.. Станет ли Он от этого обманщиком? Что, если у Него был брат двойняшка, и один и них принес себя в жертву на кресте, а второй вышел из-за спины погибшего и провозгласил о своем воскресении? Что это? Обман? Фальсификация? Изловить второго и распять так, чтобы уж точно не воскресал… Эдакий негодяй… Все это рассуждения калеки, человека, родившегося в эпоху крепнущего материализма, очередной нудятины, очередной умственной гнили…
– Любые чудеса можно объявить подвохом, а любой подвох может оказаться чудом. Да разве не чудо то, что мы способны рассуждать о значении чудес? Нам поверят и без чудес; и с чудесами нас распнут, невзирая на лица и дурной опыт… Все средства хороши, если они направлены на достижение счастья без ущерба для других. Общественные законы и моральные установления призваны держать в узде общество в целом… Нашим же установлениям не придет конец, пока наши мысли устремлены к достижению счастья конкретных людей, стараясь при этом не повредить другим… Не повредить! Как много кроется в этом простом призыве. Но с каждым дыханием мы вредим кому-нибудь в этом мире. С каждым глотком воды, с каждым проглоченным кусочком пищи… Ну что ж, тогда стараться хотя бы намеренно не вредить, хотя бы так, чтобы в планах не было совершения зла предписанного и неотвратимого.
– А как же Анна? Как же эта заблудшая душа, которой я постарался нанести и нанес максимальный вред, насколько был способен и насколько это позволялось более или менее принятыми мной законами общества? Ах, дело в том, что Анна возжелала счастья только при условии несчастья других. Ей нужно было, чтобы я был несчастлив, а посему не следует делать счастливым того, кто строит свое счастье на чужом несчастье. Такого человека следует наоборот обессчастливить (явно от слова «бес»), не дав ему достигнуть воплощения люциферских, а посему неизбежно гибельных фантазий.
– А как же изгнанный Стюард? Никакой разницы! Он тоже собирался устраивать свое болезненное счастье на несчастье других… Сидел и говорил нам в лицо, да еще при Энжеле, что никогда на ней не женится… и что она не выгоняет его только потому, что у нее не хватает смелости…
– Что же означает многообещающая и ничего не разъясняющая сентенция: «Непротивление счастью»? – задавался вопросом Герберт. Ему казалось, что он понимает значение своей находки, но было ли оно понятно тем, кто не мыслил его категориями, для кого благородство страдания было гораздо значительнее и вернее, чем некое призрачное страдание… «Бог терпел, и нам велел», «оставьте меня в покое, дайте мне быть несчастным»… Ну как же, как же, страдания очищают душу, а счастье, наоборот, по всей видимости, вымазывает ее пакостным нетерпением наружного применения, черной массой небытия, которое грозит всякому, предавшемуся счастью в жизни земной, приносящей законные и закономерные страдания… Даже Евангелие, продукт безусловной и многократной фальсификации, не содержит ничего такого, что запрещало бы человеку быть счастливым… Конечно, нужно бросить деньги на дорогу. Конечно, нужно жить, словно птицы небесные. Конечно, необходимо освободить себя от низменных страстей. Сквозь все фальсификации и афоризмы мы слышим голос Спасителя, и слова Его действительно хороши, ибо они не слова, а намерения, которые, как ни старайся, сложно исказить, превратить в мрак катастрофического непонимания, в пепел неиспользованной возможности счастья, в ночное рыдание, в сон, пронизанный не забвением, а наоборот, язвящим и неотступающим чувством напрасности жертвы, проломленного черепа хрупкой девицы, приносимой в жертву строгим и насмешливым богам майя, брошенной в колодец Смерти ради жизни, которая все равно продлилась недолго, лишь затем, чтобы смениться крестами верных Христу конкистадоров, которые вряд ли входили в замысел Христа, даже если читать Евангелие вверх ногами, задом наперед, отражая его в старом, немытом и порепанном зеркале в бабушкиной ванной комнате, черные прогрызы которого словно отражают твою душу, прогрызенную и местами сильно заветренную безумием, безверием и безвкусием…
Счастье – вот основная максима и императив. И нет разницы меж счастьем земным и небесным. Если счастье не зиждется на несчастье других, если твои невинные фальсификации не губят чьи-то затронутые судьбы, то это несомненно лучше, чем когда твоя прямота, логика и разумность выводят новым грифелем по коже человеческой бумаги очередные сюжеты в стиле короля Лира… Старики, умирающие на холодном асфальте, пропитанном дождем, сбежавшие из пасмурной, пропахшей экскрементами больницы… Вот результат нашей логики – холодной, как асфальт. Уж лучше фальсификация, насмешка над законом, упрек конституции, революция нравов – все, что угодно, но только не совершение этого преступления по несмышлености, преступления по вере в правоту Достоевского, в святую приверженность неизбежному и всеочищающему страданию… Нам нужны книги, уводящие в бесконечность счастья… Эти книги взорвут существующий порядок бытия. Нам не нужно больше эстетствовать и накладывать второпях пятаки на остекленевшие зеницы мертвецов.
