время суток.
– А давайте поедем все вместе… Ну, конечно, купечество оставим дома, раз оно у нас такое умное… – предложил Герберт. – Снимем гостиницу на выходные. Почему бы и нет?
На том и порешили.
Гостиница оказалась средней руки, да и городок был весьма затрапезный, хотя и университетский. Герберт весь день читал, лежа в прокуренном номере, пока Энжела с Альбертом катались по реке на каноэ и гуляли в ботаническом саду. Эльза скучала и тоскливо глядела в окно, выходящее на гаражи, на нелепо подвешенный над ними молодой месяц.
Вечером все собрались в ресторане. Было видно, что отношения у молодых стали ближе.
После ужина Альберт, улучшив минуту, заговорил с Гербертом о своих делах, и тот охотно поддержал разговор.
– Мне кажется, у тебя невроз, – заявил Герберт, медленно выпуская дым сквозь замкнутые зубы, отчего казалось, что он улыбается.
– Возможно… – согласился Альберт.
– Во-первых, ты не можешь освободиться от своей травмы, что тебя завербовали разведчиком, заставляли допрашивать людей… Поэтому ты со всеми этой историей и делишься, хочешь найти себе оправдание, поддержку…
Герберт всегда резал правду-матку собеседнику в глаза. Таким образом он провоцировал его показать себя, спорить, злиться или соглашаться. А сейчас на дипломатию и вовсе времени не было: нужно было в считанные минуты понять, что Альберт за человек.
– Во-вторых, твои родители создали в тебе комплекс неполноценности, который ты пытаешься преодолеть, доказывая им, что непременно станешь их опорой в старости…
– Возможно… – снова согласился Альберт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44