Между тем мы следуем, неизбежно следуем чахоточным идеалам Достоевского… Милый, обстоятельный, всеподкупающий Идиот прокладывает для нас дорогу в вечность, но сама по себе эта вечность не имеет никакой ценности, она легко лопается, как пронзенный воздушный шар, лишенный своего воздушного содержимого. Сама по себе суть страдания и непротивления злу имеет вовсе не ту концептуальную необходимость, которую вкладывают в нее обрадованные злодеи, маскирующиеся в передники Золушек.
Девическая невинность не есть награда за скрупулезное соблюдение целомудрия… Мы встречали немало дев, развращенных почище проституток. Нет, истинная целостность помыслов вовсе не в сути физиологического акта соития, не в излиянии семени туда, где ему не суждено взойти, не в порывистой страсти ожидания наскучившего экстаза. Это не то, для чего следует искать счастья, это вовсе не так устроено природой, и тролли-мерзавцы напрасно надеются заменить своими картинками истинную картину естества.
В том-то и дело, что речь вовсе не просто о каких-то романах или о каких-то обыденных жизнях, которые скучны или не скучны в зависимости от количества заключенных в них страданий. Речь идет не о каких-то философах или простолюдинах, делающих свои никому не интересные выводы. Речь идет об императиве для каждого из нас, для максимы бытия, для оправдания существования… Я был ничтожеством, но прожил счастливо и никому не мешал. Я сделал счастливыми еще пару-тройку ничтожеств, я обманывал их, они обманывали меня. Потом мы признались в обмане, но разрушения не наступило, ибо счастливые связи окрепли, и обман потерял значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Любые чудеса можно объявить подвохом, а любой подвох может оказаться чудом. Да разве не чудо то, что мы способны рассуждать о значении чудес? Нам поверят и без чудес; и с чудесами нас распнут, невзирая на лица и дурной опыт… Все средства хороши, если они направлены на достижение счастья без ущерба для других. Общественные законы и моральные установления призваны держать в узде общество в целом… Нашим же установлениям не придет конец, пока наши мысли устремлены к достижению счастья конкретных людей, стараясь при этом не повредить другим… Не повредить! Как много кроется в этом простом призыве. Но с каждым дыханием мы вредим кому-нибудь в этом мире. С каждым глотком воды, с каждым проглоченным кусочком пищи… Ну что ж, тогда стараться хотя бы намеренно не вредить, хотя бы так, чтобы в планах не было совершения зла предписанного и неотвратимого.
– А как же Анна? Как же эта заблудшая душа, которой я постарался нанести и нанес максимальный вред, насколько был способен и насколько это позволялось более или менее принятыми мной законами общества? Ах, дело в том, что Анна возжелала счастья только при условии несчастья других. Ей нужно было, чтобы я был несчастлив, а посему не следует делать счастливым того, кто строит свое счастье на чужом несчастье. Такого человека следует наоборот обессчастливить (явно от слова «бес»), не дав ему достигнуть воплощения люциферских, а посему неизбежно гибельных фантазий.
– А как же изгнанный Стюард? Никакой разницы! Он тоже собирался устраивать свое болезненное счастье на несчастье других… Сидел и говорил нам в лицо, да еще при Энжеле, что никогда на ней не женится… и что она не выгоняет его только потому, что у нее не хватает смелости…
– Что же означает многообещающая и ничего не разъясняющая сентенция: «Непротивление счастью»? – задавался вопросом Герберт. Ему казалось, что он понимает значение своей находки, но было ли оно понятно тем, кто не мыслил его категориями, для кого благородство страдания было гораздо значительнее и вернее, чем некое призрачное страдание… «Бог терпел, и нам велел», «оставьте меня в покое, дайте мне быть несчастным»… Ну как же, как же, страдания очищают душу, а счастье, наоборот, по всей видимости, вымазывает ее пакостным нетерпением наружного применения, черной массой небытия, которое грозит всякому, предавшемуся счастью в жизни земной, приносящей законные и закономерные страдания… Даже Евангелие, продукт безусловной и многократной фальсификации, не содержит ничего такого, что запрещало бы человеку быть счастливым… Конечно, нужно бросить деньги на дорогу. Конечно, нужно жить, словно птицы небесные. Конечно, необходимо освободить себя от низменных страстей. Сквозь все фальсификации и афоризмы мы слышим голос Спасителя, и слова Его действительно хороши, ибо они не слова, а намерения, которые, как ни старайся, сложно исказить, превратить в мрак катастрофического непонимания, в пепел неиспользованной возможности счастья, в ночное рыдание, в сон, пронизанный не забвением, а наоборот, язвящим и неотступающим чувством напрасности жертвы, проломленного черепа хрупкой девицы, приносимой в жертву строгим и насмешливым богам майя, брошенной в колодец Смерти ради жизни, которая все равно продлилась недолго, лишь затем, чтобы смениться крестами верных Христу конкистадоров, которые вряд ли входили в замысел Христа, даже если читать Евангелие вверх ногами, задом наперед, отражая его в старом, немытом и порепанном зеркале в бабушкиной ванной комнате, черные прогрызы которого словно отражают твою душу, прогрызенную и местами сильно заветренную безумием, безверием и безвкусием…
Счастье – вот основная максима и императив. И нет разницы меж счастьем земным и небесным. Если счастье не зиждется на несчастье других, если твои невинные фальсификации не губят чьи-то затронутые судьбы, то это несомненно лучше, чем когда твоя прямота, логика и разумность выводят новым грифелем по коже человеческой бумаги очередные сюжеты в стиле короля Лира… Старики, умирающие на холодном асфальте, пропитанном дождем, сбежавшие из пасмурной, пропахшей экскрементами больницы… Вот результат нашей логики – холодной, как асфальт. Уж лучше фальсификация, насмешка над законом, упрек конституции, революция нравов – все, что угодно, но только не совершение этого преступления по несмышлености, преступления по вере в правоту Достоевского, в святую приверженность неизбежному и всеочищающему страданию… Нам нужны книги, уводящие в бесконечность счастья… Эти книги взорвут существующий порядок бытия. Нам не нужно больше эстетствовать и накладывать второпях пятаки на остекленевшие зеницы мертвецов.
Между тем мы следуем, неизбежно следуем чахоточным идеалам Достоевского… Милый, обстоятельный, всеподкупающий Идиот прокладывает для нас дорогу в вечность, но сама по себе эта вечность не имеет никакой ценности, она легко лопается, как пронзенный воздушный шар, лишенный своего воздушного содержимого. Сама по себе суть страдания и непротивления злу имеет вовсе не ту концептуальную необходимость, которую вкладывают в нее обрадованные злодеи, маскирующиеся в передники Золушек.
Девическая невинность не есть награда за скрупулезное соблюдение целомудрия… Мы встречали немало дев, развращенных почище проституток. Нет, истинная целостность помыслов вовсе не в сути физиологического акта соития, не в излиянии семени туда, где ему не суждено взойти, не в порывистой страсти ожидания наскучившего экстаза. Это не то, для чего следует искать счастья, это вовсе не так устроено природой, и тролли-мерзавцы напрасно надеются заменить своими картинками истинную картину естества.
В том-то и дело, что речь вовсе не просто о каких-то романах или о каких-то обыденных жизнях, которые скучны или не скучны в зависимости от количества заключенных в них страданий. Речь идет не о каких-то философах или простолюдинах, делающих свои никому не интересные выводы. Речь идет об императиве для каждого из нас, для максимы бытия, для оправдания существования… Я был ничтожеством, но прожил счастливо и никому не мешал. Я сделал счастливыми еще пару-тройку ничтожеств, я обманывал их, они обманывали меня. Потом мы признались в обмане, но разрушения не наступило, ибо счастливые связи окрепли, и обман потерял значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44